Продаются щенки - Олег Борушко

БОРУШКО О.М

Продаются щенки: Памфлет

Редакция предлагает выдержки из рецензий, полученных Олегом Борушко от издательств и журналов в 1988–1990 гг.

«Странный мир предстает… в сочинении О. Борушко… Ожидалось, что автор гневно… выведет галерею коррумпированных субъектов, превративших Институт международных отношений в семейное заведение. А что же мы видим?.. Почему герои с каким-то сладострастием выворачивают свою изнанку (вплоть до безобразий на даче маршала Жукова)? Читателю предлагается лишь наслаждаться их свинством…

Меня отвращает сама манера автора: смаковать мерзости…

Не хочу говорить уже о том, что меня просто ужас берет от сознания того, каких дипломатов готовимся мы послать за рубежи нашей Родины.

Решительно против печатания подобного сочинения!»

Н. Кузьмин, член СП, по поручению издательства «Советский писатель»

***

«…Впервые в нашей сатирической литературе объектом- внимания становится дипломатический корпус страны… Автор исследует причины и обстоятельства, при которых вывелась новая порода русских людей, безразличных к философии добра и зла… Множество закулисных тонкостей мидовского подворья открывается в повести — смешных, глупых, грустных…

Все это дает право настоятельно рекомендовать памфлет к изданию».

Л. Щеглов, член СП. по поручению издательства «Советский писатель»

***

«…Вынуждены Вас огорчить, т. к. напечатать ее мы не можем. Редколлегия отдала предпочтение другим материалам… Наш журнал рецензий не дает…»

Серго Григорян, член СП, по поручению журнала «Новый мир»

***

«Я, откровенно говоря, удивлен лишь одним: что эта вещь при всей своей остроте, при всех признаках обреченности на сенсационный успех у читателей до сих пор не увидела света… И это при несомненной творческой оригинальности, своеобразии авторского почерка, талантливости».

А. Рекемчук, писатель, член редколлегии журнала «Новый мир»

***

«…Это — разрешенное срывание масок, не бог весть какое с точки зрения… искусства… Какой-то парикмахерский язык с потугой на оригинальность — очень меня это огорчает в Олеге… Настоящий интерес возникает благодаря именно сюжету… Веришь в точность атмосферы институтской предельно извращенной жизни…»

Е. Сидоров, критик, секретарь правления СП СССР

***

«…в институт, по мнению автора, имеют шанс попасть дочери не ниже, чем генерал-полковников… По авторской логике, если на горизонте замаячила роскошь разврата, то кто бы ты ни был — коммунист или комсомолец, — устоять невозможно…

Замусоренный язык рукописи, нагромождение безнравственных поступков… скабрезностей создают ощущение мелкого болотца, в котором автор беспомощно пытается выловить крупную рыбу. Нет ее там и быть не могло».

В. Еременко, член СП, канд. филол. наук, по поручению издательства «Современник»

***

«…написан памфлет умело, со знанием дела. Сюжет увлекает читателя, а факты потрясают… С мастерством выписаны герои и «негерои» повести. Рукопись заслуживает обсуждения и внимания».

М. Озерова, член редколлегии-журнала «Юность»

***

«…Я бы определил жанр как «разгребание грязи»… Мешает и явная ориентированности на «клубничку>. смакование… Есть и немало откровенно пошлых мест…

…вещь, на мой взгляд, непригодна для публикации».

А. Лаврин, член редколлегии журнала «Юность»

***

«…Олег Борушко написал о «внуках страшных лет России» беспощадно и правдиво… В этом институте, как в капле воды, отразились все пороки нашего общества…

У повести-памфлета оригинальный стиль, она написана ярким, сочным языком, образы поражают своей точностью. Повесть достойна быть напечатанной в «Юности».

По поручению журнала «Юность» Н. Мандельман

***

«…Роман войдет, надо полагать, в разряд сенсаций новейшей словесности… Является достоверной летописью узников родного истэблишмента и не поддается однозначной оценке. Его драматизм и увлекательность лишены фальшивого благочестия и подлинны…

Автор отказывается от спекуляции на теме уже потому, что весело овладевает ею.

…этой блестящей пародией Олег Борушко с легкостью даст сто очков вперед угрюмым поклонникам рефлексии… писателям, натужно возводящим чертоги сомнительных космогонии и вялого богостроительства.

Памфлет обречен стать молодежным бестселлером новой волны».

В. Пеленягрэ, член СП, док. фил. наук, ст. лит. эксперт издательства «МЕТТЭМ»

***

«…эта проза движет наше литературное время в направлении самосознания».

