По светлому следу (сб.) - Томан Николай Владимирович

База помещалась на окраине города, в маленьком домике, окруженном высоким забором. Кроме этого домика, там оказались еще два больших сарая, в которых, как потом узнал Малиновкин, хранились инструмент и кое-какое имущество археологов.

Заведующий базой, сутуловатый щупленький старичок в пенсне, снисходительно объяснил Малиновкину:

– У нас, молодой человек, археологи главным образом землеройный инструмент тут получают. Они ведь, как кроты, в земле роются… Иногда, правда, и продовольствие к нам для них завозят. Вот, кстати, этому самому Жиенбаеву, о котором вы спрашиваете, особым распоряжением велено выдавать продукты сухим пайком. Он у них в отдельности где-то ковыряется. Так сказать, крот-одиночка.

– А вы, дедушка, видели его когда-нибудь?.

– Нет, не видел, – равнодушно ответил старичок, поправляя свое старомодное пенсне на черном шелковом шнурке. – И не очень между прочим расстраиваюсь из-за этого. Думаю, что ничего не потерял. Я, молодой человек, немало знаменитых людей повидал на своем веку. Личное знакомство имел даже с двумя академиками: с Александром Евгеньевичем Ферсманом и Владимиром Афанасьевичем Обручевым. Я в знакомствах, знаете ли, разборчив. Этот ваш Жиенбаев был тут как-то без меня, получил продукты да мотоцикл свой бензином заправил. А вы-то кем будете? Тоже небось какой-нибудь геолог-археолог? Или историк, поди?

– Я, дедушка, простой рабочий-землекоп, – скромно ответил Малиновкин. – Хотел к кому-нибудь из археологов наняться. Порекомендовали мне к Жиенбаеву обратиться.

– А-а… – разочарованно произнес старичок и сразу перешел на «ты». – Ничем тебе не могу помочь в этом, друг любезный. Одно только могу сказать – стыдно в твоем возрасте никакой иной квалификации не иметь!

Старичок снова поправил пенсне, внимательно посмотрел на Малиновкина и, укоризненно покачав головой, повернулся к нему спиной.

– Заболтался я тут с тобой, однако… – проворчал он, направляясь к домику, в котором у него было нечто вроде конторы.

В тот же день Малиновкин встретился с Ершовым в городской читальне и незаметно сунул ему записку с отчетом о своем посещении археологической базы.

Следующий день прошел у лейтенанта скучно, без встречи с Ершовым и даже без писем от него. От нечего делать Малиновкин бесцельно бродил по городу, раза два заходил на железнодорожную станцию. Сначала просто так, чтобы убить время, а потом уже, во второй половине дня, понаблюдать за родственником Аскара Шандарбекова – Темирбеком. Наблюдения, однако, почти ничего не дали ему. Он пришел на станцию как раз перед отправлением хозяйственного поезда на стройучасток.

– Послушайте-ка, – обратился Малиновкин к какому-то железнодорожнику, – не видели ли вы кондуктора Темирбека?

– Да вот он, – кивнул железнодорожник на сутуловатого человека с флажками в кожаных футляpax, висевшими у него на поясе.

Пока Малиновкин раздумывал, подойти ли ему поближе к Темирбеку, кондуктор взобрался на тормозную площадку хвостового вагона и стал укреплять сигнальный фонарь на крючке кронштейна. А минут через пять поезд медленно тронулся в сторону нового строительного участка железной дороги.

Хотя Малиновкин видел Темирбека издалека, внешний вид его показался лейтенанту странным. Было что-то в фигуре кондуктора угрюмое, неприветливое.

«На какого-то фанатика восточного похож…» – с неприязнью подумал о нем Малиновкин.

БЕСПОКОЙНАЯ НОЧЬ

Прошел еще один день, с тех пор как Малиновкин в последний раз встретился с Ершовым, а новых вестей от майора не было. Это начало серьезно беспокоить лейтенанта. Он решил пробыть весь вечер дома и понаблюдать за окном – может быть, Андрей Николаевич подаст какой-нибудь сигнал. Вчера лейтенант написал ему письмо до востребования и предложил в случае необходимости бросить ночью записку в окно, которое он сегодня специально оставил открытым.

