Да, я там работал: Записки офицера КГБ - Е. Григ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но это уже потом, позже, а пока я восторгался почти всем, что происходило вокруг. Мне нравились даже робкие еще наскоки на КГБ, редкие тогда. Нравилось, что КГБ больше не может оставаться вне «зоны критики». Я не мог предвидеть, что критика эта со временем превратится в травлю, потом настанет время «запретов на профессию», а позже будет разрушена полностью система безопасности огромной страны.
В КГБ к этому времени было закончено строительство нескольких новых зданий на Лубянке, и среди них — здоровенная башня на Пушечной улице, которую отдали 5-му Управлению. Интерьер — двери, окна, мебель в залах и некоторых кабинетах руководителей, люстры, оборудование столовых — был финского производства. Как и другие старослужащие, я был потрясен этой роскошью — на строительстве здания все чекисты отработали какое-то количество часов, но во время работ никто не представлял себе, как здание будет выглядеть, особенно внутри. В больших светлых комнатах тогда сидело не более двух-трех сотрудников, компактные сейфы были спрятаны в аккуратных деревянных шкафах, в избытке телефонов и всевозможного канцелярского оборудования. Измыслить, в какую копейку все это вылетело советскому налогоплательщику, было невозможно.
Построили подземные переходы из новых зданий в старое, в которых я сначала путался и предпочитал переходить из здания в здание по улице. Потом привык.
Особенно мне нравились двери — многослойные, тяжелые, снабженные замками известной фирмы «Аблой», они не просто плотно закрывались — внутри каждой двери было устройство, которое при закрытии опускало внизу какую-то планку, и щели под дверью не оставалось. Говорили, чтобы при пожаре не создавалось тяги для пламени, чтобы случайно не вынесло сквозняком документы. Я мрачно шутил: чтобы в коридорах не слышно было криков допрашиваемых.
Я тогда не особенно замечал происходившие во мне перемены. Сейчас, задним числом, они более заметны и понятны. Я почти перестал садиться за фортепиано, все реже и реже слушал музыку, разве что в машине. Только чтение оставалось любимым времяпровождением, да и оно наполовину было связано то с основной, то с вааповской работой: нужно было хорошо знать, что покупаешь, что хочешь продать. Я и до выговора, и после него старался прочитывать или, по крайней мере, просматривать наиболее интересные произведения, с которыми приходилось работать в Агентстве.
У оперативников, долго работающих «под крышей», постепенно утрачиваются связи в соседних подразделениях, управлениях Комитета. Иметь связи и контакты — значит уметь их поддерживать, и я старался, как мог, не забывать приятелей, работавших в соседних отделах.
Один из них служил в подразделении, занимавшемся радиостанциями «Свобода» и «Свободная Европа», и сейчас я часто вспоминаю его, когда слушаю передачи «Свободы» и чувствую себя при этом читающим «Известия» или «Московские новости» — настолько «Свобода» стала «своей».
«Свободе» очень не повезло с КГБ, который всегда имел там столько агентов и разведчиков, сколько хотел. Моим коллегам было даже известно, кто и почему ссорился внутри этого «коллектива». Многие ссоры, кстати, происходили из-за того, что сотрудники «Свободы» подозревали друг друга в сотрудничестве с КГБ (сотрудничество с ЦРУ само собой разумелось). Из кого формировался аппарат радио «Свободы» — и формируется сейчас, настолько понятно, что останавливаться на этом не стоит. Раньше официально признавалось, что «Свобода» существовала на деньги ЦРУ. Потом грех решили прикрыть фиговым листком — теперь, мол, деньги получаем от Конгресса США… В нескольких передачах радиослушателей убеждали в том, что сотрудники «Свободы» ну никак не ощущали влияния или давления со стороны ЦРУ. Конечно, не ощущали — разве только раз в неделю — в день получки! Что же на них было давить или влиять, когда целью и смыслом жизни каждого из них, как и каждого сотрудника ЦРУ, было разрушить или, по крайней мере, активно способствовать разрушению Союза, а сейчас — России… Отщепенцы, беглецы или насильственным образом высланные из страны, они почище любого западного спецслужбиста ненавидели Советское государство и были его непримиримыми врагами — лучшего материала для идеологической работы против СССР ЦРУ нигде не нашло бы. Долгое время совграждане то боялись, то брезговали общаться с сотрудниками «Свободы», самые смелые могли дать интервью «Голосу Америки» — государственной радиостанции США, но «Свободе» — ни-ни. Потом, когда перестройка покончила с радиоглушением (и слава Богу!), «Свобода» пошла внахрап. За некоторые, а потом и за многие интервью стали платить денежку, причем не облагаемую, конечно, налогами.
