Василий Мудрый - Николай Иванович Смирнов

суровое предупреждение, а главное, моральная атмосфера осуждения виновных на совещании, осознание ими своей ошибки дали результаты. В последующих, тяжелых боях наши разведчики действовали более осмотрительно, тонко, были неутомимыми. И что очень важно, командиры, комиссары отрядов больше занимались разведкой.

Штаб постоянно добивался, чтобы разведка в соединении была на высоте, чтобы ее умели вести все, даже отдельные бойцы. В общем, без разведки — ни шагу».

ЗДРАВСТВУЙ, КИРИЛЛ!

Из воспоминаний В.З. Коржа: «В первой половине 1943 года, в наших же местах, судьба меня снова свела с моим давним боевым наставником и другом Кириллом Прокофьевичем Орловским. Было это так. Наш уважаемый доктор Николай Иванович Воронович доложил мне, что к нему в санчасть привезли раненого. Под наркозом он сделал ему вторичную операцию на обеих руках. Первая операция была, очевидно, месяц назад. А когда раненый после операции очнулся, то первым вопросом его был: «Кто ваш командир?» Воронович сказал, что «Комаров». Орловский страшно обрадовался и закричал: «Давай сюда Василя, доктор!» Он спросил, как доложить командующему соединением, кто его видеть хочет. А он: «Скажи, что Аршинов спрашивает».

Меня словно током ударило: «Аршинов! Это же подпольная кличка Орловского в ту пору, когда он был командиром партизанского отряда в «Кресах Всходних». Как был, в гимнастерке, выскочил я из штабной землянки и побежал к медсанчасти. Длинноногий, высокий Николай Иванович едва поспевал за мной, наверно, немало удивляясь такой моей неожиданной прыти.

И вот передо мной лежит с забинтованными руками человек с бледным, осунувшимся лицом. Один из самых близких мне людей на земле. Я наклоняюсь над ним. Наши глаза встречаются. Тронув языком пересохшие, без кровинки, губы, человек тихо говорит:

— Ну, здравствуй, Василь. Вот и еще раз свиделись.

И я вижу, как слеза росинкой скатывается по небритой щеке Кирилла. У меня перехватывает горло. Я наклоняюсь и прижимаюсь к его небритой щеке.

— Вот видишь, Василь, и обнять тебя не могу. Как в Испании. Тогда тоже не мог. Вот какие, братка ты мой, у старых партизанских вояк встречи.

И Орловский умолкает.

Николай Иванович отстраняет меня. Прикладывает стетоскоп к груди Орловского, слушает и говорит ему поучительным, «докторским» голосом:

— Больше вам нельзя говорить и волноваться. Завтра, пожалуйста. А сегодня — полный покой, — и довольно бесцеремонно выпроваживает меня из медсанчасти. Что поделаешь? Здесь он — самый главный.

Я не сопротивляюсь, но говорю ему:

— Ты мне докладывай, как он. Понял?

Минут через пятнадцать узнаю от Вороновича, что Кирилл Прокофьевич уснул и раньше завтрашнего утра не проснется.

Утром я застаю Кирилла Прокофьевича чисто выбритым. Его «здравствуй» звучит громче, и я радуюсь, улавливая в этом слове присущий Орловскому задор. Он улыбается и, хитро сощурив глаза, говорит:

— Выходит, обскакал ты меня, Василь. Я всего-навсего командир отряда, как и был двадцать лет назад, а ты — командующий партизанским соединением!

Я тоже улыбаюсь, шутливо машу руками и прошу его рассказать о себе. Он хотел, было, приподняться в постели, но снова опустился на подушку: слаб еще. Говорил неторопливо. После Испании, подлечившись, он выполнял различные задания, в том числе в Китае. В Отечественную войну в 1942 году был заброшен в тыл врага в качестве начальника оперативной группы 4-го Управления НКГБ СССР. Выполняя ответственные задания, участвовал в организации партизанских отрядов, возглавлял один из них. 17 февраля 1943 года группа во главе с К.П. Орловским уничтожила главного комиссара Барановичей Ф.Фенса, гебитскомиссара Барановичской области Ф. Штюра, двух комендантов полиции и нескольких солдат, захватив при этом важные документы, оружие. Как я узнал уже после войны, «охотились» они тогда за гауляйтером В. Кубе, однако тогда он в этот район так и не прибыл. Готовил покушение на гауляйтера «Вайсрутении» согласно другому плану и мой друг С.А. Ваупшасов, но осуществить эту акцию также не удалось. Повезло, как потом оказалось, группе Разведывательного управления Красной Армии: 22 сентября 1943 года миной, заложенной Еленой Мазаник, был уничтожен кровавый палач белорусского народа Вильгельм Кубе…

А в том лесном бою Кирилл Орловский был тяжело ранен. Произошло это так. Местный лесник Халецкий сообщил, что рано утром по заозерному большаку на кабанью охоту может поехать со своей свитой гауляйтер Кубе. Старик-лесник должен был встретить его в своем урочище. Орловский, который в это время лежал в жару на нарах землянки, задумался, как быть. Основные силы отряда находились на другой важной операции, но и этот случай нельзя упустить.

Орловский поднялся и приказал собрать остатки сил отряда. Он решил повести их на большак и устроить там засаду. Долго пролежали партизаны в сугробах. Колючий мороз пробирал до костей. Невольно закрадывалась мысль, что фашисты вообще не появятся. Но вот послышались голоса, и на дороге показались всадники. Потом из-за поворота вынырнули роскошные, покрытые коврами и мехами сани. В них, развалясь, сидели гитлеровские начальники. Партизаны хорошо видели их спокойные осанистые фигуры, протянутые вперед ноги, покрытые пледами, даже легкие струйки пара, выбивавшиеся из-под енотовых воротников, куда генералы уронили тучные подбородки, видны были тем, кто, дрожа от холода и нервного напряжения, лежал в снегу. Вот-вот будет дан сигнал…

Но Орловский этого сигнала не дал. По дороге неслось до полусотни всадников, хорошо вооруженных. В стороны наставлены автоматы, ручные пулеметы. Враг настороже. Лучше остановить его, когда он, повеселившись, подвыпив, будет возвращаться. Тогда фашисты снизят свою бдительность.

Так оно и было. Гитлеровцы, удачно поохотившись и изрядно глотнув шнапса, были беспечны. Орловский, увидев санный поезд, под звуки выстрелов побежал вдоль дороги. Он разыскивал того, кто ему нужен был больше всех. Вот он. Ошибки нет! Он! Немецкий генерал! Кирилл Прокофьевич, ослабев после болезни, бежал с трудом. Собравшись с силами, он метнул связку толовых шашек. По усилившемуся смятению на месте взрыва понял, что метнул удачно, и приготовился бросить вторую связку. В это время пуля фашистского автоматчика попала в детонатор, и толовые шашки взорвались в руках Орловского. Он упал у дороги, точно провалился в омут. Вытащил его из пекла боя испанец Хусто Лопес… Очнулся Орловский уже в партизанской землянке. Возле него хлопотал врач. Первое, что спросил:

— Палач убит? Ну что молчите? Убит?

— Убит наповал, — поспешил он заверить его, хотя это было и не так.

После этого он снова впал в беспамятство. Правая рука, оторванная по локоть, висела неподвижная, как чужая. Повязка, пропитанная кровью, обледенела и стала твердой. Ладонь левой руки с перебитыми пальцами посинела и тоже кровоточила.

После этого было несколько операций, проведенных в партизанской землянке.