Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. История, мыслители, проблемы - Ольга Власова

Гебзаттель убежден в том, что компульсивному расстройству предшествует изменение в системе «человек – мир», возникновение тревожного мира. Основой таких изменений, в свою очередь, становится изменение темпоральности: блокирование будущего и фиксация прошлого. Запах и грязь становятся символами жизни, лишенной возможности очищения вследствие утраты ориентации на будущее. Прошлое больше не принимает прошедшей совершенной формы, его нельзя оставить позади, как это происходит при нормальном течении жизни. Гебзаттель пишет об одном из больных: «Каждая проблема нового дня остается в стороне, и на этом фоне постоянно напоминает о себе иллюзия запаха, так что обеспокоенность иллюзорными формами превращается в однородный континуум, заполняющий все время. N. N. „пригвожден“ к этому запаху, правильнее было бы сказать, что навязчивость запаха тела сродни привязанности к прошлому ценой будущего…»[787].

Блокирование будущего препятствует и дифференциации действий, поэтому характерной чертой ананкастника становится патологическое стремление к точности, объектом которого оказываются «не относящееся к делу» и «неважное». Такой человек просто не может выстроить иерархию действий и объектов, его мир не иерархичен, а уплощен. В действиях ананкастника объективно важное выпадает. «Уменьшение степени свободы предстает в идее фиксации на неуместных действиях и на их последовательности»[788], – отмечает Гебзаттель. В таких действиях не допускаются изменения, а любое отступление вызывает чувство вины. При этом точность существует только ради себя самой, она немотивированна, формальна, выхолощена и ригидна.

Поскольку будущего для больного не существует, временная перспектива отсутствует, и время лишь «теряется». Эта потеря времени особенно заметна в ритуальных действиях, постоянно совершаемых анакастником. Но если время теряется, его необходимо наверстывать. Именно поэтому в темпоральной структуре ананкастического поведения наблюдается смесь пустого времяпрепровождения и сильной спешки. Гебзаттель отмечает: «У ананкастника по некоторым неизвестным причинам появляется состояние ригидности. С одной стороны, это привязывает пациента к безостановочному выполнению определенных ритуалов, с другой – заставляет его торопиться из-за потерянного времени и приводит к еще более непрерывной спешке»[789]. Эта постоянная деятельность, постоянная спешка являются одной из отличительных черт темпоральной структуры поведения ананкастника.

Блокирование будущего выражается в ориентации на не-становление, не-форму и не-существование. Подавление способности к становлению как раз и запускает ананкастные расстройства практически по тому же механизму, который предлагает Минковски. Сама возможность блокирования становления связана с фундаментальными нигилистическими тенденциями, присущими человеку. По убеждению Гебзаттеля, человек свободен соглашаться или не соглашаться с тем, чем он является.

Гебзаттель считает, что в нормальной жизни, благодаря ориентации человека на будущее, на превосхождение себя и своих поступков, происходит своеобразное самоочищение. Если же становление блокируется, возникает ориентация на не-освобождение-себя-от-прошлого, и в человеке пробуждается смутное чувство вины. Кроме этого, следствием блокирования будущего и не-становления становится нарушение способности действовать, возникают затруднения при начале нового действия и завершении старого. Даже если действие полностью завершается, могут появиться сомнения в его завершенности и реальности.

Нарушение становления наблюдается и при других заболеваниях, например, при меланхолии и деперсонализации, но именно ананкастные больные переживают блокирование становления как потерю формы. Ориентация на бесформенность ведет к опустошению мира ананкастника, но эту бесформенность невозможно предотвратить. Бесформенное проявляется в образе возможного загрязнения, где грязь выступает как нехватка порядка и недостаток формы. Не-форма, враждебная жизни, имеет вид вечного становления, в котором прошлое с помощью символов нечистого, испачканного и мертвого укрепляет свои силы и наносит вред личности. Ананкастическое поведение защищается от этой не-формы блокированием будущего. Но совладать с разрушением человек не в состоянии. Борьба с враждебными силами в случае ананкастника носит бесполезный характер. Гебзаттель подчеркивает: «Эта вынужденная направленность его фундаментального жизненного процесса не к развитию, росту, возрастающей самореализации, а к уменьшению, снижению, распаду жизненной формы делает компульсивного пациента восприимчивым ко всему, в чем выражаются разрушающие формы потенции»[790]. Закономерно, что через некоторое время ананкастник сдается перед тяжестью загрязнения застойной жизни, и негативное в своей не-форме побеждает.

