Книга (СИ) - Ефимия Летова

покачивается, словно ей тяжело устоять на ногах, и он целует шею, мягко поглаживая спину, упругую грудь, плоский живот, касается губ — таких послушных и мягких, моментально раскрывающихся ему навстречу. Прихватыает зубами — но она молчит, не вскрикивает, не нарушает иллюзию, только дышит чуть быстрее, чем раньше.

— Крейне, Крейне, Крейне…

Завтра он возненавидит себя за это. Уже ненавидит.

Пальцы скользят по развитым от постоянных упражнений предплечьям Стражницы, на гладкой коже едва заметные утолщения там, где стражнице делали нательные рисунки.

Шрамы Крейне…

Мигом приходя в себя, Тельман отталкивает девушку и резко срывает повязку с глаз.

— Нет.

Тира Мин смотрит на него, и её лицо — раскраснеевшееся, с потемневшими глазами — кажется ему совсем незнакомым.

— Нет. Уходи, сейчас же. Одевайся и позови Рем-Таля. Кого угодно. Милостивая Шиару, а я совсем забыл, что ты женщина.

Румянец на щеках Тиры становится болезненно ярким, но она повинуется молча, беспрекословно. Тельман собирает пальцами дорожку золотой пыли со стола — и яростно стряхивает на пол.

— Прости, — отрывисто говорит он в спину Стражнице, но она ничего ему не отвечает.

* * *

Рем-Таль сидит в кресле, глядя на свои сцепленные в замок руки.

На спящего Вирата смотреть он не хочет. Как не хочет и знать, что в очередной раз у него произошло, почему у Тиры Мин был такой взгляд, словно Шиару и Шамрейн опять проснулись и прокляли уже её лично, персонально.

Не хочет Рем-Таль всего этого замечать и знать, и потому вот уже шагов пять, не меньше, тщательно рассматривает линии на своих ладонях. К счастью, Вират хотя бы не страдает бессонницей, а может быть, крепкий ночной сон — это часть его неведомой, надуманной болезни, будь она неладна!

Ночь тянется муторно, бесконечно, и Страж Трона сидит, не шевелясь, прикрыв уставшие глаза, размышляя о чём-то своём, нервно барабаня кончиками пальцев по каменной столешнице, шаг за шагом, пока лёгкий скрип двери не заставляет его дёрнуться, подскочить на месте.

Дверь открывается, замерший на пороге хрупкий темноволосый женский силуэт напоминает призрака — глаза светятся золотом, светлая полупрозрачная ночная рубашка развевается, точно в спину девушке дует ветер. Не скрывает очертаний фигуры, да что там — почти ничего не скрывает.

Мигом стряхнув сонливость, Рем-Таль в несколько шагов оказывается около дверного проёма, в первый момент ему кажется, что Крейне спит на ходу — бывает у людей и такое…

Но Крейне не спит. Смотрит на него снизу вверх, чуть смущённо поджимает губы. Но говорит твёрдо, хотя и тихо:

— Вы можете идти, Рем-Таль. Я с ним останусь. До утра.

У него нет причин возражать, у него нет права возражать.

Он должен быть рад возможности оставить утомительную, почти что ненавистную обязанность круглосуточно присматривать за мальчишкой, давно уже ставшим взрослым. Он может идти к себе, надо только пропустить Крейне. Пусть заходит, пусть остаётся. Это правильно, она его жена.

Надо сделать шаг в сторону и пропустить её.

Надо…

…а он стоит и не может пошевелиться.

Глава 48. Часть 1. Криафар.

Я открываю глаза, осторожно, стараясь не издать ни звука, приподнимаюсь и понимаю, что Тельман всё ещё спит. Обнимает меня во сне, подбородком утыкается в макушку. Очень хочется прижаться к нему плотнее, но страшно разбудить и завершить этот сон для него и явь для меня. Сладкую, уютную явь, которой тоже полагалось быть всего лишь сном.

Мягкий оранжевый свет лампины с горючим сланцем освещает голую руку юноши, лежащую поверх одеяла, и я пользуюсь моментом, чтобы ещё немного его потрогать. Осторожно, едва-едва провести ладонью по шёлковым тёмным волосам на затылке, по бледной, словно светящейся в полумраке коже лба и щеки. Недоумённо моргаю: то ли мне опять что-то чудится, то ли я действительно вижу проступающие на плече и предплечье золотые узоры. Не шрамы, не татуировки, эти рисунки совсем не такие, как у Тиры Мин: никаких ощутимых следов, безупречно гладкая кожа. Может быть, это последствия употребления золотой дурманящей скорпиутцевой пыли? Но они слишком правильные.

Буквы или… руны. Да, точно. Это похоже на те самые древние руны, которые я видела на стене в Пирамиде. Древний, давно забытый язык, знаки, округлые, как смесь корейских иероглифов и арабской вязи.

…да ну, бред какой-то! Спустя мгновение видение пропало, и я потихоньку стала выбираться из бескрайней кровати Вирата Тельмана. Удобная, спору нет, и всё равно она мне не нравится. Вот только стоит ли возмущаться, если так или иначе мне нужно уходить? Если так или иначе моё место должен занять кто-то другой, точнее — другая? Вот уж чего я никогда не стала бы желать, так это страдающего в одиночестве до конца своих дней Тельмана. Пусть найдёт себе другую, пусть у него всё будет хорошо, пусть он будет счастлив…

Вот только я ничего не делаю для того, чтобы вернуться. Я даже не могу заставить себя всерьёз об этом задуматься. Зато в моей голове много других, совершенно лишних, ненужных мыслей.

Я думаю о кандидатуре нового виннистера Охрейна и о том, что можно действительно развивать туристическое направление в местном Эдеме. О том, что нужно проверить горнодобывающую отрасль как вторую самую богатую кормушку Криафара. Предложить исследовать Шашму, высохшую реку вокруг Пирамиды. Заняться струпами, организовать столовые и ночлежки, дать желающим рабочие места в обязательно-принудительном порядке. И ещё…

Наплевав на всё, я снова залезаю под одеяло к Тельману, обнимаю, даже ногу на него по-хозяйски забрасываю. Кровать эту мерзкую сегодня же выбросим, статую тоже уберём. Вчера, когда я сказала, что не смогу остаться в ответ на его почти признание, он так на меня посмотрел, что я почти была готова признаться в том, кто я и попросить о помощи. Не понимаю, что мне делать. Не понимаю, что я должна делать! Не помню что-то важное, не управляю собой в должной мере.

Не хочу ни о чём думать хотя бы ещё пять минут. То есть, хотя бы ещё один шаг.

* * *

— Да хранят тебя каменные драконы, Вирата Крейне.

Голос