Полное собрание стихотворений - Дмитрий Кленовский

142. Грани. 1954. №21. С.33.

143–144. Новый журнал. 1952. №31. С.112–113. Под названием «России». Рецензируя сборник Кленовского, Ю.Терапиано написал: «Обращение к родине - цикл из трех стихотворений “Родине”, помещенный в начале книги, который, несомненно, очень понравится “всем”, смущает именно своим обращением: “я” - “ты” - “меня”, - так разговаривать с родиной имел бы право Толстой, но именно он бы этого никогда не сделал» (Терапиано Ю. О новых сборниках стихов // Русская мысль. 1956. 4 февраля. №856. С.4–5).

145. Новый журнал. 1952. №31. С.114.

156. Новый журнал. 1953. №32. С.128.

166. Новый журнал. 1953. №32. С.128.

167. Опыты. 1953. №1. С.38.

Прикосновенье (1959)

Осенью 1958 года Кленовский начал готовить к изданию новый сборник своих стихов. 5 ноября 1958 года он писал В.Ф. Маркову: «Книгу готовлю сейчас к печати, кое-что захотелось выправить и изменить. В набор (в Мюнхене) сдам в декабре и в свет выпущу после выхода №55 “Нового журнала”, где еще должны пройти мои стихи, включенные и в книгу. Будет в ней 40 стихотворений на 50–60 страницах» (Письма Кленовского Маркову. С.658).

19 ноября 1958 года Кленовский сообщил Шаховскому: «Вероятно, в январе, если все будет благополучно, смогу послать Вам мой новый сборник стихов. Недавно сдал рукопись в набор. Книга печатается в Мюнхене, в нее войдут 40 стихотворений, из которых часть была уже опубликована в “Новом журнале” и в “Гранях”» (Переписка с Кленовским. С.71). 30 марта 1959 года Шаховской получил книгу и в ответном письме поздравил Кленовского с выходом нового сборника (Там же. С.73).

Как раз в то время, когда печаталась книга, в эмигрантской печати вокруг Кленовского разгорелась полемика. Н.Ульянов в своем обзоре послевоенной эмигрантской литературы, опубликованном тремя подвалами в газете «Новое русское слово» (1958. 14 декабря. №16705. С.2; 17 декабря. №16708. С.2; 18 декабря. №16709. С.2), а затем перепечатанном в «Русской мысли» (1959. 10 января. №1328. С.4–5; 14 февраля. №1330. С.4–5; 17 февраля. №1331. С.4–5) досадовал на то, что литераторы второй волны слишком долго остаются непризнанными: «Не ласково встретили и другого большого поэта Д.И.Кленовского. Правда, исключительное его дарование отмечено было с самого начала Н.Н.Берберовой, потом последовало признание (“он наш”) со стороны Г.В.Иванова, писал о нем и Г.П.Струве, но все это на фоне какого-то холода и безразличия. А ведь пришел не просто талантливый, но блестящий поэт, как бы посланник погибшей царскосельской родины русской поэзии. Пришел настоящим мэтром. Я не знаю его биографии, но по сведениям, промелькнувшим в печати, первый сборник его стихов вышел еще до революции. С тех пор, до конца сороковых годов, никто о нем не знал. Вдумайтесь в это тридцатилетнее беспросветное молчание, полное чистейшего служения поэзии! А что Кленовский служил, писал, в этом нельзя сомневаться, иначе чем объяснить ту совершенную законченность зрелого мастера, артистическую тонкость и умудренность, с которыми он предстал перед нами? Правы те немногие голоса, что называют его Боратынским нашего времени. Он - гордость новой эмиграции. После смерти Георгия Иванова я не знаю здесь, за границей, более крупного поэта» (Ульянов Н. Десять лет // Новое русское слово. 1958. 18 декабря. №16709. С.2).

Статья Ульянова вызвала возражения у многих, и почти все писали о Кленовском и его возрасте, споря, к какой волне его следует относить.