Потом «Свободу» хвалил и новый Президент, потом — все подряд, даже «демократический» российский посол в США продребезжал что-то одобрительное вроде того, что «Свобода» очень, дескать, полезную для России ведет работу… Почти официальной нашей радиостанцией стала организация, принадлежащая разведке главного противника и существующая на его деньги.
*****Дипломатические приемы — это ярмарка тщеславия. Приглашенные экзальтированно приветствуют друг друга, как будто не виделись пару часов назад, скажем, в Доме литераторов. Но там есть и люди, которые работают, — это дипломаты и спецслужбисты.
Дипломаты «контачат» каждый на своем уровне, спецслужбисты из посольства «обеспечивают безопасность», их пришлые коллеги надзирают за приглашенными и тоже стремятся устанавливать «интересные в оперативном отношении контакты». А многие, особенно с некоторых пор, приходят поесть и выпить.
Одно из самых красивых посольств в Москве — шведское. И само здание, и сад необыкновенно хороши — действительно уголок Швеции. На вечерних приемах гостей обычно группировали несколько поодаль от стола, чтобы они вначале пообщались друг с другом. Потом, через полчаса примерно, по знаку кого-либо из посольских, гостей приглашали к столу с изысканной едой — даже хлеб шведы выставляли не русский. Приглашенные дружно склонялись над столом, почти одновременно начинали громыхать тарелки и вилки. Мы с Вощининым как-то поотстали и услышали, как атташе по культуре задумчиво пробормотал себе под нос по-русски: «Швед, русский колет, рубит, режет…»
Шведский язык я выучил (и вскоре забыл без практики), потому что на нем разговаривала жена. Два года ходил на городские курсы вечерами и уставал здорово. У шведов только и удавалось немного поговорить, да почитать иногда отличную газету «Дагенс Нюхетер», которую, как и другие зарубежные газеты, стали продавать в некоторых гостиницах.
Самый мощный состав посольства всегда был, конечно, у американцев — и приглашали они наиболее «нужных» людей. Особенно многолюдными и интересными были приемы в бытность послом Джека Мэтлока. Постепенно эти приемы превратились в выставки-ярмарки наших «демократов», которые соревновались между собой — кто больше понравится американцам, кто самый демократический.
Очень гостеприимны были финны — у них собирались огромные толпы народу, спиртное лилось рекой, и не раз приходилось с огорчением видеть, как советские гости позволяли себе лишнее.
Специальный рескрипт 2-го Главка — контрразведки: каждый опер, побывавший на приеме, должен обязательно «отписаться», что я и делал со своим обычным педантизмом. Таких аккуратистов было немного, а может быть, нечего было писать.
Очень хороши были приемы по случаю тезоименитства английской королевы. Англичане-дипломаты очень внимательны к гостям и не дают никому быть в одиночестве. Со мной как-то познакомилась пара очаровательных молодых людей — семья английского военного моряка. Они вызвались показать мне великолепную резьбу по дереву — в особняке посольства ее в избытке. Разговорились, и, узнав, что англичане находятся в Москве почти ровно год, я попросил офицера одной фразой выразить его впечатления от страны. Немного подумав, он решительно сказал: «Это мое третье дипломатическое назначение, но я никогда не видел народа, заслуживающего столь многого и имеющего столь мало…»
Шумно и многолюдно бывало у греков — там я «гостил» часто в течение нескольких лет, когда занимался с Энциклопедией. Может быть, мне это казалось, но у греков почему-то всегда собиралось много военных дипломатов из разных посольств в живописных мундирах, увешанных замысловатыми лентами, кистями и вообще военным «глазетом». Я любил их разглядывать, пока один из них, кажется бирманец, спутав меня с кем-то, спросил: «А почему вы сегодня в штатском?» Я не выдержал и так заржал — другого слова найти не могу, что бедный маленький генерал (а может быть и лейтенант — понять было невозможно) готов был вызвать меня на дуэль. Я долго извинялся, придумывая нелепые объяснения своему недипломатическому поведению.
На этих приемах я часто наблюдал за присутствовавшими на них нашими и иностранцами и с горечью убеждался в том, что большинство из нас слишком легко отличить от них. У военных редко встретишь элементарную выправку, у штатских — просто осанку. Об одежде и манерах говорить не приходится, и женщины, увы, не исключение, а если и исключение, то очень редкое. Да и откуда всему этому — выправке, осанке, манерам и умению одеваться — взяться в нашей нищей стране, при нашей системе воспитания и образования, при наших разваливающихся семьях… Русские видны издалека…