Любовник моей матери, или Что я знаю о своем детстве (Карусель памяти) - Диана Чемберлен

Он попросил ее не звонить так часто. Лично Клэр не казалось, что она достает его звонками – она справлялась о его здоровье раз в два дня или вроде того. Но Джон заявил, что звонки выбивают его из колеи, и Клэр перестала звонить. Теперь она нередко ловила себя на мысли, что ей не хватает его голоса. Набив вещами сумку, она перенесла ее в кухню и поставила у задней двери. Пришла пора заглянуть в мансарду.

Клэр потребовалось двадцать минут, чтобы найти старый фотоальбом. Он лежал на дне чемодана, который был забит старыми игрушками Сьюзан. Как назло, поверх альбома лежали два маленьких зеркала. Клэр тут же поспешила повернуть их обратной стороной.

Не далее как вчера она в шутку заявила, что с ней опасно ездить по улицам. Произошло это после того, как она глянула в боковое зеркальце и не увидела там ничего, кроме наплывающих зеленых волн.

Альбом показался ей на удивление хрупким, когда она подняла его со дна чемодана. Рэнди заявил, что хочет увидеть фотографии амбара, а также снимки ее родителей и деда с бабушкой. Еще ему хотелось взглянуть на маленькую Клэр и ее сестру Ванессу. Клэр сказала Рэнди, что не желает тревожить Джона своим появлением. На самом же деле она боялась тех воспоминаний, которые мог пробудить в ней этот альбом. Ей хватало и тех непрошеных образов, которые постоянно вплывали в ее жизнь.

Она встала, сжимая в руках альбом, и в этот момент ей кое-что вспомнилось. Когда-то давно она спасла эту вещицу. Кто-то – кто бы это мог быть? – выбросил альбом в коробку с мусором, а Клэр вытащила его оттуда. Она даже подумывала, не сесть ли ей прямо на лестнице, чтобы пролистать альбом, но затем решила воздержаться. Только не здесь, не в этой темной холодной мансарде.

Клэр оставила на кухонном столе записку Джону. « Я взяла кое-что из одежды, старый семейный альбом и несколько книг». Написав это, она призадумалась. Слова в голову не шли. Ей хотелось спросить у Джона, не видел ли он окровавленного полотенца во время путешествия в Италию, но она тут же вспомнила, с какой опаской реагировал он на ее рассказы об этих причудливых образах. Одно это делало их расставание не таким тяжелым. Вот и ладно. Она очень кстати напомнила себе, почему поспешила уйти из этого дома.

«Еды в доме хватит не на одну, а на несколько каникулярных недель. Сьюзан будет довольна. Ты молодец, что сделал такие запасы». Не было ли в этом оттенка снисходительности? Клэр захотелось стереть последнюю фразу, однако та была написана ручкой.

Клэр молча смотрела на имя собственной дочери. Уже завтра Сьюзан и Джон окажутся под одной крышей, тогда как она будет коротать время в крохотной съемной квартирке. Впервые с момента своего отъезда Клэр ощутила острое чувство вины: с ее стороны было чистым эгоизмом подвергать свою дочь подобным переживаниям.

Часом позже Джон взял со стола записку Клэр. Его позабавило замечание относительно еды для Сьюзан. А чего, собственно, Клэр ожидала?

Она забрала фотоальбом. От этих слов по спине побежали мурашки.

Джон подъехал к холодильнику и достал оттуда остатки макарон с сыром. Сунув пластмассовый контейнер в микроволновку, он налил себе пива и, прихлебывая, стал ждать, когда же подогреется его ужин.

Десятью годами раньше он смотрел этот альбом вместе с Мелли.

Она жила у них к тому времени с месяц, уже смертельно больная раком легких. Джон тоже сидел дома с воспалением мочевого тракта. Мелли практически не вставала, так что Джон готовил ей обед и переключал для нее телевизионные каналы. Этот странный союз двух обездвиженных длился около недели. Клэр прибегала с работы домой и спрашивала, как себя чувствуют ее больные. Сьюзан, которой в то время было девять, делала для них открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления. Они развешивали их по стенам гостевой, которую на время превратили в комнату Мелли.

Джону теща никогда не нравилась. Трудно любить человека, который выстроил вокруг себя целую стену. Который говорит лишь то, что хотели бы услышать от него окружающие. Но за эту неделю что-то изменилось. Мелли начала говорить. Она рассказывала Джону то, чего никогда не говорила Клэр – да и остальным, должно быть, тоже. «Я никогда не встречала такого сильного человека, как ты, Джон, – промолвила она однажды. – Тебе можно рассказать что угодно, и ты не сломаешься».

Как-то раз они сидели в ее комнате: Мелли – у себя на постели, а он – в своем кресле, и просматривали старый фотоальбом. Джону нравилось разглядывать фотографии Клэр, такой худенькой и ясноглазой. Всякий раз сердце сжималось от любви к ней.

Мелли, глядя на эти старые снимки, неожиданно разоткровенничалась. Она рассказала Джону, что Лен имел привычку избивать ее поздно ночью, когда Клэр и Ванесса уже спали. Сказала она и о том, что смерть ее матери была не такой уж безмятежной, как считала Клэр. На самом деле Дора Сипаро умерла в полном одиночестве, от мучительного кровотечения. Она рассказала ему многое из того, о чем никогда не говорила прежде.

В один студеный дождливый день, когда Джону было уже намного лучше, а Мелли – намного хуже, она призналась ему, что ей известно, где находится Ванесса. Лен Харт умер год назад, а незадолго до этого он написал письмо, которое после его смерти должны были отправить Мелли. Ванесса – на тот момент ей исполнилось двадцать восемь – как раз заканчивала колледж и собиралась поступать на медицинский факультет. Она всегда была очень умненькой, писал Лен, но ей потребовалось немало времени, чтобы разобраться в себе. Там же был адрес Ванессы.

Джон испытывал глубочайшую неприязнь к человеку, который не постеснялся забрать с собой девочку, навсегда спрятав ее от матери и сестры. В то же время он здорово разозлился на Мелли за то, что та скрыла от Клэр местонахождение сестры.

– Клэр имеет право знать, где находится ее сестра, – заявил он.

– Зачем ей это? Они же совсем не знают друг друга. К чему бередить прошлое? – Мелли сжала его ладонь. – Клэр счастлива с тобой, Джон. Пусть все останется, как есть.

Но Джон продолжал спорить, пока Мелли, пусть и с неохотой, не дала Клэр адрес сестры. Та написала Ванессе, но так и не получила от нее ответа.

Джон понемногу проникся к Мелли если не любовью, то симпатией. Он начал понимать, что ее привычка умалчивать брала начало в безусловной любви к близким. Мелли просто не умела проявлять свою заботу по-другому. Но перед самой своей смертью она научилась открываться – пусть только в присутствии одного зятя.

Как-то раз, после одного из жесточайших приступов кашля, Мелли заявила:

– Я скоро умру.