Ошибка в объекте - Виктор Пронин

Разобраться во всей этой сумятице, людских криках, сполохах фар, когда еще шипели и дымились догорающие стропила, постреливал раскаленный шифер, тащили свои шланги пожарные, было непросто. Черный дом с провалами окон представлял собой печальное и жутковатое зрелище. Кое-где еще вспыхивало пламя, стены поблескивали пепельно-черными чешуйками, в лужах плавала обгоревшая бумага, одежда, двор покрывали осколки битой посуды.

Демин обошел весь дом, заглянул в дымящиеся окна, послушал разговор соседок. В саду было темно и догорающая крыша не обжигала лицо, не слепила. Между деревьями по снегу потянулась тропинка к забору. Присмотревшись, Демин увидел, что одна доска вырвана. Очевидно, хозяева пользовались этим лазом для сокращения пути.

У самого дома его уже поджидал Рожнов.

— Ну что, все осмотрел? — спросил он.— Везде побывал?

— В доме еще не был.

— Успеешь, вот остынет маленько… Пошли, покажу тебе самое интересное.

За воротами прямо на снегу лежали четыре человека. Вокруг них стояли люди, молча смотрели — кто с ужасом, кто с состраданием.

— Живы? — спросил Демин.

— Трое живы,— ответил медэксперт, полноватый и печальный Кучин с сумкой на длинном ремне.— Но плохи. Вызвали «Скорую». А этот мертв.

— Что с ним?

— Ты спрашиваешь, что с ним? Пожар с ним случился. Да! Похоже, все крепко выпили.

— Похоже или на самом деле?

— Спроси завтра, Валя. Впрочем, завтра я отвечу, не ожидая твоих вопросов. А пока можешь наклониться, понюхать. Что до меня, то я запах чувствую и не наклоняясь.

— Пожарные говорят, что бутылок в доме, как на приемном пункте,— добавил Рожнов.— Это, конечно, не должно тебя вводить в заблуждение,— он со значением посмотрел на Демина.— Не должно подсказывать упрощенные выводы и решения, но…

— Все понял, Иван Константинович,— остановил его Демин.— Где их нашли?

— Женщина лежала в коридоре, у самого выхода. От огня почти не пострадала. Правда, эта странная рана на голове…

— Пожар, дом наполнялся дымом, женщина потеряла самообладание, бросилась искать выход, ударилась обо что-то головой, потеряла сознание… Завтра разберемся,— пообещал Кучин.

— Ее нашли у самого выхода,— повторил Рожнов.— Но обо что можно удариться в коридоре, который хорошо знаешь…

— А выйти не смогла?

— Дверь была заперта снаружи,— без выражения проговорил Рожнов.— Но здесь два выхода, два крыльца. Хозяевам не было надобности держать обе двери раскрытыми, хватало одной.

— Если у нас самые роскошные парадные заколачивают и пользуются дворницкими и кухаркиными ходами-выходами…

— Об этом после,— перебил Рожнов.— Женщина жила в этом доме, ей положено знать, какой выход закрыт, какой открыт. Тем более ей положено знать, обо что можно удариться, а обо что удариться невозможно.

— В такой обстановке можно и ошибиться. Когда за спиной огонь гудит, забудешь, кто ты есть.

— Ладно,— сказал Рожнов.— Действуй. Мне здесь делать нечего. Начальство, как видишь, тоже уезжает. Но учти — завтра…— Рожнов посмотрел на часы.— Нет, уже сегодня утром мне велено доложить суть происшедшего. Ты уж того, не подведи. Народу собралось много, будет с кем потолковать, с кем ночку скоротать.

Демин невольно посторонился, когда мимо него проносили к машине пострадавших. Неужели все оказались настолько пьяны? Ведь можно было вышибить окна, двери. Обычно кто-то остается трезвее, лучше держится на ногах, быстрее соображает… А эти… Судя по их виду, придется еще устанавливать, кто есть кто…

Подошли два оперативника — Гольцов и Пичугин. Перемазанные в саже, они были в эту минуту похожи друг на друга. Молча постояли, глядя, как задвигают носилки в машину «Скорой помощи».

— Что будем делать, Валентин Сергеевич? — спросил Пичугин.

— Как обычно, ребята. На улице полно народу, постарайтесь узнать все, что можно. Чей дом, кто пострадал, как понимать пожар, какие слухи ходят… Я буду здесь, если что узнаете — сразу ко мне.

— Все ясно. Начальство вроде уехало? — с надеждой проговорил Гольцов.

— Уехало. Рожнов тоже отбыл.

— Оно и лучше. Спокойнее. А то такое чувство, будто все время кто-то под руку смотрит, осуждает, отмечает твои промашки, прикидывает, как бы тебя наказать за нерасторопность… У вас такого не бывает?

— Что вы, ребята! — рассмеялся Демин.— Живой ведь человек! Еще как бывает. Язык колом становится. Ни одна извилина не дрогнет.

— Во-во! — сочувственно подхватил Пичугин, плотный рыжеватый парень. Гольцов был куда расторопнее, шустрее, хотя ему не хватало наблюдательности Пичугина.— Вы в доме еще не были? Зайдите, там есть на что посмотреть.

— Бутылок двадцать, не меньше, и все пустые,— сказал Гольцов.

— Мне больше понравилось разнообразие,— добавил Пичугин…— Дикое сочетание напитков — водка, крепленое вино, сухое, пиво… Не удивительно, что они все выключились.

