Игорь Святославич - Виктор Поротников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пораженный Вышеслав застыл на месте. Ефимия принялась тянуть младенца, что-то бормоча и поминая силы небесные.
— Чего встал? Помогай! — рявкнула она, обернувшись на Вышеслава. — Дави ей на живот. Ну! О Господи, сильнее!
Ефросинья закричала от боли. Вышеслав испуганно отдернул руки.
Наконец Ефимии удалось вытянуть из материнской утробы младенца, который не подавал признаков жизни. Обрезав пуповину, она завернула новорожденного в свой платок и кивнула Вышеславу на бесчувственную Ефросинью:
— Бери ее да бежим отсюда, пока не сгорели заживо.
Вышеслав завернул Ефросинью в окровавленную простыню и подхватил ее на руки.
Они бежали, задыхаясь от дыма, по охваченному огнем коридору. У Ефимии вспыхнул подол ее длинного платья. Вышеслав почувствовал, что на нем загорелся плащ. Нырнув в сени, он услышал, как за спиной обвалился потолок и пуще прежнего загудело яростное пламя.
Выскочивших из самого пекла Ефимию и Вышеслава служанки принялись окатывать водой, заливая язычки пламени.
Вышеслав бережно опустил Ефросинью на землю подальше от пожарища и стал, приводить в чувство. Рядом хлопотала над младенцем Ефимия. Если усилия Вышеслава увенчались успехом — Ефросинья открыла глаза, то все старания Ефимии были напрасны. Ей так и не удалось вдохнуть жизнь в. крохотное тельце.
Рассерженная Ефимия принялась ругать служанок:
— Разбежались, паскудницы! Госпожу оставили на погибель с родовыми схватками. У, вороны! Басурманки безмозглые! На вас смерть младенчика, злодейки. На вас! Убирайтесь с глаз моих!
Вышеслав, взяв меч, опять побежал на стену, где вовсю шла сеча. Половцы уже одолевали русичей.
Защитники детинца сражались из последних сил. Когда уже казалось, что наступил миг полного торжества ворвавшихся в ворота степняков, неожиданно пришло спасение.
В Путивль вступили полки киевского князя.
Теперь наступил черед половцев сражаться за собственную жизнь. Стремясь вырваться из города, они бросали награбленное, оставляли раненых. Но большая часть половецкого войска полегла в Путивле. Пал здесь и предводитель степняков, сын хана Гзы.
Не успели половцы захватить и соборную крепость. Там оборону возглавила боярыня Епифания, вооружив всех священников.
Враг был разбит. Пожары потушены. Павших начали предавать земле.
Встреча Вышеслава со Святославом Всеволодовичем произошла в тот же день в шатре, разбитом на берегу Путивльки.
Неподалеку воины киевского князя складывали на земле рядами убитых степняков, пересчитывали пленных и захваченных половецких лошадей.
До Вышеслава и его собеседника долетали громкие голоса дружинников, возгласы воевод. Русская рать уже в который раз отразила половецкий набег.
Осознание этого наполняло Вышеслава гордостью: он тоже был сыном земли, взрастившей таких стойких ратников. Сидящий перед ним шестидесятилетний Святослав Всеволодович казался Вышеславу олицетворением мудрости и силы, тем русским князем, к голосу которого прислушиваются, воинственности которого опасаются…
Святослав нисколько не кичился своим успехом, а, наоборот, сожалел, что не подоспел раньше. В его речи, обращенной к Вышеславу, звучало уважение. Вышеслав сидел перед ним в обгоревшей и окровавленной одежде, в кольчуге, посеченной вражескими саблями, со следами неимоверной усталости на покрытом сажей лице.
Киевский князь, воздав должное мужеству Вышеслава и его соратникам, стал расспрашивать о причинах гибели Игоревых полков в дальних степях, о том, как удалось спастись самому Вышеславу.
Выслушав скорбный рассказ, старый князь не смог удержаться от слез:
— О храбрые сыны мои, Игорь и Всеволод! Сердца ваши из крепкого булата скованы и в смелости закалены. Что же сотворили вы, неразумные? Рано начали вы Половецкой земле мечами обиду творить, а себе славы искать. Нечестно кровь поганскую пролили, прочих князей не дождавшись и меня не известив. Вот и пал позор на славу. А половецкие орды вновь в наши пределы вторглись.
