Граф в законе. Изгой. Предсказание - Владимир Смирнов

Ладони целительно ослабили внутреннее давление. Подумал: «Пора выходить…» С трудом оторвался от стула.

Зал встретил его десятком взметнувшихся рук.

— Я подойду к вам, — сказал он, сбегая по ступенькам вниз.

Приблизился к первому ряду и почувствовал: напряжение в голове усилилось, ветер уже не гудел, а выл остервенело. К нему на адскую оргию хлынула лавина чужих мыслей.

И Виктор, гонимый неслышимым ором, повернул обратно к ступенькам на сцену.

Стало чуть легче. Сделал еще шаг назад к заднику. Еще шаг… Еще… Заметно полегчало. Надо продолжать! Не убегать же?

Поймал боковым зрением встревоженный взгляд директора и заговорил с усилием:

— Простите меня за невольную паузу. Кто готов? Поднимайтесь сюда.

К нему подбежали сразу несколько человек. Но всех опередил смешливый косоглазый паренек.

— Я загадал…

Виктор поднял руку, обращаясь к залу:

— Прошу тишины! Полной тишины!

Через несколько секунд он открыл затаившемуся залу нехитрый замысел паренька:

— Молодой человек хочет, чтобы я нашел его водительскую карточку. Пусть девушка, которая пришла с ним на концерт, откроет свою сумочку. Карточка там под пластмассовой пудреницей.

— Точно! — в изумлении развел руками паренек.

Так он и разводил без конца руками, пока не дошел до девушки, которая с таким смущенно-горделивым видом показывала всем глянцевитую карточку, будто не Виктор Санин, а она сама совершила невиданное.

Зал взорвался аплодисментами. (И на эти мгновения — странно! — прервался ветровой напор…)

Номер, взятый напрокат у Мессинга, шел легко и весело. Виктор старался как можно быстрее отгадывать задуманное, чтобы чаще звучали спасительные аплодисменты. Было очевидно: взрыв эмоций как бы на время парализует рассудок.

На сцену не влетела, а взвилась косматая женщина, грозно поблескивая стеклами очков.

— Уважаемый, — сказала она менторски. — Я кандидат психологических наук. Решила подняться сюда, чтобы удостовериться: вы действительно обладаете невероятными способностями или…

— …Или вы ловкий мошенник, — продолжил ее фразу Виктор.

— Да! — с вызовом подтвердила женщина.

Виктор подошел к ней поближе, внимательно посмотрел в увеличенные линзами глаза.

— Бог ты мой, — сказал ласково, как пациентке, страдающей манией величия, — да вы тоже кое-что задумали! — И, повернувшись к зрительному залу, продолжил: — Друзья мои, эта госпожа, оказывается, пришла на концерт с мужем. Но смогла достать только один билет. Бедный муж сейчас гуляет в парке, ожидая конца нашей встречи. — И обратился к чуть ошалевшей даме: — Как его звать?

— Иван Федорович.

— Давайте обратимся к директору Дома культуры, — предложил Виктор. — Пусть он разыщет Ивана Федоровича и приведет его к нам.

— Момент! Сделаем! — с готовностью откликнулись из-за кулис.

У дамы вырвалось признание:

— Вы чудо! Вы чудо! Я о вас писать буду! — Последняя фраза была произнесена так, как произносят: «Я на вас жаловаться буду!»

Она неожиданно обняла Виктора, неловко поцеловала его в щеку и крупно зашагала по сцене к ступенькам.

Этот маленький эпизод вызвал ликование зрителей. Ивана Федоровича встречали восторженно и бурно, как полководца, вернувшегося с долгожданной победой. А потом минуты три, не меньше, аплодировали Виктору. Он готов был стоять на сцене и скромно кланяться им всю свою оставшуюся жизнь, только бы спала воющая боль.

На время антракта директор затащил его в свой кабинет, к столу с минеральной водой и фруктами.

— Триумф! — запальчиво тараторил он. — Кто бы мог подумать! Триумф! Завтра вся пресса всполошится. В нашем Доме культуры такое!..

Виктор прервал его:

— Водки или чего-нибудь крепкого.

— Момент! Сделаем!

— Не надо! — Директор преданно вытянулся перед ним. — Оставьте меня одного. Уйдите!

Он снова сдавил ладонями голову, зашептал умоляюще: «Боль уходит, отступает. Мне становится легче. Легче. Сейчас все пройдет. Я встану со свежей ясной головой и продолжу работу…»

Но она не отступала, не уходила. Засела, как кость в горле, вызывая сухость во рту, гадливое предательское подташнивание.