Глеб Струве поддержал Ульянова, но принять участие в споре отказался: «Что до Кленовского, то я готов вместе с Ульяновым видеть в нем гордость русской зарубежной литературы: он мне кажется в ней сейчас самым значительным поэтом. Но я никак не могу считать Кленовского типичным для новой эмиграции» (Струве Глеб. Дневник писателя: О статье Н.Ульянова // Новое русское слово. 1959. 5 января. №14727. С.2–3; - то же: Русская мысль. 1959. 31 марта. №1349. С.2–3).

Ю.Трубецкой был убежден: «Культурного отличия Д.Кленовского от старой эмиграции и не может быть, по основной и первой причине, что упомянутый поэт тоже не новый эмигрант» (Трубецкой Ю. Перечитывая // Русская мысль. 1959. 19 февраля. №1332. С.4–5).

Ю.Терапиано, увидевший в этом подтверждение своим суждениям, незамедлительно попытался вписать Кленовского в соответствующий литературный фон: «Д.Кленовский, принадлежащий к дореволюционной эпохе и, как выяснилось недавно, неправильно причисленный к поэтам “новой эмиграции” (под этим названием мы разумеем людей послереволюционных поколений), остается верным петербургской традиции. Забота о формальном мастерстве, умение изображать внешние предметы и внутренние переживания роднят его с акмеизмом, с “Аполлоном”, с поэзией Сергея Маковского, а стихотворения, навеянные антропософией, с антропософическими стихами раннего Максимилиана Волошина, хотя у Волошина больше силы и темперамента» (Терапиано Ю. «Новый журнал», книга 55. Часть литературная // Русская мысль. 1959. 28 февраля. №1336. С.4–5).

Наиболее бурно возражала Н.Ульянову И.Одоевцева: «Здесь будет уместно, хотя мне это и неприятно, разрушить миф о том, что Георгий Иванов как-то особенно горячо и восторженно принял и приветствовал Кленовского. Георгия Иванова этот миф забавлял, он пожимал плечами, не понимая, как он мог создаться. <…> Прочитав впервые стихи Кленовского, Георгий Иванов, действительно, ахнул, особенно понравился ему образ лебедя-ангела. Откуда у молодого Ди-Пи этот культурный тон, эти акмеистические приемы, эти дореволюционные манеры? “Читаю и молодею, говорил Георгий Иванов, будто сейчас 13-й год и я читаю стихи Кленовского в каком-нибудь ‘Альманахе Муз’. Впрочем, они и в ‘Аполлоне’ могли бы печататься. Из него безусловно выйдет толк”. Узнав же о более чем почтенном возрасте Кленовского, Георгий Иванов потерял к нему интерес. <…> Неумеренные и необоснованные восторги Ульянова, его желание во что бы то ни стало усадить Кленовского на “протертое кресло первого поэта”, заставили меня постараться поставить Кленовского на его место “в саду русской поэзии”, очень достойное и почтенное место. Кленовский безусловно “настоящий” поэт, безусловно “наш”, имеющий право не только войти в семью поэтов, но и играть в ней роль, как равный среди равных. <…> В том, что он не годится для занятия кресла “первого поэта”, нет ровно ничего обидного» (Одоевцева Ирина. В защиту поэзии // Русская мысль. 1959. 12 марта. №1341. С.4–5).

См. также реплики других участников полемики: Аргус. Слухи и факты // Новое русское слово. 1958. 20 декабря. №16711. С.2; Максимов?С. О «гамбургском счете», о «школе урожайности» и о проч… (Открытое письмо Н.И.Ульянову) // Новое русское слово. 1958. 29 декабря. №16720. С.2; Самарин В. Литература и политика // Новое русское слово. 1959. 9?января. №16731. С.3; Завалишин В. Где же выход из безнадежности // Новое русское слово. 1959. 18 января. №16740. С.2, 7: Прянишников?Б. Сорок лет // Новое русское слово. 1959. 27 января №16749. С.3; Деникина?К. Больше не надо // Новое русское слово. 1959. 1?февраля. №16754. С.3; Михайлов В. О старой и новой эмиграции // Новое русское слово. 1959. 5 февраля. №16758. С.9; Шекаразина Зинаида. Ответ на ответ // Русская мысль. 1959. 19 марта. №1344. С.4; Пеньков Л. Отклики читателей: К спору о поэзии и поэтах // Русская мысль. 1959. 21 марта. №1345. С.6; Злобин В. Литературный дневник. Перед судом (По поводу статьи Н.?Ульянова «Десять лет») // Возрождение. 1959. №?88. С.132–138; Терапиано?Ю. Необходимое уточнение // Русская мысль. 1959. 26 марта. №1347. С.4; Померанцев К. О поэзии и поэтах // Русская мысль. 1959. 31 марта. №?1349. С.4–5; Ариэль. Услужливый медведь опаснее врага // Русская мысль. 1959. 31 марта. №1349. С.7; Угрюмов Алексей. Читая стихи… // Русская мысль. 1959. 14 апреля. №1355. С.5; Ульянов Н. Когда защищают поэзию // Новое русское слово. 1959. 10 мая. №16852. С.2,8.

