Цемах Атлас (ешива). Том первый - Хаим Граде

«Он еще не стар, ему лет сорок пять, а может быть, не больше сорока. А мне казалось, что гений обязательно должен быть стариком с седой бородой», — думал Хайкл, и ему казалось обидным и то, что он из-за девицы хозяйки отстал в учебе, и то, что стыдится присутствовать на уроке Махазе-Аврома, потому что не сможет показать своей учености.

Пустая Синагогальная улица парила в полуденной дреме, солнечные струны дрожали на ее выбеленных стенах, на крытых гонтом[210] крышах и на крылечках домов. Хайкл смотрел на окно с полузакрытой ставней и с цветной занавеской на второй темно-голубой половине окна. Он пялился на выкрашенный зеленой краской забор, окружавший домишко, и на два глиняных молочных кувшина, сушившихся на острых кольях забора. Какой-то еврей вышел из дома и остановился посреди улицы, как будто оцепенение солнечного полудня усыпило его мозг и он никак не мог вспомнить, куда собрался идти. Из ворот напротив корова высунула свою коричневую с белыми пятнами голову и тупо глазела на этого еврея. На другом конце Синагогальной улицы, где проходил широкий шлях, проехала крестьянская телега, оставив после себя облако пыли. Виленчанин снова посмотрел на четырехгранную трубу с маленькой круглой крышей сверху. Он пялился на высокое дерево, подмигивавшее ему из-за дома своими свежими зелеными листьями на тонких ветвях. Из-за всех этих удивительных вещей он не заметил, как Махазе-Авром вышел из дома раввина, и увидел его только, когда его борода и шляпа тенью промелькнули мимо окна внутренней комнаты.

Хайкл подождал пару минут, больше, чем потребовалось гостю, чтобы войти в синагогу, и вышел из внутренней комнаты рассерженный на самого себя за то, что убежал, как какой-то мальчишка из хедера. Однако из вестибюля он увидел, что Махазе-Авром еще стоит снаружи, около нижней ступеньки, и смотрит вниз, на свою палку. По обе стороны от входа стояли женщины местечка. Они узнали от мужчин, что ребе со смолокурни приходит в синагогу, и побежали посмотреть на него. Однако и женщины выглядели растерянными и удивленными тем, что ребе не входил внутрь. Хайкл сразу же сообразил, что Махазе-Авром не хочет проходить между женщинами. Одним прыжком он оказался на улице и встал плечом к плечу с гостем. Вместе они прошли между двумя рядами женщин и остановились в вестибюле.

У Махазе-Аврома были загоревшие на солнце щеки и похожий на птичий клюв нос, как у директора ешивы реб Цемаха Атласа, но все-таки не такой горбатый, острый и большой. Его борода, немного волнистая и с мягким золотистым отливом, росла кривовато и больше на шее, чем в длину и ширину. Казалось, что и его борода пряталась от людей и не хотела выглядеть бородой мудреца.

— Вы из ешивы? — улыбнулся он, и из-под его губ блеснули здоровые зубы.

— Из ешивы, — ответил Хайкл, не спуская с него глаз. Гость был несколько ниже среднего роста, широкоплечий, с крепкими руками и толстыми пальцами.

— Эти парни учат Тору с таким наслаждением, что грех их отвлекать. В каком классе вы занимаетесь?

Виленчанин ответил, что учится у реб Менахем-Мендла. Вдруг на него напало желание довериться ребе со смолокурни:

— Нынешним летом я не открыл ничего нового, я не делал Торы, — заикаясь, сказал он.

— Не обязательно нужно открывать что-то новое, не обязательно делать Тору, — рассмеялся гость, как будто против собственного желания.

«Странно, он автор книг, но не считает обязательным делать Тору», — удивился Хайкл и заговорил еще более чистосердечно. Нынешним летом он вообще мало учился. Его товарищи знают намного больше него.

— Если вы не учились, то не удивительно, что вы не знаете, — пошутил с ним Махазе-Авром и сразу же стал серьезным. — Вы ведь, наверное, знаете слова из Гемары о том, что когда Господь сотворял этот мир, Он заглядывал в Тору, как ее сотворить. Истина Торы — это единственная истина во всех мирах. Так почему же вы не учились?

— Я привез моего больного отца на дачу и должен его обслуживать, — с трудом проговорил виленчанин. Однако он знал, что лжет. Он отвлекается от изучения Торы из-за чего-то другого. Ему вообще не хотелось оправдываться. Он нетерпеливо завертел головой и сказал, как подобает истинному новогрудковцу: — Хотя истина Торы — единственная, можно знать эту истину и все же не придерживаться ее. Понять истину можно за один час; чтобы придерживаться ее, надо бороться всю жизнь.

— Это ваша собственная мысль? — спросил Хайкла пораженный Махазе-Авром.

— Я слышал это от директора нашей ешивы реб Цемаха Атласа.

