Демоверсия - Полина Николаевна Корицкая

тело не воспринимало песню как шум, и это трудно умещалось в сознании Ани – одновременная потребность в тишине и голосе. А отказ, отречение от каганата для нее словно приравнивались к вечной немоте, синонимичной вечному шуму. Словно рушилось большое здание, и камни его с грохотом обваливались под ноги, а она стояла и просто смотрела, молчаливо замерев.

Несколько дней она выкладывала яблоню на стеклянном потолке, и с каждым фрагментом картинка становилась все полнее. Ветки, тянущиеся сквозь квадраты, обретали листья и плоды, ствол наливался незримыми соками. Когда Аня пригладила резиновым валиком последнее стекло и обозначила насечкой последнее яблоко, принялась выкладывать всю картинку целиком. Она брала стекла по одному и укладывала их на пол, стык в стык, – аккуратно, чтобы случайно не стукнуть одно стекло о другое и не разбить.

При этом она вспоминала, как когда-то делала витражный потолок в стеклорезке. Он был намного меньше этого, но вырезали его втроем: Аня еще только училась и продвигалась очень медленно. Когда они закончили работу, пришел клиент – мордастый мужик с глазами навыкате. Он утверждал, что раньше сам делал витражи («Не эти псевдостекляшки, как у вас, а настоящий “Тиффани”!» – хвастал он.) Девчонки решили, что если это и было, то, наверное, давно: уж больно отъетая у него была харя. Так они его Харей и прозвали.

Аня вспоминала, как они с Инной и Ксюшей ползали по витражному потолку, лежащему так же, на полу, а Харя нависал над ними брыластой мордой и говорил:

– Тут псевдопайку пропустили. Там насечки нет. Че вы за мастера? Здесь еще подровняй!

Они ползали, ровняли и ненавидели Харю. Ни до, ни после этого Аня не чувствовала такого унижения во время работы. Отныне стеклянный потолок у Ани подсознательно ассоциировался с унижением.

Но в данный момент ничего подобного Аня не испытывала. Она смотрела на ветвистую, переливающуюся яблоню и испытывала радость от готовой работы.

Стекла стояли по всем углам, заполнив мастерскую. Небесно-голубые, с ветвистыми включениями, золотыми яблоками, красными яблоками, желтыми яблоками – яблоки были повсюду, словно это была не мастерская, а большая садовая корзина. И так эти яблоки были хороши, что словно источали аромат.

Аня брала стекла и заворачивала их в стрейч, будто пеленая. Ей казалось, что она снова, как в далекой юности, работает в цветочном магазине и сейчас сидит, разбирая луковицы тюльпанов, заворачивая каждую во влажную ткань. Нет – ей десять, и она помогает маме сортировать новые экзотические цветы и перебирает листья. И снова не то: на самом деле ей пять, она в дедушкином саду заворачивает яблоки в старые газеты.

Обернув стекла стрейчем, Аня стала упаковывать их в картон – по два, прокладывая пробковыми квадратами, – и обматывать скотчем. Она туго натягивала скотч, чтобы ужать картон, не позволяя ему топорщиться. К вечеру все восемь коробок были сложены в аккуратные стопки, готовые к перевозке. Оставалось упаковать центральный, самый большой фрагмент.

Упаковывать такие стекла одной было сложно, но Аня давно приноровилась: главное – надежно поставить стекло и всегда немного придерживать, соблюдая баланс. После этого нужно, положив рулон стрейча на пол, одной рукой сильно потянуть его вверх, извлекая прозрачную тягучую ленту тонкой пленки. И очень осторожно, не уронив стекло, начать прикладывать пленку к верхней части. После этого постепенно переходить ниже, пока не дойдешь до самого пола. Чуть-чуть не доведя до конца, надо медленно, с легким перекатом под углом, положить витраж горизонтально на пол – чтобы надежнее обмотать углы.

Когда-то Ян сказал, что в отражении зеркала навсегда останутся их тела. Аня знала, что каждый раз, когда Катя будет смотреть на потолок, она будет словно откусывать маленький кусочек золотого яблока – и слышать ароматную смесь. Аромат ранней осени – времени созревания первого витражного элемента. Аромат тюльпана, проросшего из луковицы цветочного магазина. Аромат экзотических маминых трав, дедушкиных яблок и, совсем немного, – запах старых советских газет.

– 16–

Жанна Ивановна собрала всех детей и сказала, обернувшись:

– Уважаемые родители, идите в музыкальный кабинет на втором этаже и занимайте места! Не толпитесь здесь, пожалуйста.

Скоро утренник начался, и девочки-звезды в разноцветных платьях повскакивали со своих стульчиков и принялись танцевать. Они то кружились парами, то собирались в хоровод, то рассыпались по залу, а потом собрались в ряд и стали бить палочкой о палочку. Один из мальчишек сидел на своем стульчике и стучал по ксилофону, издавая звон.

– Дзынь-дзынь-дзынь! – звучал ксилофон, и Аня внезапно вспомнила, как несколько лет назад задребезжало пианино, когда грузчики неосторожно поставили его в комнате.

– Аккуратнее! – испугалась Аня.

Пока пианино настраивали, Аня вышла на улицу покурить. Она стояла у подъезда, щелкая зажигалкой, когда увидела идущую из магазина Клавдию Григорьевну.

– Опять куришь, – скорчила она презрительную гримасу. – Вот потому у вас денег и не хватает, что ты сигареты свои покупаешь.

Аня поперхнулась.

– Вообще-то денег не хватает, потому что Влад не работает, – сказала она.

– Конечно, не работает. Ты его задавила. Он такой талантливый, а ты его пилишь и пилишь. Еще и пианино поставила! За настройку поди тоже платили?

– Конечно, но ведь само пианино бесплатно отдали…

– Лучше бы у вас не было никакого пианино, – раздраженно сказала Клавдия Григорьевна. – И вообще… Лучше бы вы никогда не встретились.

– Еще скажите – лучше бы у нас детей не было.

– Может, и лучше было бы.

Аня сначала застыла с открытым ртом, а потом тихо сказала:

– Дети хотя бы вынуждают его иногда работать. Что-то делать. Без этого он бы загнулся уже. Спился под каким-нибудь забором. Это было бы лучше?

– Может, и лучше.

– Дзынь-дзынь-дзынь! – звенели палочки.

– Хо-хо-хо! – раздался из-за двери голос Деда Мороза.

– Ура! Дедушка Мороз! – закричали дети и подбежали к нему.

Аня все думала про Новый год, про то, что ей придется самой везти детей к бабушке, а потом ехать обратно. Клавдия Григорьевна очень просила привезти девочек, но праздновать вместе с ней не хотелось. Праздновать вообще не хотелось.

Вспоминался первый семейный Новый год. Не тот, совмещенный со свадьбой друзей, когда они с Владом только начали встречаться, – следующий.

Лиля была еще совсем маленькой, четырехмесячной. Тридцать первого декабря Влада весь день не было дома. Но Аня не унывала: она украшала квартиру и что-то готовила для новогоднего стола. К тому же внимание постоянно перехватывала Лиля, поэтому день пролетел незаметно. Вечером, уже часов в девять, Аня начала беспокоиться.

Она позвонила ему: «Влад, ты скоро?» – и он ответил, мол, да, уже недалеко.

Но время шло, а он не возвращался.

– Влад, я уже селедку под