Дервиш света - Михаил Иванович Шевердин

— Фее… принцессе… мама, скажи. Я его видел. Передал.

VII

Я оставил ее,

        когда она начинала жить.

А теперь увидел,

        побежала по лицу ее влага юности

и разлилась, и растеклась,

и пробились

        в ней ручьи красоты.

И не поверил я,

        и растерялся я.

Абдал Ваххат

Кишлак своим видом угнетал. Домишки, вылепленные из серой грязи, мало походили на жилища человеческих разумных существ. Их невольно приходилось сравнивать с грудами комковатой земли, выброшенной из недр гигантскими кротами и кое-как покрытыми сучковатыми ветвями и неряшливыми связками камыша. Детишки настороженно выглядывали из нор-дверей. За ними грозной стражей выстроились женщины в малиновых, потемневших, изношенных донельзя, но чисто вымытых одеждах, все босиком, с черными, потрескавшимися ногами. На щиколотках тем не менее у многих поблескивали тяжелые серебряные браслеты.

На изможденных лицах читалось недоверие и настороженность. Тяжел их дехканский труд в малярийных болотах и на рисовых полях. В тридцать лет они выглядят старухами, изнуренными болотной лихорадкой. Лица почерневших египетских мумий вдруг освещали чудесные молодые глаза и удивительно белые зубы.

Всего десяток верст от города, а какая беспросветная глушь!

Приезд скрипучей арбы в кишлаке событие. Да и арба необыкновенная. Спицы гигантских, в два этажа колес разрисованы синими, зелеными орнаментами. Крытый верх обит клеенкой, арка тоже пестра от веселенького рисунка. На таких арбах баи возят свои гаремы.

И ожидание кишлачных зрителей оказалось не напрасным. С арбы по спицам колес быстро спустилась, нечаянно показывая ножки в туфлях на французских каблуках, женщина, укутанная в паранджу, с лицом, плотно закрытым чачваном. Еще большее удивление вызвала Ольга Алексеевна, потому что она не сочла уместным маскарад и не захотела закутываться на мусульманский манер. Она надела сравнительно простой, но элегантный дорожный костюм.

Дамам помогали выбираться из арбы мальчишки. Это доставило кишлачникам огромное удовольствие. Баба-Калан потряс воображение всех своим ростом и цветущим здоровьем, Миша — своей подтянутой гимназической формой, а появление Наргис встретили вздохами и улыбками — уж больно хороша она была со своими черными ниже пояса косами, белыми, шелковыми бантами и огромными карими глазами…

Но уже к арбе спешил кишлачный аксакал в белой чалме и темно-синем халате. Прижимая к сердцу руки, он нараспев приветствовал гостей. Ни Ольга Алексеевна, ни все остальные ничуть не удивились, признав в аксакале Пардабая.

Они ехали именно к нему в кишлак, где он проживал последнее время под самым носом полиции и жандармов Самарканда. Ни сам Пардабай, ни мелькавшие меж глиняных мазанок джигиты не имели в руках оружия. Но несмотря на гостеприимные улыбки, держались они весьма строго и серьезно.

В тот день в кишлаке народ созвали на большой той, и Юлдуз — она прятала свое прекрасное лицо под чачваном — вступала после многих лет отсутствия и жизни в Европе в родную кишлачную обстановку под звуки нагары и сурная. Мальчик Рустам выглядывал из-под паранджи не то что бы испуганно, но во всяком случае ошеломленно. Одет он был маленьким пажом — в бархатной курточке, в коротких штанишках с беретом на голове, из-под которого выбивались светлые кудри.

— Отец, вот ваш внук!

Пардабай присел на корточки и зачмокал губами:

— О, Рустамхон, приди ко мне!

В шуме и говоре никто не расслышал, что ответил Рустам. В свои пять лет он отличался и смелостью и любознательностью, и дед-разбойник сразу же заинтересовал его своим темным от загара лицом, бородой, чалмой, халатом. Поэтому он охотно протянул ему руки и принялся играть тут же вытянутой из-за его бельбага камчой.

Весь народ стягивался к мечети. Под огромными котлами жарко горели урюковые дрова, так что даже дым дышал ароматом. Зарезали баранов. Парни бежали с подносами, загроможденными сладостями. Люди побогаче важничали в праздничных халатах.

Но Юлдуз и Ольге Алексеевне не пришлось даже посидеть под чинарами, где разостлали дастархан. Ничего не поделаешь — закон и обычай. Гостьями завладели женщины кишлака в утащили к себе.

Юлдуз даже не успела спросить отца, где ее муж. Почему его не видно. Ведь она приехала в Дагбид к нему.

А сейчас она и Ольга Алексеевна оказались в цепких коготках затворниц. Они щупали материю платьев, восторгались каждым колечком, мазались губной помадой. И восхищались, не преминув все время подчеркивать: «А мы тут более голодны, чем волк! Более голы, чем змея!»

Они откровенно, простодушно завидовали сытым, хорошо одетым горожанкам. Их нисколько не интересовало, что творятся в мире. События шагают через события. А им не до них.

Впрочем, сегодняшний праздник — событие: вдоволь удастся поесть плова, перепадет немало и конфет. Детишкам радость.

Ну, а об остальном…

Никто поэтому и знать не знает, придет ли в кишлак Георгий-ака.

Он здесь свой человек. Его часто видят на берегу широкой стремительной протоки Джуйдивана.

Он появляется один с удочками и проводит в кишлаке в доме аксакала по нескольку дней. А потом уходит. Его фигура в теплом халате и сибирской ушанке примелькалась. Он охотно дает, когда его попросят, порошки хины, мажет царапины детишкам йодом, прижигает раны от колючек поглубже ляписом, научился лечить от укусов скорпионов и даже змей. Кишлачные детишки любят его. Он показывает им, как вырезать из дереза кораблики и запускать их, делать луки со стрелами.

Ребята сообщили этой красивой пери все новости. Георгий-ака сегодня не придет в кишлак. На станции сегодня большой «джанджал». Понаехали полицейские. Все «шайтан-арба» стоят в сарае. Машинисты не хотят ехать. Даже стреляли чего-то.

Бледность разливается по лицу Юлдуз. Голос у нее дрожит. Она уговаривает маленького Рустама есть плов, но сама не притрагивается. Умоляющими глазами она смотрит на мать. Ждет с нетерпением, когда сможет вызвать из-под чинар Пардабая.

Наконец, он приходит и уводит дочь в урюковый старый сад при старинном, совсем развалившемся мазаре. Здесь можно поговорить, не таясь.

— Худо холаса! — успокаивает дочь Пардабай. — Мы часто пьем чай с Георгием-ака. Очень тихое, сокровенное место. Георгий-ака приводит своих друзей урусов, татар, узбеков, разных, в общем, рабочих… Бывают и господа. Называется такой «гап тукма» по-узбекски, а по-русски «исходка-маеука». Никто ничего не сказал. Рыбу можно ловить всякому в Акдарье, жарить в постном масле. Очень вкусная рыба. А никто не скажет, не донесет. Все знают — у Намаза сердце железное, рука железная.

На встревоженные вопросы Юлдуз он отвечает уверенно. Волноваться, что Георгий-ака не пришел на той, нет оснований. Время беспокойное. По железной дороге возят солдат то туда, то сюда. В Джизаке стреляют из пушек. В Катта-Кургане собралась тысячная толпа. Народ бунтует против ак-падишаха.