Легенды Космодесанта - Ник Ким

Пазан, Вителлий, Наррон, Хвигир — Кассий завел их сюда, но я выведу обратно. Я знаю, что мои воспитанники мертвы, а тела их утеряны и, быть может, стали пищей пожирателя миров, — однако души их продолжают жить. Две в редукторе, зажатом в моей руке, в прогеноидных железах командора Кассия. Две новые порции геносемени, из которых восстанут двое новых Астартес. Две других в моем собственном теле. В горловых и грудных прогеноидах, которые положат начало еще двоим. Мы с Кассием мертвы, мы должны были погибнуть уже давно. Но эти четверо — будущее Кос Императора, и я буду жить и терпеть причиняемые ядом муки, пока не верну их домой.

— Сержант! Сюда! — крикнул послушник.

Сержант Квинтос, командир 121-й Спасательной команды, поспешил к своему подопечному. Скаут махнул фонариком в сторону расщелины, прорезавшей пол мертвого биокорабля. Сержант Квинтос активировал источник света, вмонтированный в бионический протез. Настоящую руку он потерял много лет назад, когда еще сам был новобранцем в составе Спасательной команды. Внизу в лучах света блеснул наплечник космодесантника. И на этом наплечнике была выгравирована надпись: «ТИРЕСИЙ».

Аарон Дембски-Боуден

ВЫСОТА ГАЯ[11]

Я помню огонь. Огонь и падение, смерть и пламя. Затем тьма. Абсолютная тишина. Ничто.

Я открываю глаза.

Передо мной разбитая железная стена. Поверх нее по экрану целеуказателя бегут белые строчки текста. Стена готической архитектуры — скелетообразная, с черными стальными балками, выступающими из нее, словно ребра. Балки помогают формировать контуры постройки. Стена погнута и покрыта вмятинами. Разрушена.

Я не знаю, где нахожусь, но меня омывает поток ощущений. Я слышу треск пламени, пожирающего металл, и сердитое гудение боевой брони. Звук искажен: в привычном устойчивом гуле раздается постукивание и скрежет. Повреждения. Моя броня повреждена. Взглянув на экраны биодатчиков, я замечаю незначительные неисправности в пластинах брони, защищающих запястье и голень. Ничего серьезного.

Мои ноздри щекочет вонь пожарища и железная горечь плавящейся стали. Я чувствую запах собственного тела: пот, химические вещества, которые доспех впрыскивает в ткани, и одуряюще сильный аромат моей крови.

Крови бога.

Переработанной и разбавленной для того, чтобы течь в венах смертного, но тем не менее крови бога. Мертвого бога. Убитого Ангела.

При этой мысли зубы мои скрипят, цедя проклятие. Клыки царапают нижний ряд. Достаточно этого нытья!

Я встаю. Мышцы израненного тела сокращаются в унисон с искусственными фибромускулами брони. Это ощущение мне знакомо, но сейчас в нем чувствуется что-то неправильное. Я должен быть сильнее. Я должен упиваться силой — непревзойденной комбинацией биологической и машинной мощи.

Но я не чувствую себя сильным. Я не чувствую ничего, кроме боли и мимолетной дезориентации. Боль сосредоточилась в позвоночнике и лопатках. Спина горит, как будто по ней прошлись хлыстом. Все кости целы — биодатчики это уже подтвердили. Болевые сигналы от мышц и нервов убили бы обычного человека, но усовершенствованные гены превратили нас в нечто гораздо большее.

Слабость уже отступает. Кровь бежит быстрее, подстегнутая адренергическими стимуляторами и кинетическими добавками.

Движение становится свободным. Я поднимаюсь на ноги. Я делаю это медленно, но теперь не от слабости, а из осторожности.

Зеленые линзы шлема придают всему прохладный изумрудный оттенок. Я оглядываю окружающие меня развалины.

Этот отсек разрушен, его стены погнулись. Противоперегрузочные кресла разбиты и вырваны из пола. Два поручня, ведущие из отсека, сорвались с креплений и свисают под странными углами.

Удар должен был быть очень сильным.

Удар?..

Крушение. Наш «Громовой ястреб» потерпел крушение. Воспоминания такие четкие, что вызывают тошноту: чувство падения с высоты, оглушительный грохот, поглотивший все, турбулентность, сотрясающая корабль. Показания датчиков температуры на дисплеях сетчатки медленно растут по мере того, как пламя охватывает двигатели и корпус судна, а системы доспеха регистрируют стремительное приближение к поверхности.

Затем последний громовой удар, рев, сделавший бы честь карнозавру, — такой же дикий и яростный, как охотничий клич этого царя среди хищников, — и сумасшедшая тряска, расколовшая мир. Корабль врезался в землю.

