Земля русская - Иван Афанасьевич Васильев

скотный двор, навесы под серой дранкой за околицей, по штату — бригадный центр. Вытянулась по берегу узкого, с островками озера с таким же названием, как у деревни, — Але. Противоположный берег горист, там что-то похожее на заглохший парк.

— Деревня была, — говорит Янкевич. — Названия не помню: давно исчезла.

Поднимаемся на гору, вылезаем из машины, осматриваемся и… молчим. Ему-то привычно, а мне в новинку, но воздерживаюсь от «ахов» и «охов» — они тут неуместны, надо молча вобрать в себя всю эту мягкую, теплую, неповторимую красоту: величавый березник, нежные предвечерние дали, зеркально-спокойную воду и дремотную тишину полей.

— Богом данные места, — сдержанно произносит Янкевич. — Умели предки выбирать.

Я киваю в знак согласия. Я целиком разделяю похвалу предкам.

— Вернемся — покажу будущий поселок: ахнешь! Институт проектировал, не какой-нибудь сивый дед.

В глазах усмешка. Не успеваю понять, к кому она относится — к деду или к институту, — у него новый поворот.

— Пройдет десяток лет — начнем заселять эти места.

— Заселять? Все говорят о сселении, а ты…

— О сселении говорят, о заселении мечтают. Многолюдье — вот что надо нашей земле. Тут должно жить много людей. Каких — не суть. Я не сторонник взгляда, что в деревне должен жить только земледелец. Много людей — большая жизнь. И — возделанная земля. Техника, сколько бы ее ни было, решает не все. Далеко не все. Стоим мы с тобой на горе, трава по пояс, сена — на полста коров, а как взять? Только косой. У меня таких угодий — половина. Будет человек с косой — смогу держать скота в два раза больше. Не желаете с косой — дайте косилку, дайте такую машину, которая взяла бы с нашей земли все, что она родит. Нельзя же, в самом деле, всерьез уповать на «кировца», ему тут делать нечего, тут еще конь кормит и сто лет будет кормить. А к коню человека надо. Могу я в ближайшие годы рассчитывать на многолюдье?

Понимаю и разделяю боль Юрия Янкевича. И желание видеть большую жизнь на отчей земле. Но как вдохнуть ее, ведь отток людей из деревни не приостановился, он продолжается, весь этот древний, славный историей, чудесной красоты Псковско-Новгородско-Тверской край все еще числится в «убывающих по населению»!

В ответ на одно из моих выступлений о судьбе старинных русских сел пришло письмо от семьи Кузнецовых. «Мы — горожане, москвичи, но родились и выросли в деревне, ваши земляки. Сколько лет уже прошло, как из деревни — еще до войны переехали, — а родная деревня, земля все перед глазами стоят. Надо все же добиваться, чтобы каждый горожанин имел небольшой участок земли в кооперативе. Сейчас так много пенсионеров, они бы с охотой приложили руки, а дети получат ценное воспитание через труд и приобщение к земле. И насколько уменьшилось бы пьянства, хулиганства, бесцельного житья-бытья. А как пополнился б зеленью прилавок страны. Этот вопрос сейчас ставится на высоту — в отношении индивидуального подсобного хозяйства, но в печати речь идет больше о сельских жителях, не надо обходить и горожан…»

Садоводческие кооперативы в пригородах — явление полезное со всех сторон. Это для всех очевидно, я коснусь лишь одной стороны. Отводится под кооперативы самая что ни на есть неудобица, а через два-три года земли не узнать — сплошной сад-огород. Сколько вложено труда, старания, подлинной любви в клочок земли! Это те самые старание и любовь, которые я знал в своих верховининских мужиках и в которых так нуждается ныне неухоженная земля. Вот какое сложилось положение: есть трудолюбие, старательные руки, есть тяга и любовь к земле и есть земля, просящая заботы, — как их соединить с наибольшей пользой обществу? Может, в самом деле, в таких краях разрешить селиться людям с городской пропиской? В сущности, ведь совершенно нет разницы между совхозным рабочим и заводским, и если первый, живя в многоэтажном доме, держит хлев и огород в километре от жилья, то и второй, наверное, может держать за сто километров, коль есть такое желание.

И еще заселить деревни, а следовательно, сделать землю ухоженной можно быстро лишь в том случае, если будут созданы самые широкие возможности для личного строительства. Деньги есть, желание иметь свой дом есть, и строители найдутся — те же приезжие бригады, но нет продажного дома, нет материалов, хотя… — Как сказать. Не обеднела же русская земля! Лесу, например, хватает, но его почему-то… сжигают. Инспектор Псковского областного комитета народного контроля С. Мингинович пишет в газете, что мелиораторы области уничтожают тысячи кубометров деловой древесины. «Как правило, институт «Псковгипроводхоз» в проектах предусматривает уничтожение древесины, ссылаясь на высокую стоимость ее заготовки из-за малой плотности древостоя. Отказываются пилить и хозяйства… и деревья обрекаются на уничтожение. В 1977 году в области на мелиорируемых землях подлежало корчевке 273 тысячи деревьев диаметром свыше 16 сантиметров. Это почти 50 тысяч кубометров древесины! На 1978 год было предусмотрено выкорчевать 143 тысячи кубометров деловой древесины и 144 тысячи кубометров маломерной».

143 тысячи деловых кубов! Это пять-шесть тысяч изб с надворными постройками! Надо ли говорить о нехватке материалов? О другом надо говорить: о нежелании думать о возрождении своей земли так широко и с такой болью, как думает Юрий Янкевич. Размах мелиоративных работ ширится, значит, пахотных угодий будет прибавляться и прибавляться, но не забудем одной существенной детали: мелиорируемые земли — это, как правило, окраинные, дальние, уже обезлюдевшие, так сколько же толку в них, если одновременно не обновятся деревни? Снова — неухоженная земля?

Заселение… Острый вопрос — к а к, еще острее — к е м? Давайте поставим точки над «и». Смоленский колхоз имени Радищева снимает с гектара по 40 центнеров зерна, почти по тонне льноволокна, продает 700 тонн мяса и 6 тысяч тонн молока, имея 2 миллиона рублей чистого дохода, потому что на одни трудовые руки приходится 13 гектаров угодий. Во многих хозяйствах Северо-Запада нагрузка в два-три раза больше. Сколько ни имей машин, земля без людей не станет урожайнее. Значит, численность рабочих надо, как минимум, удвоить. Это — первое. Второе, коль согласились наконец, что система застройки сохранится исторически сложившаяся — «созвездия», — значит, часть деревень, в спешке отнесенных к неперспективным, возьмемся не сселять, а заселять, поскорее связав их с центрами хорошими дорогами.

Из Бологого в Великие Луки, через всю Валдайскую возвышенность я ехал поездом. Мой попутчик, агроном, мужчина в годах, назвавшийся Василием Николаевичем, неотрывно глядел в окно, хмурился и время от времени сокрушенно качал головой. Мы разговорились.

— Два часа едем — ни одной деревни. Погляди на эти холмы — пахались. По низинам покосы были. Куда что подевалось. М-да… Валдай — это, знаете ли, край, богом посланный человеку. — При этих словах я с