Демоверсия - Полина Николаевна Корицкая

шубой сделала, ты где? – спрашивала она в трубку, и он стал говорить что-то о пробках.

Аня расстроилась и стала ждать, но он не пришел и к десяти.

– Влад?..

– Да скоро я! – раздраженно сказал он и сбросил вызов.

– Дзынь-дзынь! – раздался наконец звонок в дверь, и Аня кинулась открывать. Была уже половина двенадцатого, а ведь нужно еще перенести стол в комнату и накрыть его.

Влад был навеселе. Он встал на пороге и как-то странно смотрел.

– Ну чего ты, давай раздевайся быстрее!

Но, вместо того чтобы снять куртку, Влад сказал:

– А ниче, если я с друзьями отмечу?

– Ниче, – пролепетала Аня.

– Ну тогда я пошел! Пока!

И скрылся.

– Пока, – сказала она в пустоту.

После утренника Аня с Идой сразу пошли домой.

– Дзынь-дзынь!

Лиля открыла дверь, Аня вошла и стала помогать Иде раздеться.

– Мам, – спросила Ида, – а Дед Мороз мне куколку подарит?

– Ну, если ты письмо напишешь, то, наверное, подарит.

– А скоро?

– Скоро. Через неделю.

Ида задумалась.

– Это послезавтра?

– Это после-после-после-после-после-послезавтра, – сказала Аня, загибая пальцы.

Свою первую куклу Барби Аня получила как раз на Новый год, когда ей было девять лет. То есть это была не совсем Барби – волосы у нее были темные, и звали ее Марина, так на коробке было написано нерусскими буквами, – но руки и ноги у нее гнулись не хуже.

Аня знала, что такие куклы стоят дорого, и она очень старалась заслужить ее. Даже тройки почти все за полугодие вытянула, и письмо Деду Морозу написала заранее. Но буквально за день до Нового года случилась неприятность.

Родителей не было дома, только баб Нюра. Они пообедали, и баб Нюра сказала убрать со стола. Аня отнесла посуду в раковину, завернула хлеб и взяла в руки сахарницу – красивую, из тонкого белого фарфора. Бабушка очень любила эту сахарницу. Аня сама не поняла, как так вышло, но сахарница вдруг перевернулась у нее в руках, рассыпая содержимое по столу, а потом упала на пол.

– Дзынь!

Аня замерла и закрыла лицо руками. Это был конец: теперь баб Нюра убьет ее, и не видать ей никакой куклы.

– Ты что сделала?

Баб Нюра тяжело склонилась над осколками, собирая их. Так же она аккуратно собрала руками сахар, хоть на пол попало совсем немного.

– Вот же ж паскудница… И чего стоишь? Стоит она… Сахар собирай!

Аня опомнилась и метнулась за тряпкой, чтобы вытереть со стола. Но, когда она занесла тряпку над сахаром, бабушка схватила ее за руку.

– Ты чего это удумала – сахар выбрасывать? На нее родители горбятся, а она – сахар в помойку? Тáк собирай!

Аня отложила тряпку и стала сгребать сахар в кучку ладонями. Когда она ссыпала все в пакет, то снова потянулась за тряпкой, чтобы вытереть остатки.

– Опять? – нависла над ней баб Нюра. Аня уставилась на нее с непониманием, и баб Нюра, покачав головой, сказала: – Мы на войне воду из болота пили, о сахаре не мечтали даже. А она его – тряпкой?

– А что же делать?

– Слизывай.

Аня застыла, не веря своим ушам.

– Слизывай, я сказала! – Баб Нюра взяла ее за голову и стала тыкать в стол, пока Аня не начала его облизывать. От того, что она при этом ныла, сахар получался каким-то странным на вкус, словно на самом деле это была соль. Потом бабушка вышла из кухни, а Аня села на стул и разревелась: теперь ей точно не видать куклы.

Но когда она проснулась первого января, под елкой лежала коробка. А на коробке было написано нерусскими буквами «Марина». И Аня снова расплакалась: Дед Мороз правда есть, и он простил ей даже разбитую сахарницу.

* * *

Достав из кармана деньги, Аня попросила у проводницы чай.

– С сахаром? – спросила проводница.

– Без, – ответила Аня.

Она взяла стакан, налила кипяток из железного бака и осторожно понесла к своему месту. Дети наконец заснули, и можно было наслаждаться мерным качанием поезда. Правда, уже порядком хотелось курить.

– Дз-з-з! – звенел стакан в подстаканнике. Аня вспоминала, как она ехала в таком же поезде в Белосток – в какой-то другой жизни, и курить в той жизни совсем не хотелось.

Клавдия Григорьевна встретила их на платформе.

– Бабуля! – кинулась навстречу Ида.

– Мой золотой! – обняла ее Клавдия Григорьевна, сдержанно поздоровавшись с Аней.

В ее квартире стояла большая пушистая елка – еще не наряженная, чтобы дети могли помочь ее нарядить. Едва скинув обувь, они понеслись в комнату разглядывать стеклянные игрушки и мишуру.

– Дзынь! – достала Ида колокольчик из коробки.

– Мама, а после-после-после-после-после-послезавтра – это уже завтра, да? – спросила Ида, когда Аня уже собиралась на обратный поезд.

Она кивнула и поцеловала девочек по очереди.

– А когда пройдет еще после-после-после-после-после-послезавтра, ты вернешься, да?

– Конечно, – улыбнулась Аня.

Она помедлила на пороге и вышла.

– Дз-з-з! – звенели стекла в поезде, идущем в Москву.

Аня понимала, что Клавдия Григорьевна, возможно, была не самой лучшей свекровью, но бабушкой – замечательной. И развод с Владом не мог помешать общению с детьми, тем более что Клавдия Григорьевна все чаще жаловалась на здоровье.

Когда Аня в последний раз видела свою бабушку, баб Нюра была уже совсем плоха. Сгорбленная, сухонькая, она подслеповато бродила по квартире, шаркая тапками, и никого не узнавала. И не ела ничего, кроме хлеба, размоченного в воде.

В таком состоянии она пребывала несколько лет. Но однажды, в один из Аниных приездов, баб Нюра словно очнулась. Она вдруг вышла из своей комнаты, встала посреди зала, загородив телевизор, – внезапно выпрямившись и став выше ростом, и громким, очень веселым голосом произнесла, глядя на родителей:

– Один доход пошел в поход И потерял штаны! А без штанов какой поход – Кусают комары!

После чего, гордо подбоченившись, ушла в свою комнату. Но уже спустя пять минут она снова никого не узнавала и просила хлеба.

Через месяц она умерла.

* * *

Вернувшись домой, Аня легла в постель и просто лежала в темноте, слушая, как за окном пускают фейерверки.

– З-з-з-з! – летел в небо невысокий снаряд со звуком, похожим на комариный писк, и через короткое время взрывался с глухим хлопком.

Очередной залп осветил комнату зеленым – всего на долю секунды, но этого было достаточно: Аня приподнялась на локтях, увидев на месте шкафа огромный холм, поросший травой. В ней мелькнула какая-то смутная надежда, что на самом деле ничего не изменилось – ведь каганат по-прежнему существует, и она может увидеть там Яна. Даже если она сама растворилась там полностью, это произошло