Но, по мнению Гебзаттеля, есть и еще одно изменение. Он отмечает, что компульсивный феномен направлен на свойства личности, которые потенциально не затрагиваются, не изменяются, а обрекаются на бессилие. Как известно, для компульсии характерно одновременно «да» и «нет», т. е. уступка, к которой прибавляется внутренний отказ или внешний отказ и внутренняя уступка. При этом примечательно, что и компульсия, и принуждение возникают в эго, которое одновременно представляется и как объект подавляющей силы, и как ее основа. Эго содержит и вызываемую, и вызывающую стороны, противоречащие друг другу. Причем противоречие является результатом наличия компульсивной и свободной личности. «С одной стороны, – пишет исследователь, – тем самым увеличивается нелепость и странность ананкастических нарушений, с другой, – реактивная защита от этого фундаментального нарушения приобретает характер несвободных действий, вторжения компульсии»[791]. По этим причинам именно скрытая свободная личность отражает переживания и действия ананкастника.

Мир компульсивного пациента, так же как и мир шизофреника, разительно отличается от окружающего внешнего мира. Но внешняя реальность здесь не подвергается никакому структурному разрушению, что, по мнению Гебзаттеля, позволяет задать вопрос о том, каким образом в компульсии сохраняется согласованность между внутренним и внешним миром. Как считает ученый, в этом случае мы имеем дело с иначе структурированным миром. «Ананкастический мир из-за своей несовместимости с повседневной реальностью оборачивается физиогномическим, или, мы бы сказали, псевдомагическим антимиром»[792], – указывает он. По его мнению, в патологических состояниях (лихорадке, интоксикации, слабости и др.) физиогномическая структура окружающей среды отодвигает категориально-рассудочные формы мира на задний план и определяет индивидуальный способ бытия в мире. Уменьшение субъект-объектного напряжения придает физиогномической структуре гибкость, в результате она начинает определяться субъективными факторами, в первую очередь общим аффективным состоянием человека (тревогой, горем, радостью).

Термин «физиогномический» Гебзаттель понимает несколько иначе, чем Минковски. Он отмечает, что мир ананкастника удивительным образом напоминает магический мир примитивных народов: те же заклинания, магические чары и действия. По его мнению, мир компульсивного пациента подвержен влиянию «враждебных сил», квинтэссенцию которых ученый называет антиэйдосом. Критериями ананкастического антимира являются угроза и отвращение. Этими чертами обладают для ананкастника, например, предметы, неправильно извлеченные из шкафа. На них накладывается печать загрязнения, и они обретают способность загрязнять другие предметы.

Новообразования внешнего мира в компульсии несут, по признанию Гебзаттеля, физиогномический характер, поскольку имеют значение для пациента. Его мир отмечен печатью физиогномической данности, и в этом он схож с магическим миром примитивных народов. Но сфера физиогномических данных, в отличие от таковой у детей и примитивных народов, у ананкастников весьма ограниченна. В нее входит лишь то, что является враждебным по отношению к форме, т. е. все, символизирующее не-форму. Гебзаттель подчеркивает, что динамизм, символизирующий не-форму, приводит в этом случае к нарастанию дереализации самих вещей. Например, запахи, которые «заражают» предметы окружающего мира, нельзя увидеть объективно. Поэтому мир лишается качеств мира.

Тем не менее, встречи ананкастника с враждебными силами происходят не в вакууме, физиогномические черты вторгаются не только во внешний, но и во внутренний мир человека. Пациент четко ощущает пустоту, потерю существования в образах грязи, разрушительного огня, гниения. При этом внешний мир носит редуцированный характер, имеет место депривация мира ананкастника. Именно этой чертой, по мнению Гебзаттеля, ананкастный мир отличается от магического мира примитивных народов. Он пишет: «Потеря миро-содержания – плотности, наполненности и формы, содержащихся в мире, то есть реальности, характерна для той окружающей среды, о которой мы говорим»[793]. Этот мир характеризуется еще и ограниченностью, неестественной монотонностью и ригидной неизменностью.