Помимо Струве, отказались принять участие в полемике и некоторые другие литераторы. 16 апреля 1959 Струве писал Маркову: «Адамович прямо сказал Кленовскому, что не хочет вмешиваться в эмигрантскую литературную свару. <…> Статья Одоевцевой производит в общем грустное впечатление» (Собрание Жоржа Шерона. Лос-Анджелес). С опозданием ознакомившись со статьей Одоевцевой, Марков писал Г.П.Струве 18 апреля 1959 г.: «Статью Одоевцевой мне прислал Иваск (и я уже отослал ее). Он почему-то от этой статьи в восторге. Я просто не знаю, что говорить. Я сам люблю “забористое”, т.е. хорошую литературную драку, но тут радоваться, по-моему, нечего. <…> Вообще эта “полемика” меня удручает» (Hoover. Gleb Struve Papers. Box 96. Folder 4).

Книга тем временем вышла, и 11 марта 1959 г. Г.П.Струве писал В.Ф.Маркову: «На днях получил от Кленовского его новую книжку - “Прикосновение”. Мне она нравится, местами даже больше, пожалуй, чем предыдущая. Но так как Вы как будто присоединились к мнению Моршена о стихах в “Новом Журнале” (а они вошли в этот сборник), то, вероятно, Вы скажете и тут, что это пресно» (Собрание Жоржа Шерона, Лос-Анджелес). Марков в письме от 22 марта 1959 г. откликнулся очень сдержанно: «“Прикосновение” и я получил. Есть очень хорошие стихи (2–3) и местами строки, но в целом повторение пройденного: о том же и то же» (Hoover. Gleb Struve Papers. Box 96. Folder 4). Г.П.Струве возражал ему в ответном письме 25 марта 1959 г.: «Я с Вашим отзывом о книге К<леновского> не согласен. Она лучше предыдущей и м.б. самая цельная из всех. Что все это “тоже и о том же”, немного странно говорить. У Блока тоже много “того же и о том же”, и вообще о многих хороших поэтах это можно сказать (о их зрелых периодах)» (Собрание Жоржа Шерона, Лос-Анджелес). Марков, со свойственной ему парадоксальностью, ответил Г.П.Струве 3 апреля 1959 г.: «Продолжая наш разговор о Кленовском. Я сейчас не могу точно сравнить книгу с предыдущей, но мне та вспоминается как более разнообразная. Но я Кл<еновского> очень ценю - хотя (впрочем, к чему пишу это Вам?) это не Иванов: божественный дар высокого порядка его все же не коснулся, не ощущаю “стихов виноградного мяса”, хотя и восхищаюсь временами. Стилистически он очень уж музеен (насколько современнее принципиальный консерватор Ходасевич!), а главное, в его мировоззрении я чувствую тонкую успокоенность, такую уверенность, что он обрел истину, что мне сразу делается душно. Вот эти 2 вещи меня и холодят. Ему я этого не скажу: он обидчив, а поэтов нельзя обижать, им и так трудно. Я знаю по собств<енному> опыту, как иногда нужна похвала и как ее отсутствие может убить в тебе даже поэтический дар. Ему я буду писать только хорошее, но не лицемеря в этом. В конце концов, он лучше Гумилева (не сердитесь на меня!), меня он больше задевает (кстати, в поэзии нет прогресса, но в такой поэзии, акмеистической, прогресс есть, потому Кл<еновский> и лучше Гум<илева>)» (Hoover. Gleb Struve Papers. Box 96. Folder 4).