Цемах Атлас (ешива). Том первый - Хаим Граде

— И я своими собственными ушами слышал, как аскет рассказывал об этом группке обывателей, собравшихся в сморгоньской синагоге, — свидетельствовал портной реб Исроэл.

Валкеникские евреи немного даже похолодели от этой истории. Мальчик в возрасте бар мицвы плачет у открытого священного орн-койдеша: «Пришелец я на земле». Ведь прекрасно видно, что еще мальчишкой он был тяжело болен и сам не верил, что останется жить.

Богобоязненные дачники, приезжавшие на лето, молились в лесной избушке рядом с картонной фабрикой. Махазе-Авром тоже там молился и поэтому редко приходил в местечко: иной раз в субботу к предвечерней молитве, на Девятое ава днем, чтобы прогуляться вокруг кладбища[200], и в воскресенье вечером, на первые покаянные молитвы. Он также нанес два визита старому валкеникскому раввину, реб Янкеву а-Коэну Леву — сразу, как приехал, и перед отъездом. Поскольку реб Янкев Лев тоже не был разговорчив, они помолчали вместе четверть часа или полчаса и распрощались.

Однажды валкеникский раввин вел запутанный суд Торы между двумя лесоторговцами. Он отправил извозчика с телегой и синагогального служку к дачнику со смолокурни с просьбой, чтобы тот приехал помочь. Извозчик и служка вернулись с отказом. Тогда раввин сам поехал просить его. Однако Махазе-Авром в ответ так умолял, чтобы от него этого не просили, что реб Янкев Лев больше к нему не приставал. Он только отказался выносить приговор в этом суде Торы между лесоторговцами, потому что в одиночку не мог разобраться в их деле. Однако эта история очень обидела раввина, а еще больше он обиделся на реб Аврома-Шаю-коссовчанина в другой раз.

Однажды в четверг утром к Махазе-Аврому прибежал мясник и рассказал ему, что зарезал быка, а у быка дырка в легком[201]. Валкеникский раввин был склонен вынести постановление, что бык кошерный, но боялся взять всю ответственность на себя, а готов был вынести такое постановление, только если ребе со смолокурни согласится с ним. Реб Авром-Шая видел, как мясник сопит от беготни и как у него дрожат руки и ноги от страха перед возможным убытком. Он сразу же ответил, что идет. День выдался пасмурный. Прежде чем он надел пальто и отыскал свой посох, брызнул дождь.

— Может быть, мы переждем? — спросил мясник. Однако ребе ответил, что они будут идти под деревьями и не промокнут. Дождь легкий и скоро кончится. Часть пути они прошли молча. Только когда дождь перестал идти так же неожиданно, как начался, дачник сказал обеспокоенному еврею:

— Видите? Надо уметь полагаться на Бога. Вот сияет солнце, а пока мы дойдем до местечка, и наша одежда высохнет.

Увидев, что идет сам Махазе-Авром, идет пешком, валкеникский раввин не поверил собственным глазам. Уперев подбородок в рукоять своего посоха, реб Авром-Шая-коссовчанин посидел пару минут молча, слушая соображения раввина относительно дырки в легком быка.

— Кошерно, — шепнул он, как будто отвечая «аминь» на чье-то благословение.

Реб Янкев а-Коэн Лев думал, что этот Махазе-Авром вместе с ним заглянет в святые книги, будет детально, пространно и всесторонне обсуждать спорный вопрос и искать выход — а он вынес свой приговор коротко и однозначно, безо всяких колебаний и экивоков.

— Мне тоже дороги еврейские деньги, особенно деньги бедного еврея, но вы еще не выслушали все мои сомнения, а я не хочу кормить некошерным мясом целый город евреев, — рассердился старый раввин. Реб Авром-Шая встал и ответил мягким, но несколько громковатым голосом, совсем не так, как он говорил обычно, а словно бы он думал, что старый реб Янкев а-Коэн Лев может его не расслышать как следует:

— Главный раввин Валкеников может полагаться на собственное мнение даже в более сложных делах. Однако поскольку вы говорите, что у вас есть сомнения, вы можете присоединить меня к вашему постановлению о том, что бык этот кошерен, согласно всем мнениям.

Счастливый, что спасся от большого убытка, мясник провожал ребе через все местечко и уговаривал подождать минутку, чтобы он привел извозчика с телегой и отвез его на дачу. Этот еврей рассказал, что перед тем, как он пошел в лес, валкеникский раввин сказал ему:

— Попытай своего счастья, если хочешь. Насколько я знаю этого дачника со смолокурни, он не захочет вмешиваться.

Поэтому он пошел почти безо всякой надежды и поэтому не взял с собой извозчика с телегой. Так пусть ребе позволит отвезти его хотя бы назад. Реб Авром-Шая-коссовчанин улыбнулся, а когда он улыбался, у него дрожали уголки рта, усы и верхняя челюсть.

