Архив еврейской истории. Том 12 - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, на очереди стоял вопрос о посылке делегации в Эквадор. Но денег у комитета не было не только на посылку делегации, но даже на текущие расходы. Самуил Осипович вел переговоры с транспортными предприятиями в надежде получить у них аванс в 100 тысяч франков в счет будущих благ, но из этого ничего не вышло. Пытались мы получить субсидию от эмигдиректа[940] (через Крейнина), но и тут потерпели неудачу. Так прошло около трех месяцев. За отсутствием денег дело стояло на мертвой точке. Еврейская общественность относилась к Эквадорскому комитету с ледяным равнодушием. «Что, дескать, это за комитет? Кто они, эти Фреи, Бони и т. д.?» Комитету оставалось самоликвидироваться. Но в один прекрасный день старший Бони сообщил нам с великой радостью, что ему удалось получить от одного очень богатого немецкого беженца, некоего Штенберга, 100 тысяч франков на поездку делегации в Эквадор. Таким образом денежный вопрос казался разрешенным. Перед комитетом открывались широкие перспективы. Оптимизм Самуила Осиповича был безграничен. Он не раз выражал уверенность, что, как только Эквадорский комитет заключит договор с Эквадорским правительством, капиталисты наперебой будут нам предлагать свои миллионы. Намечена была делегация из трех человек: Бориса Бони, человека очень даровитого и хорошо владеющего французским и испанским языками, Самуила Осиповича и атташе эквадорского генерального консульства в Париже, Кордовца, который якобы имел большие связи в эквадорских правительственных кругах и должен был помочь комитету получить концессию на самых лучших условиях. Шли приготовления к отъезду; секретарь Бони о чем-то хлопотал, что-то подготавливал. Но комитет не созывался. Шли недели, а делегация не покидала Парижа. Ни я, ни Лурье, ни Крейнин не понимали, почему делегация откладывает свой отъезд. Самуил Осипович ходил почему-то страшно удрученный. Однажды Самуил Осипович явился ко мне весьма расстроенным и сообщил мне потрясающую весть: 100 тысяч франков, на которые они рассчитывали, ухнули. Я, конечно, ожидал услышать от Самуила Осиповича, что поездка делегации отменяется, но каково же было мое удивление, когда Самуил Осипович заявил мне: «Мы, я и Бони, все-таки поедем. Деньги на поездку я взял взаймы у своего друга Гурвича». «Когда-нибудь, – сказал мне Самуил Осипович, – я вам расскажу подробно, что я пережил за это время и что стало со 100 тысячами франков». Сколько денег он взял у Гурвича и на каких условиях, он мне не сообщил. Таким образом, комитет был поставлен перед свершившимся фактом. Мы узнали, что билеты уже взяты и что Самуил Осипович и Бони уезжают в Эквадор через 2 дня после того, как я узнал от Самуила Осиповича, что 100 тысяч франков ушли из их рук.
Делегация уехала, зная отлично, что у комитета денег нет и что рассчитывать на его денежную поддержку не было никаких оснований. Насколько комитет был беден, Вы можете судить по тому, что через три дня после своего отъезда из Парижа Самуил Осипович написал четырем членам комитета – мне, Лурье, Крейнину и Мабо – отчаянные письма, умоляя нас уплатить одному чиновнику эквадорского Генерального консульства 1500 франков, иначе «все дело погибнет». И мы с величайшим трудом достали эти деньги и предупредили таким образом скандал.
Делегация уехала в конце июня 1934 г., и Фрей перестал созывать комитет. Между тем по Парижу поползли слухи, что Фрей, младший Бони и Раш занимаются некрасивыми паспортными гешефтами в Эквадорском консульстве. Я понял, что с такой публикой комитет явно обречен на гибель и может кончить плохо. Желая спасти дело, я решил коренным образом реорганизовать комитет путем включения в него целого ряда видных общественных деятелей. Но это оказалось почти неразрешимой задачей. Целый ряд лиц, которым я предлагал войти в комитет, мне говорили: «Как Вы можете строить такое серьезное дело, как эквадорское, когда центральной фигурой в Вашем комитете является чуть ли не уголовный тип Борис Бони, когда у Фрея плохая репутация, а 2-й Бони и Раш занимаются темными паспортными делами?» Я на это ничего не мог возразить, т[ак] к[ак] сам слышал и про Бориса Бони очень нехорошие вещи и знал, что остальные перечисленные лица не заслуживают доверия. Положение мое, Лурье и Крейнина было убийственное. Но этого было мало. Осенью 1934 г. Фрей сообщил мне, что Самуил Осипович взял у Гурвича деньги не в виде личного займа, а в виде ссуды для комитета, причем какая-то инициативная группа дала Гурвичу от имени комитета в обеспечение его займа обязательство, в случае коего Гурвичу было предоставлено монопольное право <нрзб> всех эмигрантов, которых комитет будет отправлять в Эквадор. Должен сказать, что такой образ действия Самуила Осиповича меня глубоко огорчил и возмутил. По-моему, он не имел ни юридического, ни морального права заключать такого рода сделку с Гурвичем без ведома и согласия комитета. Для меня стало ясно, что я дальше остаться в Эквадорском комитете не должен, и я подал Фрею формальное заявление о моем выходе из комитета. Одновременно со мной ушел из комитета и Лурье. Крейнин еще раньше покинул комитет, т[ак] к[ак] он претендовал на постоянное жительство в Палестине. Фрей остался председателем развалившегося комитета и, насколько мне известно, бездействовал как раньше и почти никакой материальной поддержки Самуилу Осиповичу и Бони не оказывал. А время шло. Я, конечно, поставил Самуила Осиповича в известность о моем уходе из комитета и о причинах этого ухода, причем не скрыл от него своего мнения, что если комитет не будет реорганизован и Фрей не будет отстранен от должности председателя, эквадорское дело погибнет, если еще и до Квито дошли сведения о темных паспортных махинациях Раша и младшего Бони, к которым якобы был причастен и Фрей. Сам Самуил Осипович и Борис Бони стали получать письма на имя Мабо и Лурье с требованиями, чтобы Фрей ушел и чтобы комитет был коренным образом
