Йерве из Асседо - Вика Ройтман

и послала Арта на виду у всех в Клубе, заявив, что он и в подметки не годится жарким восточным мужчинам и как она вообще могла снизойти до него, хилого и малолетнего, какая роковая ошибка, и пусть все знают, что в постели он ничего не стоит.

Видимо, это было последней соломинкой, сломавшей спину верблюда.

Арт сильно побледнел и по старой привычке поискал взглядом поддержки своих соседей по комнате, Никиты и Марка, но те давно публично притворялись, будто с ним незнакомы. Затем Арт с мольбой посмотрел на Мишу из Чебоксар, но тот был занят футбольным матчем, который показывали по телевизору, и никакого внимания на происходящее не обращал. И вообще с некоторых пор Миша и Юра Шульц, проживавшие по некой ошибке природы и воспитателей в одной комнате, завели дружбу на почве компьютерных стрелялок.

Чтобы сохранить последние остатки достоинства, Арт громко заявил, что Аннабелла – шалава, что каждый, кто хочет, может ее поиметь, включая вонючих арабских поваров на кухне, и что вся наша группа – конченые ублюдки и даже кое-что похуже, и что мы все поплатимся за то, как мы с ним обращались. Встал и вышел из Клуба. Никто и бровью не повел.

Пошла вторая половина футбольного матча, закончилась, били пенальти. Потом начались дебаты, на какой канал дальше переключать: девочки хотели в сотый раз смотреть “Красотку”, а пацаны – “Терминатора”. Страсти разгорелись.

Натан Давидович предложил проголосовать, чтобы принять демократическое решение, но его тут же послали все остальные носители пенисов, справедливо заметив, что девочек в группе больше, чем мальчиков, и этот статистический факт аннулирует демократичность решения.

Поднялся переполох.

Непонятно откуда возник еврейский вопрос, и высокое собрание принялось разбираться, кто больше еврей, а кто – меньше. Всплыли мамы, папы, бабушки и дедушки, закон о возвращении, воспоминания о консульских проверках, и выяснилось, что аристократическая ценность каждого из членов группы зависит от количества еврейской крови, текущей в его венах.

Внизу иерархической лестницы оказались те, у кого только мама еврейка по папе или папа по дедушке, как у Алены и у Миши из Чебоксар; евреи по папе со стороны папиной мамы стояли на ступень выше; над ними возвышались те, у которых мамы были еврейками по материнской линии, то есть как у меня; а почетный пьедестал занимали те, у кого евреи были все со всех сторон, как, например, у самого Натана, а также у Леонидаса, Юры, Берты и Сони.

Но Соне и Берте их фактическое превосходство показалось недостаточным, и они решили смешать с землей всех остальных соперников. Евреи Молдавии евреистее всех остальных евреев, даже всесторонних, утверждали они, потому что там у них в Калараше и в Бендерах, в отличие от всяких там Одесс, пеклись о чистоте крови, не перемешивались с гоями, всегда ели мацу на Пасху и постились в Судный день.

Возмущению Натана, на чей бесспорный еврейский авторитет впервые осмелились посягнуть, не было предела. Настоящие евреи, кипятился он, живут не в Калараше и Бендерах, а в Израиле. Чем есть мацу на Пасху, лучше бы Сонино и Бертино семейства репатриировались в Палестину, подобно их землякам-первопроходцам.

Не менее возмущенная дискриминацией своего папы по дедушке, Алена, в качестве козырного туза, извлекла какого-то сомнительного прапрадеда – резника из не менее сомнительной Чадыр-Лунги, которая внезапно тоже оказалась в Молдавии, чему страшно возрадовались хором поющие Соня и Берта.

– В где?! – с презрением переспросил Натан. – Это что за богом забытая дыра?

– Бессарабия – это не дыра, а очаг европейского еврейства, – с достоинством заявила Алена.

Тут и я не выдержала, потому что почувствовала себя преданной и обманутой.

– Так ты не коренная одесситка?!

– Коренных одесситов не существует. – Алена гневно на меня посмотрела. – Самой Одессе всего двести лет. Все наши предки кочевали туды-сюды по Бессарабии и по чертам оседлости, а потом обосновались в Одессе, не так уж давно. Но и это временно. Натан прав: в итоге все они и оттуда свалят.

Подобная двойная мораль меня возмутила.

– Ты вообще на чьей стороне? – спросила я у Алены.

– На стороне еврейского народа! – воскликнула Алена с невыносимым гонором. – О котором ты ничего не знала еще год назад!

Я задохнулась от негодования, но тут неожиданно на помощь пришла Аннабелла. Все это чушь, бред и басни, сказала она, которые евреи придумали, чтобы повысить чувство значимости презираемого всеми народа, и вообще она, Аннабелла, крещеная, чем очень гордится, и ей нет дела до наших низких распрей, потому что она – единственная настоящая аристократка среди всех нас. Золотой крестик ей достался от прабабушки, Владиславы Велецкой, бывшей примы в Мариинке, дворянки, так что ее православная кровь голубее всех наших кровей, вместе взятых.

Тут все замолчали и спохватились.

Спохватились не из-за дворянской прабабушки Аннабеллы, а поскольку вдруг заметили, что на часах было около полуночи, но никто не пришел нас разгонять по комнатам и объявлять отбой, который всегда железно был в десять, кроме как в праздники, в выходные и по особым случаям, допустим, на чей-нибудь день рождения.

Все моментально забыли о благородных предках и заинтересовались Тенгизом, чья смена была в тот вечер, а Юра Шульц, как ответственный и пуганый еврей со всех сторон, пошел звать мадриха, хотя все его отговаривали, раз на нас любезно забили. Но упрямый Юра все равно пошел за Тенгизом.

Тенгиз в эти самые минуты пребывал в кабинете в обществе Милены, которая с некоторых пор зачастила к нам после уроков под всяческими предлогами, как, например, желание помочь нам с домашними заданиями.

В кабинете было включено радио, и песни со станции “Гальгалац” заглушали все внешние звуки. Юра божился потом, что Милену и Тенгиза разделял стол, что они корпели над отчетами и расписаниями и вовсе не занимались тем, о чем можно было бы подумать.

Когда Тенгиз и Милена ворвались в Клуб, вид у них был заметно виноватый. Тенгиз с плохо скрываемым замешательством спросил, почему мы не спим, а кто-то в оправдание сказал, что мы занимаемся еврейским самопознанием, но мадриха это не убедило, и он в порыве чувств нас пересчитал. Тогда и выяснилось, что недостает Арта.

Тенгиз широким шагом направился в третью комнату, но Арта там не было. Далее были исследованы все остальные комнаты, ванные, подсобные помещения и веранда. Парковка. Пустырь за общежитием. Гараж на пустыре.

Тенгиз вернулся в Клуб и на всякий случай заглянул за диваны и под стол. Следом за Тенгизом ступала Милена, мы – за ней, а Тенгиз даже не совершал