Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна - Артур Миллер

Теперь в отдалении можно было разглядеть сверкающую стену раскаленного воздуха, волнами поднимающегося с плоской глинистой равнины, куда им нужно было добраться. Они уже приближались к ней, и вот она открылась перед ними за стеной горячего воздуха, и они в очередной раз могли убедиться, насколько она бесконечна — дно доисторического озера тридцати миль в длину и семнадцати в ширину, зажатое между двумя горными хребтами. Это была плоская безжизненная равнина бежевого оттенка, на которой не росло ни травы, ни кустарников, даже камней тут не было; здесь можно было гонять на машине, делая сотню миль в час, свободно сняв руки с руля и вообще ни на что не натыкаясь. Они продолжали ехать в молчании. Грузовик перестал трястись, когда колеса покатились по более плотной почве, где почти не было поросших полынью кочек. Волны разогретого воздуха вставали перед ними плотной стеной, их почти можно было пощупать. Потом грузовик покатился еще более гладко, и они оказались на глинистом дне бывшего озера, и когда миновали пару сотен ярдов, Гай затормозил и выключил двигатель. Воздух был неподвижен, вокруг царило мертвое молчание, пронизанное солнечным светом. Открыв дверь, он услышал, как заскрипела петля, чего он раньше не замечал. Они побродили вокруг, слыша при этом, как их рубахи скребут им по спинам, и даже шорох рукава, задевшего за штаны.

Они стояли на глинистой корке, твердой как бетон, и смотрели в ту сторону, откуда приехали. Смотрели на горы, у подножия которых разбили вчера лагерь, где и переночевали, внимательно осматривали их склоны, отыскивая самолет Гвидо. Ему еще рановато было появляться, и они занялись делом: вытащили из кузова бочку с бензином и поставили ее на землю в нескольких ярдах от грузовика: кузов должен быть пуст, когда придет время загонять лошадей. Они забрались в него и уселись в гнезде покрышек, шеями опершись о кромки и свесив ноги.

Перс сказал:

— Надеюсь, их там и впрямь пять.

— Гвидо сказал, что видел пять.

— Он сказал, что не уверен, кажется, один всего лишь жеребенок.

Гай предпочел промолчать. Он чувствовал, что сейчас заспорит с Персом. Он наблюдал за ним боковым зрением, видел его худые щеки, поросшие светлой щетиной, и сильную, жилистую шею, и сейчас было в этом Персе что-то странное.

— Ты еще долго думаешь здесь оставаться, Перс? — спросил он.

Оба глядели на отдаленные хребты, высматривая самолет.

— Не знаю. — Перс сплюнул через борт грузовика. — Мне, правда, тут уже поднадоело.

— Ну, все-таки это лучше, чем поденная работенка.

— Да уж, черт возьми. Любое дело лучше, чем поденщина.

Гай чуть прищурился:

— Ты ведь настоящий перекати-поле, парень. Неприкаянный.

— Ага, и это мне подходит. — У них часто возникал разговор на эту тему, и им это очень нравилось, они ее прямо-таки смаковали. — Уж во всяком случае, это лучше, чем гнуть спину на какой-нибудь проклятой ферме, гоняя коров как последний бакару[63], чтоб кто-то мог купить бензину для своего «кадиллака».

— Ты чертовски прав, — подтвердил Гай.

— Черт побери, Гай, да ты и есть самый неприкаянный из всех, кого я когда-либо видел, и с тобой все в порядке.

— Не жалуюсь, — сказал Гай.

— Ничего я не хочу и не хочу чего-то хотеть.

— Вот это правильно, парень.

Гай снова почувствовал, как они близки, и порадовался. Он не сводил глаз с дальних хребтов. Солнце грело плечи, и от этого ему было очень хорошо.

— Кажется, у него там возникли проблемы с этими сучьими мустангами, — заметил он.

Перс тоже посмотрел в сторону гор.

— Еще и пары часов не прошло. — Он обернулся к Гаю. — Там, в горах, уже, наверное, и мустангов-то больше не осталось, а?

— Вроде того, — согласился Гай. — Парочка небольших табунов. Больше тут ничем не разживешься.

— А чем ты намерен заняться, когда тут станет совсем пусто?

— Можно двинуть на север, мне кажется. Там вроде как осталось несколько больших табунов возле Тайбоун-Маунтин и этого горного хребта, что там проходит.

— Это далеко отсюда?

— Около сотни миль к северу. Если только удастся заинтересовать Гвидо.

Перс улыбнулся:

— Он не очень-то любит куда-то перемещаться, да?

— Да он такой же неприкаянный, как и все прочие, — сказал Гай. — Ничего ему не надо, ничего он не хочет. — И, помолчав, добавил: — Ему предлагали работу пилота — летать в Монтану и обратно. И за хорошую плату.

— И он отказался, да?

— Это не для Гвидо. — Гай улыбнулся. — Как он им сказал, ему может не понравиться кто-нибудь из пассажиров.