Потом… темнота.

Мой взгляд падает на хронометр на датчиках сетчатки. Я провалялся без сознания почти три минуты. За такую слабость мне еще предстоит епитимья, но это позже.

Сейчас я глубоко втягиваю воздух. Он сильно задымлен, но дым не причинит мне вреда. Система фильтров шлема позаботится об этой незначительной помехе.

— Завьен! — трещит у меня в ухе.

Слово на секунду приводит меня в замешательство. Или сигнал вокса очень слаб, или броня говорящего серьезно повреждена. Когда корабль рассыпается на куски, и то и другое может оказаться правдой.

— Завьен! — повторяет голос.

На сей раз я оборачиваюсь на звук имени, осознав, что оно принадлежит мне.

Завьен вошел в кабину, легко удерживая равновесие на скошенном полу благодаря природной ловкости и стабилизаторам доспеха.

Кабина пострадала даже больше, чем соседний отсек. Обзорное окно, несмотря на толщину армированного пластика, разлетелось вдребезги. Осколки псевдостекла бриллиантовым крошевом посверкивали на погнутой палубе. Кресла пилотов были сорваны с крепежа и отброшены в сторону, как обломки во время шторма.

За лишившимся стекла оконным проемом виднелись лишь черные узловатые корни и грязь, немалая часть которой расплескалась по безжизненным контрольным панелям. Скорость падения оказалась так высока, что нос корабля зарылся в землю.

Пилот Варлон лежал лицом вниз на панели управления. Тело его было жестоко изувечено. Целеуказатель Завьена скользнул по пробитым доспехам боевого брата. Курсоры отмечали повреждения дезактивированной брони и полученные Варлоном раны. Кровь, густая и темная, сочилась из разрывов в воротнике и поясных сочленениях. Она текла по разбитой консоли вязкими струйками, капая между кнопками и рычагами.

Силовая батарея Варлона не работала. Жизненные показатели не считывались, но все и без того было ясно. Завьен не слышал сердцебиения. Кроме того, будь Варлон жив, усовершенствованная физиология Астартес уже заставила бы кровь свернуться. Все раны, кроме самых тяжелых, должны были к этому времени затянуться, и он не истекал бы кровью на контрольной панели разбившегося корабля.

— Завьен!

Голос раздался справа, уже не по воксу.

Завьен отвернулся от Варлона. Сервомоторы его брони недовольно взревели.

Под обломками обрушившейся переборки лежал Драй. Завьен приблизился к лежащему и увидел, что ошибся. Драй был не просто завален кучей мусора. Один из осколков пронзил его насквозь.

Черный шлем сержанта был опущен, подбородок упирался в воротник доспеха. Взгляд зеленых глаз застыл на помятом изображении имперского орла на его груди. Зазубренные куски металла вонзились в темный доспех, пробив наплечник, руку, бедро и живот. Сквозь решетку голосового устройства шлема сочилась кровь. Биометрические дисплеи, вспыхнувшие на визоре Завьена, ничего хорошего не предвещали. Они предвещали скорый конец.

— Докладывай, — сказал сержант Драй.

Он произнес это в своей обычной манере, словно ситуация, в которой оказались Астартес, была самой заурядной.

Завьен опустился на колени рядом с раненым. Пришлось изо всех сил бороться с жаждой отведать крови павшего брата, от которой сводило челюсти и гортань. В груди Драя слышался слабый, неровный стук единственного сердца. Второе остановилось, — вероятно, его разорвало обширное внутреннее кровотечение или пробил осколок. Оставшееся сердце продолжало биться с отчаянной решимостью, но без всякого ритма.

— Варлон мертв, — сказал Завьен.

— Я вижу это и без тебя, болван.

Сержант поднял руку — ту, что не была практически отсечена куском металла, — и его неподвижные пальцы заскребли по воротнику доспеха. Завьен пришел на помощь и открыл герметические запоры. Со змеиным шипением шлем скатился в руки Завьену.

Лицо Драя, испещренное рытвинами и шрамами, заработанными за две сотни лет сражений, было запятнано кровью. Сержант усмехнулся, обнажив разбитые зубы и окровавленные десны.

— Дисплей моего шлема поврежден. Скажи мне, кто еще выжил.

Завьен видел, почему дисплей не работал, — обе глазные линзы треснули. Отложив шлем сержанта в сторону, он моргнул, активировав рунический символ. Тот вывел на сетчатку жизненные показатели остальных членов отряда.

Варлон был мертв, а его броня обесточена. За доказательствами не потребовалось далеко ходить.