Йерве из Асседо - Вика Ройтман

Вначале было чувство. Потом у чувства появился объект.

Я выскользнула из цепких угловатых объятий Натана и посмотрела ему в лицо. Я положила холодные ладони ему на щеки, на тонкую кожу, под которой прощупывался знакомый рельеф скул и челюстей, которые складывались в лучезарную улыбку. Глаза видели и руки осязали одно и то же. Он был правильным, он был таким, как надо. С ним было как дома.

– Ани оэвет отха, Натан, – я сказала. – Отха ани оэвет.

– Мои поздравления, – сказал обрадованный объект. – Комильфо лишилась словесной девственности.

Моя первая любовь говорила на иврите.

– Пойдем ко мне, – шепнул он по-русски. – Я попрошу Леонидаса и Фукса потусоваться в компьютерном зале. Я как раз позавчера поменял постельное белье. Фридочка заставила.

Я оцепенела.

– Пошли, поставим Алену на шухер. Нам на уроке раздали презервативы. Между прочим, “Дюрекс”. Прикинь? Халявные.

– Пошли, – повторила я эхом.

И мы пошли. Точнее, я поплелась.

– Тебе страшно? – спросил Натан, когда мы очутились у двери его комнаты.

– Вообще нет, – соврала я.

Дверь открылась. Потом Натан куда-то ходил и с кем-то говорил. Дверь захлопнулась. Я лежала в постели, закутанная до носа в шерстяное одеяло без пододеяльника, который Натан не удосужился натянуть. Почему Фридочка не заставила? Непонятно откуда взялась свеча и зажглась. И откуда у Натана была зажигалка? Причем настоящая “Зиппо”. Он же не курил. И Фукс не курил. И Леонидас. Что-то забулькало и куда-то полилось. Перед моими глазами оказался пластиковый стакан.

– Что это? – пробормотала я.

– Водка, – шепнул Натан. – Для храбрости. Мишаня милостиво одолжил из своей заначки. Пей, пей.

– Но я никогда…

– И я никогда, – сказал Натан, выпил и скорчился. На дне осталось.

– А Миша что? Ты ему типа?..

– Ничего я ему не сказал. Я сейчас разденусь.

На мне лежал Натан Давидович, колол бедра бедрами и стягивал свитер. Мой. Его уже был стянут. Потом деревенскую футболку, а дальше расстегивал лифчик. Лифчик у меня был совсем никудышный. Наследство от маминой юности. Он давно был ей мал, и она мне его подарила, когда я стала физически развиваться. То есть как подарила? Однажды я его обнаружила лежащим на моей кровати дома. Я спросила у мамы, что это, а она ответила, что я уже барышня и на море больше не комильфо ходить без купальника. Теперь же приходилось со скорбью признавать, что мое физическое развитие достигло предела, а лифчик все еще был по размеру.

– Откуда у тебя зажигалка?

– Юра подарил на Новый год. Ему двоюродный брат прислал на день рождения, но ему не нужно.

– А тебе она зачем?

– Мало ли. Вдруг в Клубе спички закончатся, а я буду умирать от голода и надо будет срочно сварить вермишель.

Слово “вермишель” меня страшно рассмешило. Я не сдержала смешок.

– Что ты ржешь?

– А если Юре понадобится сварить вермишель?

– Юра не ест вермишель.

Это было правдой. Юра вермишель почему-то не ел. Он ел салаты и куриные ноги, которые иногда покупал в супермаркете по скидке, семь шекелей за десять ног, и пек в духовке.

У Натана ноги тоже куриные, если честно.

Он меня целовал и шарил руками по органам моего организма.

– А свечку где ты взял? Ты что, давно собирался со мной переспать и заранее приготовился?

Эта мысль меня неожиданно оскорбила. А ведь несколько минут назад я была оскорблена мнимым отказом со мной переспать. Я на себя разозлилась – что я за противоречивый человек такой? Потом поймала себя на том, что если он сейчас передумает, я буду рада. Больше, чем если не передумает. И опять разозлилась – я же готова, на сто процентов готова. Надо ловить момент, как тогда с поцелуем, чтобы потом не сожалеть всю жизнь об упущенном. И тут поняла, что сама передумала, хоть и не знала почему. Но сказать об этом стало невозможным, тем более если я не понимала, почему передумала, а без объяснений вдруг менять свое мнение не комильфо. Я же не маленький ребенок, в конце концов. И назло стала сильно целовать Натана в ответ и даже опутала его ногами и изо всех сил их стиснула вокруг его талии. Натан ойкнул и сказал, что я своими акробатическими мышцами его сейчас придушу. Я опять оскорбилась, потому что он этими словами сдул всю мою вновь нахлынувшую инициативу, и опустила ноги.

Мне было неудобно от его острых бедер, и под головой тоже что-то мешало, а о пенисе Натана я старалась не думать. В этот миг было бы лучше, если бы у него не было пениса, как обычно. Я просунула руку под подушку и нашарила какую-то вещь. Вытащила. Перед моим носом оказался зеленый плюшевый заяц с проплешинами.

– Это Бандруевич! – воскликнула я с искренней радостью. – Какой он милый!

Натан издал странный выдох и скатился с меня к стенке.

Мы были голыми сверху. Слишком голыми.

– Не хочешь – так и скажи, – сказал Натан Давидович.

Я ничего не ответила и прижала Бандруевича к своей голой груди.

– Ты сама не знаешь, чего хочешь.

– Я знаю, что не не-хочу.

А еще я знала, что не хочу обижать Натана.

– Достойная мотивация, – буркнул Натан и, кажется, поправил под одеялом свой пенис, но я не уверена.

Ничего остроумного в ответ не придумывалось.

– Комильфо?..

– Ну я не знаю!

– И кто же тогда должен решать? Пушкин?

Захотелось возразить, что Дюк, но я не успела, потому что в дверь громко постучали.

Я натянула одеяло на голову, но все видела, так как оно было в некоторых местах истерто почти до дыр. На пороге стоял огромный бронзовый памятник, с головой, повернутой в коридор, а за ним маячила Алена и отчаянно жестикулировала.

– Ужин, Натан Давидович, – сказала статуя голосом Тенгиза, – ты опаздываешь. Сегодня жареная рыба. Вкусная, мамой клянусь. Как ты любишь.

Натан спрыгнул с кровати и крикнул:

– Не заходите, я не одет! Шнурки поглажу и бегу!

Не помню, когда в последний раз я была так рада ужину.

Глава 30

Пропавший

Бесцветную и депрессивную зимнюю полосу безвременья учеников программы “НОА” нарушила череда событий, снова приведших к большому взрыву.

Все началось с того, что Арт совершил очередную отчаянную попытку наладить отношения с Аннабеллой, вероятно не найдя лучшего способа исправить свою безнадежно испорченную репутацию.

Аннабелла в ту пору сильно заинтересовалась кулинарией, поскольку на нее произвел неизгладимое впечатление помощник повара, араб из Бейт-Цафафы, во время дежурства на кухне похваливший ее ухоженные руки,