— Я делаю это не от показной праведности и не от гордыни. Тому, как надо себя вести, мы должны учиться у наших праотцев и пророков. Пророк Самуил заклинал евреев, чтобы они свидетельствовали: «взял ли я у кого вола и взял ли я у кого осла»[202], — сказав это по-древнееврейски, реб Авром-Шая перевел слова пророка мяснику на простой еврейский язык. — Разве пророк Самуил хотел, чтобы его хвалили за то, что он не взломал ночью стойло и не увел оттуда вола или осла? — звонко и весело рассмеялся Махазе-Авром. — Но пророк Самуил, наверное, не раз сталкивался с вопросом о дырке в легком.

Ребе со смолокуренной фабрики поблагодарил еврея за то, что тот проводил его, и ушел. Мясник остался стоять, опустив свои тяжелые руки, и смотрел вслед Махазе-Аврому, пока тот не пропал за деревьями, а золотистый песчаный шлях не остался лежать пустой в солнечной тишине.

Глава 8

Изучавшие Тору в начальной ешиве находились в местечке первое лето и не знали Махазе-Аврома. Они думали: то, что было раньше, их не касается. С обывателями ему не о чем говорить, но с сынами Торы он будет разговаривать. Первым охотником встретиться с ним оказался Шия-липнишкинец. Шия перевернул в синагоге все книжные шкафы, но не нашел сочинений Махазе-Аврома. Тогда он сразу же задал неудобный вопрос: если в месте, где изучают Тору, где есть Вавилонский Талмуд, Иерусалимский Талмуд, Маймонид, Тур[203] и «Шулхан орух», но нет Махазе-Аврома, это ведь знак того, что можно без него обойтись? Так в чем же он законодатель нашего поколения, потрясающий основы мира? Илуй помчался из синагоги на рынок и ввалился к лавку реб Гирши Гордона с криком:

— У вас есть книги Махазе-Аврома?

Зять раввина тоже хотел в свое время узнать, в чем состоит величие реб Аврома-Шаи-коссовчанина. Будучи в Вильне для закупки мануфактурных товаров, он купил себе и эти сочинения. Шия-липнишкинец вернулся с целой стопкой одолженных книг в синагогу и погрузился в них. Время от времени он перелистывал страницы, слюнявя пальцы, а потом бросился через местечко к лесу. Своими кривоватыми желтыми зубами он кусал губы, размахивал руками и ругал себя самого: «Придурок, сын Дятла! Глупец, сын Недоумка!» В его мозгу кипели по двадцать доводов по поводу каждой проблемы. Он наизусть барабанил чуть не всего Махазе-Аврома, сам себя переспрашивал, выкручивался из всех его ловушек, смешивал все его новшества с прахом земным, пока не заблудился в лесной чаще. Он упал, споткнувшись о торчавшие из земли корни. Наконец он, скорее чутьем знатока Торы, чем своими полузакатившимися чернильно-черными глазами, все-таки отыскал смолокурню и стремительно ворвался во двор.

Вернувшись в синагогу, он бушевал и кричал окружившим его ученикам:

— Я разговариваю с ним десять минут, двадцать минут, двадцать пять минут, я критикую его учение с помощью всех трактатов Талмуда, с помощью Маймонида, с помощью всего «Шулхан оруха». Он меня выслушивает, долго молчит и отвечает так: «Может быть, вы правы. Я не помню наизусть, что написано в Гемаре, и не помню, что я сам писал. Мне вообще трудно разговаривать об учении».

Ешиботники были удивлены. Один Йоэл-уздинец смеялся про себя: «Этот Махазе-Авром — умный человек. Он не хочет иметь дела с сумасшедшим».

— Со мной он будет заниматься, — шепнул парням Йоэл и отправился на смолокурню разодетый, как когда-то, идя на встречу с невестой. Тросточку он держал за середину, чуть на отлете, как носят этрог с лулавом. Шагал медленно и следил за тем, чтобы не запылить ботинки. При этом он потихоньку обдумывал, что должен спрашивать и что отвечать, как подобает взрослому солидному парню. Так же он и вернулся со смолокурни в синагогу: без единой пылинки на одежде, без единой морщинки, без единого пятнышка на шляпе, только на лбу у него выступил пот.

Как не мог уздинец повернуть голову, не повернувшись при этом всем телом, так же он не мог придумать лжи. Йоэл рассказал чистую правду, что Махазе-Авром позволил ему говорить до тех пор, пока он сам не перестал. Ответил он ему так же, как и липнишкинцу: он не помнит наизусть, что написано в Гемаре, и даже того, что писал в своих собственных книгах. Тем не менее Махазе-Авром и молчал с ним, и беседовал с ним о делах этого мира. Расспрашивал, как долго он учился к Клецке, почему оттуда уехал и как долго собирается оставаться в Валкениках.