Второе отделение он начал, как лунатик, слепо выполнял заданную себе программу. Но зал ничего не замечал, он алчно и фанатично жаждал новых чудес от этого сверхчеловека, уже ставшего для них великим. И получал эти чудеса, и проглатывал их с крокодильей жадностью, и опять открывал свою зубасто-прожорливую пасть в ожидании новой непознанной пищи.

Завершал выступление Виктор самым сложным для себя экспериментом.

На сцену приглашались трое. Виктор ставил их спиной к залу, а счастливый директор Дома культуры проходил по краю рампы, показывая зрителям написанное на листе ватмана очередное задание.

Первый лист гласил: «Появились тучи комаров». И три смельчака, уверявшие всех, что не поддаются никакому внушению, начинали извиваться, отмахиваться, шлепать себя по щекам, по шее, по лбу. Один из них снял пиджак и закрыл им голову.

Зал ржал, восхищенный.

— Все, — говорил Виктор, — комары улетели! Вы не выдержали испытания. Займите свои места. Приглашаю других.

— А что, и вправду не было комаров? — спросил один из них, проходя мимо Виктора.

Зал снова грохотал хохотом.

Конечно, не выдерживали испытания и другие: спасались от мнимого пожара, исполняли танец маленьких лебедей из балета Чайковского, орали, вдруг захмелевши, вразнобой «Шумел камыш, деревья гнулись…».

А зал ревел, уже истерически всхлипывал.

Потом были вопросы, сотни вопросов. Виктор отвечал лишь на некоторые. Он держался рукой за спинку стула, пошатывался, превозмогая оргию в голове. Поэтому отвечал предельно кратко.

— Вы можете уличить преступника?

— Не пробовал.

— Способны предсказывать будущее?

— Пока нет.

— А где гарантия, что вы не станете антихристом?

— Моя совесть.

И тут был задан вопрос, над которым Виктор часто задумывался и на который сам почему-то боялся ответа.

— Вы можете управлять толпой?

Откуда взялись силы? Как он смог превозмочь дикую головную боль? Но какая-то проникшая в него могучая воля заставила сделать три шага вперед навстречу палящему жаром тугому ветру и, предельно напрягаясь, приказать властно, не раскрывая рта, огромному залу:

«Встать!»

Середина зала, примерно с первого по десятый ряд, гремя откидными сиденьями, поднялась. Он даже не поверил поначалу свершившемуся.

«Сесть!»

Все с грохотом опустились в кресла.

Он осмелел. Сосредоточился.

«Встать!»

«Сесть!»

«Встать!»

«Сесть!»

Грохот сидений стал непрерывным. Все большая и большая часть людей вставала и снова садилась.

В этот момент что-то разом надломилось в нем. Он упал на колени, потом свалился набок.

Его подняли чьи-то руки. Прогудел голос директора:

— Осторожно, осторожно. Ко мне в кабинет.

Виктор шептал, не уверенный, что кто-нибудь его услышит:

— Как видите. Могу. Я все могу.

Над ним тяжело дышал директор.

— Врача вызвать? Вы слышите меня? Врача вызвать?

— Не надо, — ответил Виктор, глядя, как потолок плыл над ним кругами. — Не надо. Выпить. Чего-нибудь выпить. 

Он судорожно глотал какой-то обжигающий горький напиток.

— Вам лучше?

— Еще выпить.

Опять это мерзкое зелье. Но оно помогло. Потолок уже не плыл, не кружилась голова. Голоса, те самые чужеродные жалящие голоса отдалились. А боль не исчезла, торчала раскаленным стержнем.

Была машина, ревущая мотором. Были новые вопросы. Что-то он отвечал. Был лифт, в котором его стошнило. Была кровать. Чьи-то суетливые пальцы.

Проснулся. За окном солнце. Он в гостинице. На тумбочке бутылка водки, тарелка с ветчиной и колбасой. А в голове прежний огненный жар… Крутится. Жжет. Нещадно жжет.

Все сразу припомнилось. Концерт. Триумф. Блестящие волчьи глаза. Аплодисменты, хохот, похожий на обвал. И он, маленький, жалкий перед ними. Нет, не жалкий. Всевластный. Конец… Конец всему этому. Эстрада. Толпа. Политика. Все это не для него. Только «глухой» Мессинг мог находиться в орущем мыслями зале.

Забылся на неопределенное время. Снова пробудился. Жаль, что не было Верочки. Хорошо, что не было Верочки! Все сегодня или завтра узнает из газет. Узнает… А он уже никогда не сможет повторить. Что делать с головой?

Выпил… Притянул к себе телефонный аппарат. Она взяла трубку.

— Аллоу!

— Верочка… Это я, Виктор. Мне очень, очень надо с тобой увидеться.

— Где ты?

— В гостинице «Золотой колос». Приходи.

Бессилие свалило его на подушку. Даже не услышал ответа. Глаза закрылись, и он безвольно, благодарно пошел в глубину.