— Понять истину можно за один час; чтобы придерживаться ее, надо бороться всю жизнь. Хорошо сказано, — прошептал реб Авром-Шая-коссовчанин. Вдруг юношеская свежесть расцвела на его щеках, и он сияющим взглядом посмотрел на ешиботника. — Это хорошо сказано, но для того, чтобы сидеть и учить Тору, это не подходит. Если вы не торопитесь к отцу, входите в синагогу!

Он медленно направился вперед, к двери, и Хайкл последовал за ним.

Глава 10

Короткий визит к новому валкеникском раввину огорчил Махазе-Аврома, хотя он не показал этого, войдя в синагогу. Реб Мордхе-Арон Шапиро пригласил его в залу, сказал пару подобающих слов и предложил чаю с печеньем. Махазе-Авром от угощения отказался, сказал, что его ждут в ешиве, поэтому он не может долго задерживаться у раввина. И сразу же заговорил о том, что надо потребовать от обывателей, чтобы они платили обещанное ешиве содержание. Главам ешивы не хватает на жизнь, и они не могут привезти свои семьи. Реб Мордхе-Арон схватил в горсть свою бороду и ответил:

— Об одном из двух глав ешивы, реб Цемахе Атласе, я много наслушался. Он вместе с моим сыном и зятем учился в Новогрудке. Если бы я был тут раввином в то время, когда он приехал сюда основывать начальную ешиву, он бы не стал здесь главой и директором ешивы. Цемах-ломжинец, как его называют новогрудковцы, не уважает ни Торы, ни людей, изучающих Тору.

Гость посмотрел на раввина, спрашивая его без слов: как может глава и директор ешивы не уважать Тору?

— Вы ведь торопитесь в ешиву, так что сейчас нет времени для этого разговора. Когда я буду с визитом у вас на даче, я расскажу больше, — ответил реб Мордхе-Арон и проводил гостя на крыльцо. То, что беседа началась с оговаривания директора ешивы, очень не понравилось Махазе-Аврому. Ему не понравилось и то, что при прощании раввин неожиданно с ним расцеловался. Реб Авром-Шая не любил, когда люди целовались и обнимались при каждой встрече и каждом расставании, как это было заведено у раввинов. Даже руку он подавал человеку, только если долго его не видел. Он стыдился показывать свои чувства и терялся, когда другие показывали свои чувства к нему. Особенно учитывая, что нового валкеникского раввина он никогда прежде не встречал, а тот уже пообещал ему визит со злословием.

У входа в синагогу навстречу реб Аврому-Шае бросился обрадованный реб Менахем-Мендл Сегал. Через минуту подошел высокий, крепко сбитый директор ешивы и подал ему руку. Реб Авром-Шая посмотрел на него снизу вверх с дружелюбным любопытством. Ему хотелось, чтобы директор ешивы уже самим своим видом опроверг бы злословие раввина. Однако сердитый взгляд директора сразу же кольнул его в сердце. Он почувствовал, что ладонь реб Цемаха, в которой оказалась его ладонь, жесткая и принуждающая, сильная, горячая и сухая. По лицу реб Аврома-Шаи пробежала тень, его ноздри затрепетали, в глазах мелькнул страх, и он резко вынул свою руку из ладони реб Цемаха, как будто притронулся к раскаленному железу или уколол палец.

Ешиботники, уверенные, что гость проведет урок, приготовили для него стендер между бимой и святым орн-койдешем. Сразу же, как гость вошел, они бросились со всех сторон, чтобы занять место как можно ближе к этому стендеру. Между священным орн-койдешем и бимой было не протолкнуться от парней. Они уже заранее навострили уши и морщили лбы под сдвинутыми наверх шляпами, готовые услышать замысловатые новые комментарии и принять участие в уроке, задавая вопросы. Вперед выдвинулись двое старших ешиботников — Йоэл-уздинец и Шия-липнишкинец, илуй, а между ними просунулся один из младших учеников, Мейлахка-виленчанин. Жадно и увлеченно, как волчонок, он точил зубы, чтобы первым принять участие в уроке. Однако реб Менахем-Мендл подошел быстрыми шажками и объявил, что гость просит всех вернуться к своим томам Гемары и не отвлекаться от занятий. Он вообще не собирается проводить урок.

Ешиботники сидели за своими стендерами и смотрели, как Махазе-Авром бочком двигается вперед, сопровождаемый главами ешивы. Реб Авром-Шая остановился у скамьи, на которой сидели мальчишки, которым, казалось, место было еще в хедере, и уселся рядом с бледненьким учеником с большими черными глазами. Ученики, сидевшие вокруг, затихли и смотрели, как пришлый ребе посмотрел в том Гемары и велел мальчику сказать, в каком месте тот остановился. Увидев, что ребе низенького роста и что ему приходится засовывать в книгу свои близорукие глаза, бороду и даже нос, чтобы разглядеть написанное, мальчик перестал пугаться и начал отвечать, читая по-древнееврейски и сразу же кое-как переводя на простой еврейский язык: