Король-сердцеед - Пьер Понсон дю Террайль

— В таком случае я советую вам оставаться как можно дольше сиром де Коарассом, потому что Марго девушка капризная и может разлюбить вас в тот день, когда узнает истину!

— Но ведь я не могу скрывать свое настоящее имя очень долго, потому что через две недели прибудет моя матушка!

— Так погодите с этим еще две недели!

— Но возможно, что королева Екатерина и Рене заставят сира де Коарасса снять маску!

— В этом вы правы, братец! Но погодите, мы что-нибудь придумаем!

Не успел король договорить эти слова, как в дверь тихонько постучались, и Мирон сказал:

— Ваше величество! Ее величество королева идет сюда!

— Ах, черт! — сказал король и отпер дверь.

В кабинете был паж Рауль, явившийся от королевы с просьбой принять ее немедленно. Король велел сказать матери, что ждет ее, и жестом указал Ноэ на комнату, где лежал Генрих. Ноэ прошел к раненому, а следом за ним туда вошла и Маргарита.

— Вовсе не нужно, чтобы королева застала меня здесь! сказала она брату-королю, после чего заперла дверь.

Вскоре в соседней комнате послышались шаги королевы-матери.

— Она будет требовать моей головы! — сказал Генрих улыбаясь.

— Ну что же, — сказала Маргарита, прикладывая сначала глаз, а потом ухо к замочной скважине, — всякий, кто живет в Лувре, подслушивает у дверей. Будем делать, как делают все!

II

Когда Сарра выбежала из дома, Рене вспомнил, что они даже не решили с ней в деталях, как и когда будет совершена передача тайны сокровищ Самуила Лорьо. Ее обещание было слишком неопределенно и давало возможность ко всяким уверткам. Рене решил догнать женщину и попытаться заставить ее сформулировать условия более точно.

Но Сарра бежала очень быстро и имела достаточный выигрыш во времени. Поэтому, когда Рене дошел до кабачка Маликана, ее там уже не оказалось. Зато при виде Маликана у Рене блеснула в голове новая мысль.

— Здравствуй, дорогой мой Маликан, — ласково сказал он, отвечая на поклон кабатчика. — А меня к тебе послала королева…

— Королева?

— Да! Ее величество узнала, что один из дворян, которого она очень любит и которого я тоже очень люблю, поссорился с кем- то у тебя в кабачке…

— Да, это сир де Коарасс.

— И дрался на дуэли!

— Да, с каким-то незнакомцем.

— Который, как говорят, тяжело ранил его?

— О нет, рана очень легкая!

— Ах, — сказал Рене, — тем лучше! Я с облегчением перевожу дух!

— Через неделю он будет на ногах.

— Это очень хорошо. Он у тебя, надеюсь? Я хотел бы повидать бедного сира де Коарасса!

— Нет, его у меня нет.

— Но ведь не мог же он добраться, сам до своей гостиницы?

— Сам — нет, но его друг, господин Амори де Ноэ, послал за носилками и увез его куда-то, вероятно домой!

Это было так правдоподобно, что Рене поверил и направился в гостиницу Лестокада.

Последний тоже, как и Маликан, сидел на пороге своего заведения. Так как Рене пользовался огромной популярностью в Париже, то при приближении страшного парфюмера Лестокад встал и отвесил ему низкий поклон.

— Как поживает сир де Коарасс? — спросил Рене.

— Неплохо, должно быть! — ответил Лестокад.

— То есть как это «неплохо»? Ты, вероятно, хотел сказать «лучше»?

— Но ведь сир де Коарасс не болен, насколько мне известно. Правда, он не ночевал дома, но ведь он уже не раз оставался у своего кузена, господина Пибрака…

— Да разве ты не знаешь, что он тяжело ранен на дуэли? спросил Рене.

— Господи! Несчастный! — с ужасом и сожалением крикнул Лестокад.

Рене было мало дела до чувств трактирщика. «А, бандит Маликан! Ты посмеялся надо мной! Ну, погоди! — подумал он и хотел сейчас же идти к Маликану и жестоко наказать его. К счастью и для Маликана, да и для Рене (потому что Маликан был способен всадить ему нож в сердце), парфюмер успел рассудить дело. — Если этот нахал соврал мне, — подумал он, — значит, он знает или догадывается о моей ненависти к Коарассу. Но раз он знает об этой ненависти, значит, тем более он не станет держать раненого у себя. Куда же припрятали его?»

Рене зашел на минутку домой, а потом направился в Лувр, и королева Екатерина, вернувшись с охоты, застала его у себя в кабинете.

— А, это ты! — сказала она. — Ты знаешь, что случилось с сиром де Коарассом?

— Да, ваше величество.

— Он дрался на дуэли и тяжело ранен.

— Нет, он ранен легко.

— Значит, он выздоровеет?

— Еще бы, ведь за ним достаточно хорошо ухаживают, — сказал Рене наобум.

— Разве? Кто же именно?

— Ваше величество, — ответил Рене, — я только что с большим трудом выкарабкался из когтей господина Кабоша и не имею ни малейшего желания попасть в них опять.

— Да что ты мелешь, Рене? — удивленно спросила королева.

— Помилуйте, государыня, сир де Коарасс находится под большой протекцией. Король очень любит его…

— Король сделает все, что я захочу.

— Но ведь король не один; принцесса Маргарита тоже интересуется им!

Королева вздрогнула и внимательно посмотрела на Рене.

— Ах, Господи, — продолжал тот, — он вполне заслужил это! Ведь он и дрался-то из-за нее, ваше величество! Королева от изумления даже привскочила.

— Да что ты говоришь! — крикнула она. — Коарасс дрался на дуэли из-за принцессы Маргариты?

— Да, ваше величество.

— Но… с кем же?

— С его высочеством Генрихом Лотарингским, герцогом Гизом! — ответил Рене с жестоким хладнокровием.

Екатерина побледнела, и судорога бешенства так схватила ее за горло, что она могла с трудом прохрипеть лишь одно слово:

— Говори!

По повелительному тону, которым было произнесено это слово, Рене понял, что отныне устойчивость его влияния всецело зависит от важности тех признаний, которые он сделает, и тотчас произнес:

— Желая повидать принцессу Маргариту, герцог Гиз приехал инкогнито в Париж.

— Ну, и ему удалось повидать ее?

— Да.

— Значит, он был в Лувре?

— Да, государыня.

— Вот как? — с негодованием крикнула королева. — Значит, мне служат очень, плохо! Герцог должен был быть в Бастилии теперь!

— Я тоже так думаю, — сказал Рене. — Но… теперь герцог уже очень далеко от Парижа!

— Значит, он видел Маргариту? Ну и…

— Господи, но принцесса разлюбила его, потому что в течение этого времени успела полюбить…

Рене остановился, колеблясь выговорить решительное слово.

— Договаривай! — крикнула королева.

— Ну, Господи, герцог отлично сделал, что наградил этого дворянчика знатным ударом в грудь, потому что…