— Ох, тяжко мне, боярин, — утирая слезы, пожаловался Святослав Вышеславу. — Худые времена вернулись. Поганые, еще недавно мною битые, лелеют месть за Шарукана и Кобяка. Воспевают нехристи время Бусово, звеня русским золотом. Стар я уже, одному мне не совладать с погаными, коих великое множество. Путивль вот отстоял от нехристей, а надо еще к Рыльску и Севску спешить. И к Новгороду-Северскому, ибо брат мой Ярослав хоть и обилен воинами, но не смыслен в сече. А еще Переяславлю помощь нужна и городам по Суле-реке, поскольку и в тех землях простерлись половцы, точно выводок пардусов.
А главное зло — князья мне не помогают: всяк в стороне отсидеться желает. А иные, как Игорь и Всеволод, готовы в одиночку мужествовать, дабы прошлую славу себе похитить, а будущую поделить.
Рассказал Святослав Вышеславу и про свои сны недобрые:
— Отлились мне слезами те жемчуга из колчанов половецких, горем обернулось то темное покрывало и горькое вино. Вот и прошлой ночью во сне вороны граяли. Тебе-то, друже, что в снах видится?
— Сеча все время спится на Каяле-реке, — признался Вышеслав.
— И немудрено, — качая седой головой в золотом очелье, промолвил Святослав. — С той Каялы-реки скоро разольётся печаль по всей Руси.
В конце спросил киевский князь о боярине Ольстине. Как Показал себя в битве с половцами сей муж? Правда ли, что ушел он из сечи в числе последних, когда все уже было копчено?
— Как надвинулись на нас орды половецкие, Ольстин только и делал, что о бегстве помышлял, — сказал Вышеслав. — Готов был и пешие полки бросить, лишь бы с конными дружинами поскорее за Северский Донец утечь. Один день Ольстин в сече продержался, а ночью сбежал с дружинниками своими. Лучших коней забрал, стервец, и был таков!
— Так я и думал, — хмуро промолвил Святослав, — а ведь рядится, негодяй, в барсову шкуру. Мол, мечом себе путь проложил через полки поганые. Ну, я ему это припомню!
Глава двадцать первая. Владимир Глебович
Переяславль был полон смердов, набежавших в город со своими семьями и скотом. Народ из сельской округи искал защиты от половцев у своего князя. На вече горожане ратовали за то, чтобы раздать оружие всем желающим и скопом выступить на поганых.
С таким призывом выборные от вечевого сбора пришли в каменный дворец, построенный знаменитым дедом нынешнего переяславского князя — Владимиром Мономахом.
Молодой князь выслушал выборных, сидя на троне под знаменем с изображением Святого Георгия. В свои двадцать восемь лет Владимир Глебович уже вкусил славы от ратных подвигов, но то было под началом Святослава Всеволодовича, а молодому честолюбцу хотелось самому показать, на что он способен в сече.
Потому-то в ответ на просьбу о защите от нехристей земель переяславских Владимир Глебович горделиво заверил послов, что готов немедля заступить в стремя.
— Вооружайтесь, люди добрые, не ровен час, понадобится мне подмога от пеших ратников, — сказал князь. — Воеводы мои выдадут оружие всем городским сотням и укажут ратникам их место на городской стене. С Богом, православные! С нами сила крестная!
Ободренные такими словами, выборные вернулись на вечевую площадь, где уже шла запись в общегородской пеший полк.
В войско вступали не только горожане, но и смерды, коих было великое множество. Оружия, привезенного на возах из княжеского арсенала, хватило далеко не всем. Но боевой дух от этого не снизился: люди вооружались чем могли. Кто выстругивал тяжелую дубину и усаживал ее острыми шипами. Кто насаживал обычный плотницкий топор на длинную рукоятку. Кто изготовлял рогатину из жерди с большим охотничьим ножом на конце.
Бояре переяславские на ратный порыв черни взирали с неудовольствием. Еще пуще им не понравилось то, что князь потакает народу, сам вооружает его.
— Не было бы самим лиха опосля такой услуги мужичью, — переговаривались между собой бояре, собранные князем на совет. — Сегодня народ поганых побьет, а завтра нас!
— Ты это князю скажи, Иван Михайлович. Князь к твоим словам иногда прислушивается.
— То-то и оно, что иногда. Ныне не тот случай. Князю нашему вожжа попала под хвост!
— Это что же получается, други? Князь кашу заваривает, а нам расхлебывать придется!
— Хороша каша! Князь нашими головами себе путь к славе мостить собирается. Слыхали, объявлен сбор конных дружин!
Ворчание бояр смолкло, когда в просторный зал с узкими византийскими окнами, похожими на бойницы, стремительно вступил молодой князь в кольчуге и с мечом у пояса. За спиной у него колыхался красный плащ, расшитый диковинным птицами: то постаралась его юная жена, дочь черниговского князя.
Князя сопровождали его лучшие мечники, такие же молодые, как и он.