Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду - Леонид Фиалковский

Командир роты в Плодовитом. Враг выдыхается, и его продвижение к окруженным терпит провал. Инициатива переходит к нашим войскам.

Прошлой ночью бригада в составе двух танковых и мотострелкового пулеметного батальонов вышла из Плодовитого в направлении Аксая. Вдоль железной дороги и западнее ее перешли в наступление части и соединения 2-й гвардейской армии. Об этом сообщил нам командир роты, прибывший под утро из Плодовитого. Мне он приказал ехать с электриками, которых направляют в район Аксая, Жутова, где они должны присоединиться к нашим ремонтникам, входящим в состав группы технического обеспечения. Старшим был назначен лейтенант Завгородний. Меня послали с этой группой оказать медицинскую помощь нашим ремонтникам, у которых травмы рук. Набил полную санитарную сумку перевязочным материалом. Получили сухой паек на трое суток, позавтракали и выехали. Надели на ноги валенки. В летучке было сравнительно тепло, а вокруг бушевала метель и мороз был очень сильный.

Часа через три мы были в Аксае. Наших там не нашли. Поехали в Жутово-1. Застали там страшную картину. На большой площади среди раздавленных танками домиков и палаток кое-где виднелись замерзшие трупы в повязках, запорошенные снегом. Это были наши раненые, которые скопились в находившихся здесь полевых лечебных учреждениях. Их не успели эвакуировать перед внезапным наступлением немцев. Прорвалась сюда группа немецких танков и совершила это чудовищное преступление — проутюжили помещения и палатки с ранеными, которые не в состоянии были оказать сопротивление. Случилось это, должно быть, четырнадцатого или пятнадцатого декабря. Так все и осталось. Немцы не успели замести следы преступлений. Во многих местах виднелись щиты с красным крестом.

Нас встретил военный патруль, охранявший эту территорию. Они ждали какую-то комиссию, которая должна зафиксировать эти злодеяния. С их разрешения в одном из разрушенных домиков я набрал перевязочный материал и почти новый ватный конверт, предназначенный для укутывания и перевозки раненых. Последний пригодится мне в такие холода. Наша летучка последовала на Ковалевку. Там нашли наш медсанвзвод, роту управления.

Пока Завгородний расспрашивал, как найти штаб бригады, новый бригврач Джатиев приказал мне остаться в медсанвзводе для помощи коллегам в оказании медицинской помощи раненым. Пытался ему объяснить, что еду к своим на передовую, что ремонтники нуждаются в моей помощи, но он приказал мне остаться здесь. Мол, там, в батальонах, есть фельдшера и они к ним обратятся.

Он сказал Завгороднему, что меня оставляет для работы в медсанвзводе.

— Пока помогите Шепшелеву с погрузкой и отправкой раненых, — распорядился Джатиев, — а после их отправки пойдете в распоряжение доктора Большаковой.

И я стал помогать при погрузке раненых на санитарную и грузовую машину, крытую брезентом. Было очень холодно. Я мерз на улице, тем более мерзли раненые, и особенно холодно им будет в грузовой машине. Спросил насчет соломы, чтобы постелить ее на дно кузова. А где ее взять, спросили меня.

Ко всему еще одна напасть выпала на нашу долю — холод, сильные морозы.

Всю ночь поступали раненые, в основном попутными машинами из штаба бригады и танковых батальонов. Один раз привозили на санитарной машине, находящейся в распоряжении военфельдшера роты управления Гомельского. Он привез группу раненых командиров из штаба бригады и красноармейцев из его роты. Штаб бригады бомбили. В батальоне почти все танки вышли из строя: подбиты и сгорели. Основная масса танкистов погибла вместе с машинами.

На санитарной машине под утро привез раненых военфельдшер мотострелкового батальона Модзелевский. Батальон нес большие потери. Сказал, что половина личного состава погибла. Выгрузил раненых и сразу же уехал к своим.

Перед наступавшей бригадой были вначале румынские войска. Они серьезного сопротивления не оказывали, отступали, и наши успешно их преследовали и громили. Вчера столкнулись с немцами. У них оказались какие-то очень грозные новые большие танки, которые ни один снаряд не берет. А сами уничтожали все на своем пути. Так говорили наши раненые.

Встречал и принимал машины с ранеными доктор Гасан-Заде. Он залезал в кузов машины, осматривал и давал распоряжения, кого куда сгружать. Размещали основную массу раненых в прихожей, а затем переносили в коридор и укладывали по одной стороне его вдоль окон. Напротив в комнатах развернули перевязочную, операционную, аптеку и бытовую, или хозяйственную, комнату. В коридоре и в прихожей было холодно, чуть выше нуля, хотя и топилась железная печка. Операционная и перевязочная отапливались одной общей печкой. В операционной работали Большакова с Шурой. Помогал им Шепшелев. Сейчас он был на эвакуации, Иванов готовил чай и раздавал его с сахаром и сухарями раненым. Меня направили помогать Майе. Доктор Гасан-Заде несколько раз за день становился к операционному столу, когда попадали тяжелые раненые с повреждением грудной клетки или брюшной полости. Заходил и к нам, участвовал при обработке ран, иссекал омертвевшие или близкие к тому лоскуты в ранах, удалял поверхностные осколки. Как живчик мотался между всеми и всегда оказывался рядом, когда в этом была необходимость. Я помогал в обработке ран, в основном накладывал повязки и шины. Выносили раненых в прихожую, где собирали их для эвакуации, помогали мне в этом санитары. Тяжелораненых оставляли на носилках, а более легких укладывали на полу или рассаживали вдоль стены. Носилок на всех не хватало. Раненые прибывали волнами. Были тяжелые в шоковом состоянии с обширными ранениями конечностей, брюшной полости. Часто привозили трупы, некоторые умирали тут же в прихожей, и их выносили в сарайчик во дворе. Многие были с обморожениями. Холод осложнял состояние раненых, хотя с ожогами в холоде чувствовали себя лучше.

Единственная железная печка раскалилась, но нагреть прихожую была не в состоянии.

Майя утешала раненых стереотипной фразой, но каждый воспринимал ее только для себя: «Потерпи, родненький, потерпи, скоро закончу…»

«Что тяжелее могла судьба взвалить на плечи столь хрупких созданий, как эти испытания», — думал я, глядя на нее. Пройдет ли такое бесследно? Трудно видеть слезы наших женщин-медиков, не умеющих их сдерживать.

Так прошел день. К концу его я уже с трудом стоял на ногах. А как же женщины?

Временами мы присаживались на скамейку у стены. Очень хотелось лечь, вытянуть ноги или приподнять их. Но некогда, и неудобно было перед женщинами. Возможно, они сильнее нас физически или духом. Вернее последнее. Я предлагал в перерыве Майе лечь на носилки, отдохнуть немного. Она отказывалась. Раненые поступали до поздней ночи.