— Что говорят пожарные?

— Электрику они исключают полностью. Да и соседи утверждают, что, когда начался пожар, свет еще горел в доме.

— Что же тогда? Керосин? Керогаз? Примус?

— Все это слишком сложные приборы, чтобы ими можно было пользоваться в пьяном состоянии,— заметил Пичугин.

— Может, потому и пожар?

— В доме нет даже остатков этих сооружений,— сказал Гольцов.

— Значит, курево?

— Не исключено,— неуверенно ответил Пичугин.

Демин не без опаски прошел в черный шелушащийся проем, который совсем недавно был дверью. От него еще исходил жар. Под ногами плескалась вода. Плавали обгорелые листы бумаги, щепки, черный комод украшала прокопченная балеринка на одной ножке — она продолжала свой танец. Смазанная полуулыбка, руки, протянутые к чему-то радостному, вскинутая нога… Вот только край пачки оплавился, и с нее свисала застывшая капля пластмассы. Вряд ли хозяева купили ее сами, такие вещи не приобретают для себя. Скорее всего кто-то подарил, да и подарок не из лучших. Вручили, чтобы отделаться. Ко дню рождения, к Новому году, даже на пасху могли вручить. Христос, дескать, воскрес, чего и вам желаю. Рядом с балеринкой — черная металлическая ваза с торчащими из нее обрывками проводов. Уже пройдя мимо, Демин догадался,— до пожара в вазе стояли искусственные цветы на проволочном каркасе. Жалкое стремление как-то украсить свое жилье. Нет, бумажными цветами, пластмассовыми балеринками, этими железными вазами, выкрашенными масляной краской жизнь не наполнишь. Тут нужны другие усилия.

Дом был построен на двух хозяев, причем обе половины сделаны вполне самостоятельными, в каждой сени, кладовки, кухни. Но в то же время между половинами дома предусмотрен свободный проход. Теперь только металлическая щеколда болталась на обгоревшем косяке.

— Мы свою работу заканчиваем, вы только начинаете,— улыбнулся пожарник, показав белые зубы.— Но не думаю, что и вы здесь задержитесь. Пожар возник вон в той комнате. Все рамы целые, никто даже не пытался вырваться наружу. Когда мы приехали, в сенях еще лампочка горела. Так что замыкание исключено.

— Что же тогда?

— Сказать трудно, но если вас интересуют мои скороспелые соображения… Вот остатки рубанка, вот какая-то непристроенная доска… Возможно, ее подгоняли для чего-то, скамью, например, выстругали, полку, мало ли… Значит, на полу были стружки, щепки… Дальше все понятно. Вполне достаточно спички, папироски, искры… Да что там огонь! — пожарный засмеялся.— Пьяный пристально посмотрит на эти стружки, и то вспыхнут

— Когда вы приехали, дом уже вовсю горел?

— Гудел! — с подъемом воскликнул пожарный.— Перегородки деревянные, сухие… Опоздай мы на десять минут…

— Никаких несуразностей не заметили?

— Это уже по вашей части,— усмехнулся пожарный.

Демин еще раз окинул взглядом обожженные стены, потолок, прогоревшие насквозь перегородки. Сквозь черные проемы окон уже просвечивался серый свет утра. Зябко передернув плечами, Демин вышел во двор.

— По какому случаю был праздник? — спросил он у женщины, стоявшей у ворот

— Ну как же… Собрались люди… Выпили. Может для того и собрались,— женщина несмело улыбнулась.

— Вы знаете этих… пострадавших?

— Старика знаю, хозяина. Кто еще… Мог быть кто угодно, у него всегда дым коромыслом.

— Очень гостеприимный?

— Да как вам сказать… Кто с бутылкой ни придет, он и рад.

— Кто еще в доме жил?

— Половину дома квартирантам сдавал. Дергачевым. Муж и жена. Развеселая пара, не зря к старику потянулись. Я здесь через дорогу живу. Все боялась, что огонь перекинется, но обошлось,— женщина придирчиво осмотрела пожарище.

И только тогда Демин обратил внимание на ворота. Их так и хотелось назвать купеческими. Сделанные из толстых, плотно подогнанных досок, укрепленных на громадных кованых петлях, они не позволяли с улицы заглянуть во двор, увидеть жизнь обитателей этого дома. Над воротами был сооружен двухскатный козырек. Врезанная калитка тоже оказалась сработанной из тех же плотных досок. Выкованные мастером петли, щеколды, ручки — все рассчитано на годы, во всем чувствовалась добротность, которую ныне увидишь не часто. Все как-то временно делаем, впопыхах, мысленно ворчал Демин, словно завтра же предстоит переделывать. И действительно, переделываем, хотя без того есть чем заняться. Освежаем себе жизнь все новыми заботами, нас будто охватила боязнь собственной недолговечности, неполноценность перед хорошо сделанными вещами. Наверно, изменились сами отношения между людьми и вещами. Раньше в вещах искали опору в жизни, стремились передать их детям и внукам как частицу собственной сути, в них хранились привычки, характеры, образ жизни прежних поколений. А нынче мы что-то засуетились, почитаем за честь поскорее избавиться от вещи, чтобы приобрести новую, новую, новую… Моду меняем, увлечения, привязанности, друзей заводим так легко и быстро, что, право же, не жаль расстаться с ними через месячишко-второй… На что же опереться, где среди зыбкости и неопределенности найти уголок твердой и надежной почвы?