Ведьма. Истоки - Галина Валентиновна Чередий

грибы и какие-то на удивление вкусные коренья, отдаленно напоминавшие картофель. В голове зашумело, тревога наконец улетучилась, на душе стало легко, окосевшие слегка мужики всех трех рас по очереди стали травить смешные байки. Я, сытая и тоже здорово охмелевшая, привалилась плечом к Лукину, все больше залипая взглядом на языках пламени. Ведьмак обнял за плечи и прижался губами к моему виску, целуя без всякого стеснения, я терлась в ответ за малым не мурча от уюта и теплой близости.

— Ты не должна сомневаться в своем выборе, василек, — прошептал Данила. — Поняла? Никогда и ни при каких обстоятельствах. Ведь не ты одна выбирала. Но если ты откажешься, то все зря.

Я хотела спросить о чем он, но хмель и усталость навалились так дружно и плотно, что сморило меня раньше, чем разум сформулировал вопрос.

— Господарка, пробудись! — скрипучий голос буквально всверливался мне в мозг, порождая волны боли. — Пробудись, очи, зельем обманным залитые, открой!

Я с трудом разлепила веки и увидела над собой физиономию лешего, а выше его растрепанной башки был полог палатки. Медленно моргнула, пытаясь запустить мыслительный процесс. Когда и как я оказалась в палатке, и что здесь делает леший?

— Какого… — каркнула, и в пересохшем горле адски запершило, не дав продолжить, а снаружи вдруг донесся протяжный рев, эдакая смесь ярости и боли.

— Израдцем вероломным твой полюбовник оказался! — снова врезал мне криком по мозгам леший. — Дурманом сонным опоил нас всех да сам сбежал, нещечко твое прихватив! А я ведь чуял! Не зря нутро мое от его подношений воротило-то!

Что? Лукин ушел, прихватив книгу? Но зачем?

Я, продолжая моргать и напрягать упорно не желающий соображать разум, отпихнула лешака и села, осматриваясь в палатке. Хозяин леса просочился сквозь ткань наружу, продолжая причитать, сыпать обзывательствами и проклятиями. Подумалось: чего он-то так шумит, обокрали же и предали меня. Его всего-то только подпоили, если даже этот факт принимать на веру. Ведь добавить чего-то эдакого возможность была не только у ведьмака, но и у самого лешего, а я его спящим не видела. Где гарантия, что он не усыпил нас всех, расправился с Данилой, припрятав в своих дебрях тело навечно, а теперь обвиняет и вопит.

Тряхнула головой, осознав, что в первую очередь не паникую от самого факта пропажи долгожданного наследства, а выстраиваю варианты развития событий, где Лукин не виноват. Такое себе, надо сказать, оправдание. Не виноват, потому что убит. Натура подлунной наружу лезет спросонья что ли? Лучше тебе сдохнуть, возлюбленный, нежели предать?

Снаружи, перекрыв вопли лешего, опять донесся рык, и я полезла из палатки, нос к носу столкнувшись на выходе с Василем.

— Ты в порядке, сестренка? — с отчетливым порыкиванием спросил он, и я заметила выпирающие из-под его верхней губы клыки. Да и само лицо выглядело не как обычно, чуть искаженно вытянутое, как если бы он тормознул уже начавшееся обращение.

— Да, только голова трещит и не желает работать. Лукин, и правда, ушел?

— Сбежал, паскуда! — подтвердил оборотень.

— Утек, чужеяд пронырливый! — поддакнул лесной царь. — Зверье с пернатыми доложили: верхами домчался он до стоянки копачей поганых, а там запрыгнул в железяку самоходную, той бабой паскудной брошенную, и был таков.

— Ур-р-род! — резюмировал Василь.

— Это все только со слов лешака, — очень тихо, чтобы не спровоцировать главаря лесной нечисти, возразила ему. По факту-то мы сейчас в вотчине лешего, мало ли что прилететь может.

Василь прищурился гневно, явно давая мне прочесть “А у тебя есть еще сомнения?” на своем лице, но я посмотрела ему в глаза пристально и непреклонно. Мне нужны доказательства.

— К реке иди, живо, — велел оборотень, и я послушалась.

Как только вышла к самой кромке воды, Василь перекинулся, выпутал задние лапы из ткани штанов и огромными прыжками скрылся в лесу.

— Никак словам моим не веришь, господарка? — обиженно прокомментировал это леший. — Вот она, натура ваша бабья бестолковая. До последнего будете тому, кто сладко удом ублажал, верить да прощения придумывать вместо того, чтобы догнать и покарать. Разве что, с другой зазнобой на месте застав, в гневе зашибить способны, да и то потом еще и слезы покаянные некоторые из вас льют. Тьфу, несмысель сплошная!

— Если Лукин все это задумал изначально, то догонять его смысла нет никакого, — умывшись и выдержав тем самым паузу, ответила я, забив на очередной сексистский выпад. — А покарать никогда не поздно.

— Да как же, не поздно! Книга у него твоя, али не слышала? Наследие твое!

— Да хватит орать! — не сдержавшись, отмахнулась таки я.

— Эх ты, господарка! Молода-а-ая! Не соображаешь еще, чего лишаешься.

Я только поморщилась. Это он ничего не понимает или прикидывается. Книга ведь лишь символ и сборник неких знаний прародительниц, а сила моя теперь вся со мной и во мне. Может, у других подлунных как-то по-другому с этим, но я ощущала с полной четкостью — все отмерянное и положенное внутри, потому что оно отныне неотъемлемая часть моя, больше даже, чем часть тела. Пока я жива, силу из меня не вычленить уже. Возможно, сама бы могла ее исторгнуть, отказаться, но пока ни способа это сделать не знаю, ни желания не имею. А книга… она скорее ключом была, изначально открыв потаенное и обратившись после… ну в обычную книгу, похоже. Чрезвычайно ценную, единственную в своем роде, но книгу.

Василь вернулся и утвердительно дернул мохнатой башкой, отвечая на мой вопросительный взгляд. Вот, значит, как. Все же Лукин ушел. Сам. Но почему? И книга-то ему на кой черт? Он же сам сказал, что там по сути руководство по применению моих сил в “мирных целях”, ничего о достижении вершин власти и могущества, а также фантастическом обогащении не было. Или же было, но не на поверхности, и Данила солгал? А может, именно таким — добыть книгу и свалить и был его изначальный план? Но опять же, на кой? А как же награда в виде части силы рода для него, что было прописано в нашем договоре? Он получил уже ее по умолчанию, только я завладела книгой и приняла свою стезю, и промолчал?

Голова пухла от вопросов и непонимания, а вот чувства были как будто приглушенными. То есть я разумом уже поняла, что Данила меня предал, не важно до какой степени —