В. Куприянов, поэт, по поручению издательства «Молодая гвардия»

Из окна персонального автомобиля Москва кажется глубокой провинцией. Мираж объясним, но, как всякий мираж, недолговечен: вскоре сам служебный автомобиль кажется тесноватым, неновым и в целом неподходящим. Георгий вздохнул, проводив глазами машину, пошевелил пальцами в башмаках и тронулся дальше но тротуару.

Особенно ловко катить 1 сентября: на углу Остоженки скоро покажется институт, где товарищи знают тебя исключительно как пешехода, и еще если кожаный плащ совпадает с окрасом машины — черный, и если под лобовым стеклом — красивая пачка сигарет, а шофер празднично умыт и пахнет одеколоном.

«Хорошо!» — подумал Георгий.

Денек выдался по-сентябрьски меланхоличный, с тонким дымчатым изъяном — как и положено Дню знаний.

Две приятных «Волги», ЗИЛ, следом еще «Волга» — притормозили у института. «Суслова, Шамиль, Прежнев», — привычно отметил Георгий и вдруг остановился. Эту он не знал. В изумленье сделал шажок назад, сбоку нашаривая в воздухе ручку дверцы, и очнулся. Воровато огляделся по сторонам, хмыкнул — одно из видений испарилось. Одернул плащ, снова для независимости хмыкнул. Спохватившись, скорей полным взглядом обнял второе видение целиком, как берут на руки, и предчувствие судьбы — оно! — явственно толкнулось в сердце.

— Платоныч! Здорово, ну ты че? Ну, ты мужик! — Сашулька, настоящий друг, щупал новый плащ. — А ты видел, мужик, видел? — зашептал он, едва не прихватывая губами мочку уха.

Георгий брезгливо отстранился.

— Побединскую, мужик, это какой-то атас, Побединскую видел?

— Таньку-то? — бросил Георгий наугад.

Если б он снял сейчас плащ и подарил Сашульке — вышло бы не так оглушительно.

Характер Георгия начал портиться после того, как однажды в парикмахерской, желая угодить мамаше, хмурый еврей-цирюльник пророчески поглядел Георгию в затылок и сказал: «Ах, какой красивый мальчик, что вы мне говорите, через два года мальчик будет такой цимес, что вы ваши обои глаза не оторвете», и Георгий, сладко поежившись, разом поверил.

На втором этаже попался друг-Оприченко, долговязый пристукнутый арабист, похожий на палестинского террориста.

— Середа, хелло, Побединскую видел? — друг-Оприченко змейкой сунул неспокойную руку. — Первый курс. Левел. Фазер — зав первой Европой, хата на Сивцевом, хелло, Побединскую видел? — друг-Оприченко совал уже руку Лебедеву, которого все звали Уткин из сходства с ректором.

В перерыве Георгий поднялся в верхнюю кофеварку — и она была там. С нею два молодых человека, видом с западного отделения, совместной спиной отсекали других, может, тоже желающих. Один, нервный, все время дергал ногой. Однако черных волос ее было так негритянски много, а контраст с бледным лицом — настолько разительный, что сам собою притягивался взор. «Вылитая Йоко Оно», — с нежностью подумал Георгий.

Три года назад, 30 августа 1983 года, прибыв из Черкасс на Киевский вокзал в глупом поезде, не имевшем никакого отношения к красоте надвигавшихся горизонтов, Георгий вышел на привокзальную площадь. Окинул размахнувшееся ввысь министерство на той стороне Москва-реки. Под этот шпиль на Смоленской площади был теперь в жизни его прицел.

Министерство сильно смахивало па градусник-Кремль, какие вошли в моду на излете пятидесятых. Дома стоял один такой на «Ригонде» — белым чудом из детства. Однажды семилетний Георгий решил измерить Кремлем температуру, засунул под мышку — как там, интересно, чувствует себя организм? Толку не вышло никакого.

В первый приезд в Москву — на вступительные — он вышел из поезда на ту же площадь и сразу ахнул, что этот самый — Кремль и есть, так вот он какой! Теперь, на два месяца опытнее, только вдохнул поглубже московского раздражительного воздуху и разлетелся в общежитие — селиться. На нем сидел клетчатый, коричневый с бежевым, пиджак и гладкие бежевые брюки. Не-однотонные такие костюмы вышли из моды в Москве года четыре назад — ровно столько потребовалось им, чтобы доплестись до Черкасс — города некогда славного, а ныне тихо забытого в объятиях днепровских разливов, воды которых ласково почесывают плакучие ивы. Именно ими, ивами, очарованный, повелел, говорят, неуемный Богдан проездом на Чигирин заложить здесь «щиру станыцю».