Давно уже стемнело, но лейтенант, не зажигая света, терпеливо сидел за столом и внимательно смотрел в окно. Просвет его заметно выделялся на почти черном фоне комнатной стены. Изредка мелькали в его сером прямоугольнике темные фигуры прохожих, но Малиновкин не обращал на них внимания. Глаза его, не отрываясь, следили за домом напротив. В нем светилось лишь одно окно, и лейтенант, несмотря на скудное освещение комнаты, различал все же часть стены, обклеенной газетами, стол, придвинутый к окну, и склонившегося над книгой майора Ершова. Он читал, не отрывая глаз, и торопливо перелистывал страницы.

С заметным сожалением захлопнул он наконец книгу, прошелся по комнате и потушил свет. Малиновкин, внимательно следивший за ним, тотчас же, как только потух свет, поднялся из-за стола и, стараясь не шуметь, подошел к окну.

Облокотившись на подоконник, Малиновкин снова стал пристально всматриваться в соседний дом, сосредоточив внимание теперь уже не на окне его, а на калитке. Она со скрипом открылась вскоре, и из нее вышел высокий человек в тюбетейке. Малиновкин тотчас же узнал в нем майора Ершова.

Постояв немного, майор медленно стал прохаживаться вдоль дома Шандарбекова сначала по одной стороне улицы, затем по другой. Когда он второй раз прошел мимо открытого окна Малиновкина, лейтенант услышал, как какой-то очень легкий предмет упал на пол комнаты почти возле самых его ног.

Торопливо нагнувшись, Малиновкин пошарил по полу руками и нащупал свернутую в несколько раз бумажку.

Спрятав ее в карман, лейтенант вышел в другую комнату, окно которой выходило во двор, и зажег свет. Старая хозяйка квартиры Малиновкина, бабушка Гульджан, уже спала, и он был тут совершенно один. На всякий случай лейтенант все же прислушался. Из-за двери комнаты хозяйки доносилось равномерное похрапывание.

Задернув занавеску на окне, Малиновкин подошел поближе к свету, достал записку из кармана, поспешно развернул ее и прочел:

«Мой хозяин передал мне письмо от Жиенбаева, расшифровав которое, я прочел распоряжение: сегодня в двенадцать часов ночи выехать на мотоцикле к Черной реке по дороге, ведущей в Адыры. Приказано также обратить внимание в пути на сигналы, которые будут подаваться красным фонарем.

Заметив их, я должен буду заехать в ближайший кустарник и оставить там мотоцикл с вмонтированной в него рацией и новым кодом. Видно, Жиенбаев все еще не очень доверяет мне и не решается встретиться со мной.

Я выеду ровно в двенадцать. Вы оставайтесь на своей квартире и внимательно следите за домом Аскара. Ничего до моего возвращения не предпринимайте. На всякий случай включите после двенадцати рацию – может быть, мне придется связаться с вами по радио на какой-нибудь из трех волн, длина которых вам известна».

Малиновкин прочитал записку еще раз и задумался. Почему Жиенбаев ведет себя так таинственно? Почему не показывается Ершову? Неужели все еще не доверяет ему?

Ясно было пока только одно – Жиенбаев чертовски осторожен. Недаром, значит, дана ему шпионская кличка «Призрак». А Андрею Николаевичу не следовало бы, пожалуй, ехать на это свидание одному. Нужно было бы взять с собой и его, Малиновкина, или послать следом по той же дороге на велосипеде. У хозяйки как раз висит в коридоре чей-то велосипед – можно было бы им воспользоваться.

Но приказ есть приказ. Малиновкин уничтожил записку, потушил свет и вернулся в свою комнату. На улице теперь никого не было видно. Ершов, очевидно, зашел в дом Шандарбекова. Взглянув на светящийся циферблат часов, Малиновкин снова устроился у окна. Через полчаса Ершов должен был выехать из дома на мотоцикле.

Лейтенант Малиновкин еще очень мало работал в органах государственной безопасности, но он достаточно начитался и наслушался всяческих рассказов о героической профессии контрразведчика. На деле, конечно, все это оказалось иначе. Скромной, будничной работы во всяком случае было куда больше, чем героических эпизодов.

Малиновкин, давно уже мечтавший об опасной оперативной работе, полгода провел в одном из отделов управления государственной безопасности. И, пока все было более или менее ново для него, не тяготился этой работой, но как только показалось ему, что он «все постиг», стал томиться по «настоящему делу».