Оба рассмеялись. Перс даже помотал головой, восхищаясь Гвидо. Потом заговорил:

— Мне вот тоже дома предлагали взять на себя целую академию верховой езды. Я подумал, вроде неплохо. Двести в месяц и на всем готовом. И нетрудная работенка. Можно вообще в седло не садиться. Просто болтаться рядом, чтоб клиенты были довольны, да сажать девиц в седло и помогать слезть обратно.

Он замолчал. Гай знал, что должно последовать. Всегда одно и то же. Это еще больше сближало его с Персом, и это было именно то, что ему в первую очередь нравилось в Персе. Он наткнулся на Перса в баре, где этот парень угощал спиртным всех подряд, транжиря выигрыш на родео. Волосы у него все еще были в крови от удара копытом взбрыкнувшей лошади, случившегося всего час назад. Рослин предложила ему позвать врача, и он сказал: «Большое спасибо. Только это не слишком серьезно. Кому достается сильно, тот обычно помирает, и никакой врач не поможет, а если удар несильный, в любом случае поправишься без всякого врача».

Тут Гаю вдруг пришло в голову, что Перс был знаком с Рослин еще до того, как они встретились в этом баре. Он уставился на парня, сидевшего к нему в профиль.

— Хочешь, двинем на север вместе, если я туда соберусь? — спросил он.

Перс с минуту думал.

— Да нет, я, наверное, пока здесь поболтаюсь. Там же родео почти не бывает.

— Я, может, сумею найти там пилота, на севере. А Рослин отвезет нас туда на своей машине.

Перс обернулся к нему, немного удивленный:

— А разве она тоже туда поедет?

— Конечно. Она ж настоящий товарищ, — сказал Гай. И посмотрел Персу прямо в глаза, которые сразу потеплели, и в них появилось заинтересованное выражение.

— Ну, может быть, — ответил Перс. — Понимаешь, сказать тебе по правде, Гай, мне никогда особо не нравилось бить этих лошадей, чтоб из них потом делали корм для кур.

— Ну, если не мы, тогда кто-то другой будет их бить.

— Да знаю я! — И Перс повернулся, чтоб посмотреть на дальние горные хребты. — Просто мне кажется, они должны оставаться здесь, им тут самое место.

— Да они там ничего не делают, только объедают траву, которая должна идти на прокорм нормального скота. Скотоводы всегда отстреливают их, если те им попадаются.

— Знаю, — сказал Перс.

— Они даже не утруждают себя, чтоб отвести их на бойню. Просто отстреливают, и те потом гниют там.

— Знаю, — повторил Перс.

Наступило молчание. Вокруг все тоже замерло: в окружавшей их чаше бывшего озера никто не двигался, ни жуки, ни ящерицы, ни кролики. Солнце по-прежнему грело им спины и ноги. Гай сказал:

— Я бы продавал их в школы верховой езды, да уж больно они мелкие, только для детей годятся. А перевозка обойдется дороже, чем они стоят. Ты ж сам их видел — разве это лошади, одна кожа да кости.

— Ну, не знаю, просто мне не очень-то это нравится, когда их сотнями пускают на корм курам, вот что. Если бы пять или шесть… но сотни — это уж слишком. Ну, не знаю…

Гай немного подумал, потом сказал:

— Ну а если не это, тогда поденная работа. В тутошних местах ничего другого нету. — Он говорил о себе, объяснял собственное отношение к проблеме.

— По мне, так лучше объезжать диких лошадей и зарабатывать на жизнь этим делом, Гай. — Перс обернулся к нему. — Хотя могу и на север с тобой податься. Ну, не знаю.

— Рослин сперва и не собиралась сюда выезжать, — сказал Гай. — Но когда посмотрела, как они выглядят, перестала жаловаться. Ты ведь не слышал от нее жалоб, а?

— Да я и сам не жалуюсь, Гай. Даже не знаю. Просто мне так кажется, что Господь забросил этих лошадей сюда, в эти горы, и это их место. Но я вот гоняюсь за ними и, наверное, так и буду продолжать гоняться. Ну, не знаю.

— Ты прямо как по газете читаешь. Бифштексы им все равно требуются, этим городским, но они не желают, чтобы скот кастрировали или клеймили. Или чтоб отстреливали диких лошадей, освобождая от них пастбища.

— Черт побери! Да я кастрировал бычков больше, чем у меня волос на башке! — воскликнул Перс.

— Достану-ка я лучше бинокль, — проговорил Гай и вылез из покрышки, в которой так удобно сидел, и спрыгнул с грузовика. Он пошел к кабине, сунул туда руку и вытащил бинокль, продул его окуляры, взобрался обратно в кузов и сел на покрышку. Поставив локти на колени, он приставил окуляры к глазам и поправил фокус. Горы сразу оказались перед ним, во всей красе представив ему свои изъеденные оспинами голубоватые шкуры. Он нашел ущелье, из которого, как он считал, должен появиться самолет, и обследовал его склоны и изучил воздушное пространство над ними. Злость все еще подогревала его изнутри. «Господи, да зачем только Ты их туда засунул? — подумалось ему. — Боже мой, зачем вообще надо кого-то куда-то обязательно засовывать? Это что же, должно означать, что Ты не ешь курятину или, к примеру, говядину?» Злость и недовольство Персом еще более усилились.