Уровень 2 - Глеб Леонидович Кащеев

Еще неделю назад Илья был уверен, что находится в полной гармонии с собой. Жил один в свое удовольствие, ни в чем не испытывая нужды. Он забрался по пирамиде Маслоу на самый верх, уселся на вершину и плотно там обосновался: читал литературу по мифам, иногда писал анонимные философские посты, с удовольствием наблюдая сколько лайков они собирают и какие бурные споры вызывают. Играл в шахматы и наслаждался одиночеством. Разве что аристократический онегинский сплин его иногда беспокоил, особенно в дождливые дни.

За последние дни все изменилось. Во-первых, у него откуда-то возникли друзья. И нельзя сказать, что они в нем сильно нуждались, но все равно были рядом, и, что странно, он, похоже, был рад этому. И, страшно подумать, иногда сам нуждался в них.

Потом эти дети… после того, как Илья вылечил первых, то в душе появилось странное ощущение. Его было сложно сформулировать, но впервые он оказался нужен кому-то по-хорошему.

Раньше Илья с пренебрежением относился к тем, кто старался подмазаться лестью, ибо понимал, что все это делается исключительно из-за денег, а точнее ощущения богатства и успеха, которые от Ильи исходили как аромат от цветущей в ночи белой лилии.

Сейчас было все иначе. Илья что-то сделал сам, по своей воле, и от этого ощутил такой поток светлой лучистой и греющей благодарности, что потерялся, утонул в этом чувстве и только тогда понял, насколько замерзал до этого. Он как Кай, в сердце которого, оказывается, засел кусочек злого зеркала, а он совершенно этого не осознавал, и считал окружающий его холодный дворец нормой. А тут через ледяные стены пробились теплые весенние лучи, осветили тающие стены, и Илья ужаснулся.

Самой поразительной переменой была Надя. Та, что сейчас идет позади шаг в шаг и, кажется, даже дышит с ним синхронно. Она вроде даже ничего и не сделала, но каким-то непостижимым образом выдернула осколок из сердца и теперь с каждой минутой Илья с удивлением открывал нового себя. Он не понимал, что такого было в этой девушке, но рядом с ней возникало теплое ощущение чего-то родного, знакомого вроде уже сотню лет, но потерянного когда-то в детстве и вот только сейчас обретенного вновь.

Впервые у него было ради кого жить… и бороться. Не для себя, а именно для других. Ради Нади, остальных четверых друзей, детей, которым он не успел еще вернуть память, их родителей, что расцветали на глазах, глядя как разум возвращается их чаду. И, надо было признаться, это было чертовски приятно. Наверное, в последние пару дней он впервые приблизился к тому, что можно было назвать счастьем.

Тьма впереди почему-то не отступала под лучом фонаря, а висела, как плотная завеса. Илья подошел вплотную и остановился. Теперь преграда была всего в шаге от его лица. Непроницаемо-черная, настолько, что даже не поймешь из чего сделана.

Но он же в любом случае должен пройти до конца.

Илья протянул руку и наткнулся на ощущение холодного тумана, знакомого по ночным кошмарам. Пелена не пропускала свет, но если нажать с усилием, то сквозь нее можно было пройти.

Он выставил вперед руку, продавливая черную мембрану, сделал два шага вперед и оказался в центре Лабриса.

Тут же обернулся и крикнул Наде изо всех сил:

– Беги!

Семен

Юльку отправили спать в ее комнату. Она еще не совсем пришла в себя и все еще была ошарашена произошедшим, так что уснула сразу же и накрепко.

Семен подоткнул ей одеяло, как делал это каждый вечер в прошлой жизни, и вышел в гостиную-кухню. Ханка стояла у окна и грустно смотрела на улицу. Когда он подошел, она не повернулась, и Семен аккуратно обнял ее за плечи.

–Нам надо поговорить, – сказала она серьезно и, как ему показалось, несколько смущенно.

Обычно эти слова в устах девушки ничего хорошего не предвещали, насколько он слышал из разных мемов и анекдотов.

– Если ты про то, что Юлька теперь живет с нами… – начал было он, но Ханка, не поворачиваясь, положила свою руку на его ладонь и прервала:

– Нет, что ты. Это так и надо. Это же правильно, чтобы все вместе. Я совсем про другое. Мне нужно тебе признаться кое в чем.

В этот момент входная дверь резко распахнулась и в комнате сразу стало тесно от двух здоровенных монгольских воинов в доспехах. Правую руку оба держали на рукояти кривых мечей.

Семен вскочил, быстро огляделся и схватил со стола хлебный нож.

В этот момент в комнату вошел невысокий пожилой бородатый монгол в мехах, обильно увешанных золотом.

Никто из нежданных гостей пока не проявлял агрессии, поэтому Семен застыл в боевой стойке, выставив перед собой нож.

– Как вижу, ты в итоге все-таки выбрала себе воина, а не книгочтея, – прищурив глаза неторопливо и спокойно произнес пожилой мужчина и удовлетворенно улыбнулся, – молока то с дороги нальешь?

– Семен… все в порядке… – тихо сказала Ханка.

– Кто это? – не отворачиваясь от гостей спросил он, медленно опуская нож.

– Ханка это не имя. Это прозвище, которое стало родным. Это мой отец, – тихо сказала она, – познакомься. Перед тобой Чингисхан.

– Что-то ты дочь, забыла все хорошие манеры, – усмехнулся пожилой монгол. – Видано ли, безусому юноше старика первым представлять?

– Прости пап, – это Семен. Мой… – она замялась.

– Да знамо, что твой, – Чингисхан расхохотался, прошел к столу и тяжело опустился на лавку. После чего сделал знак рукой телохранителям и те тут же удалились. Судя по звону доспехов, те встали снаружи по обеим сторонам входной двери.

– Ну что, давай поговорим, Семен, – седой монгол с прищуром посмотрел на парня.

Семен уже давно положил нож на стол, но присесть на лавку пока не решался.

– Да садись ты, – понимающе прихлопнул широкой мускулистой ладонью по столу Чингисхан, – я рад, что дочь выбрала не книжного червя, каким был ее брат, да пребудет его душа в лучшем из миров, а воина. Времена трудные, и защита ей понадобиться. Да и мне так спокойнее.

Семен наконец взглянул на Ханку. Та, закусив нижнюю губу, все это время виновато смотрела на него:

– Я как раз хотела тебе сказать…

Он кивнул одними глазами, дескать, ничего страшного. Не обман это никакой и стесняться тут нечего. Брат погиб, и она позвала отца. Все логично. И кому воронов слала теперь тоже ясно.

– Времена говорю, странные и трудные грядут, – прервал их молчаливый диалог отец. – Мастер наш, хитрый старый лис, все вовремя почуял, подставил вместо себя двойника. Я уже тогда неладное заподозрил, но не понял, старый дурак, как далеко все зашло. Алекса твоего не