Сам - Николай Воронов

— Имеется беспрецедентный повод для тоста.

Болт Бух Грей выждал, пока не придушил в себе радость, чтобы не рухнуть в слюнтяйство феминизированных офицериков.

— Со всей ответственностью подчеркиваю, что этому не было прецедента. Тем для меня, разумеется, ответственней.

Курнопай приготовился к тому, что тост Болт Бух Грей посвятит ему.

— Не можешь себе представить, дорогой Курнопа-Курнопай, что́ сотворилось. Сие событие не адекватно сотворению чего-либо в библейском смысле. В моем сознании оно силой воздействия возвелось в ранг библейских деяний. Ночь. Сплю крепко, спокойно. Вдруг пробуждаюсь. В полной темноте — САМ.

— ОН что… ЕГО видно?

— Еще спрашивает. Тебе было позволено САМИМ входить с НИМ во внутреннее соитие. Еще спрашивает. Из-за неверия спрашиваешь.

— Нет, господин священный автократ. Если бы видел ЕГО, не спросил.

— Истинная вера в бога не предполагает интереса к его внешнему образу. Тот, кто думает: «Увижу — поверю», — по мнению священнослужителей, никогда не приблизится к Богу. Ты был выделен САМИМ не для лицезрения ЕГО. Для духовного породнения. Исходя из давней симпатии к тебе, смиряю возмущение. Когда-нибудь замечал гало?

— Что?

— Кольцевое свечение вокруг солнца, равномерное. Солнце в протуберанцах — буревое свечение. Пробуждаюсь. САМ. Контуры света вокруг НЕГО слоями. Серебряный слой, жемчужный, лазурный, цвета бразильского топаза. Еще имеются оттенки. «Лежи, — говорит. — Только в состоянии телесного покоя ты способен внять МОЕМУ решению. Оно таково: «Я передоверяю тебе руководство Самией. Не отрекаюсь. На тебя возлагаю». — «Великий САМ, что ВЫ?! Не справлюсь». «Химера, — говорит. — Цель в ином». — «Не берусь, великий САМ. Как все дети земли, я слаб и неразумен». — «Дети Земли, — говорит, — не слабы. Слишком сильны дети Земли. К чему ни притронутся — разрушения. Дети Земли не неразумны. Дети Земли разумны до бесчувственности, до безмозглости, до самоубийственности. Итак, я возлагаю Самию на тебя. Освобождайся от химер. Не забывай о Мировом Чувстве и о Мировом Разуме. Теперь я совершу символическую передачу СВОИХ обязанностей тебе». И возложил свои персты на мой лоб. Я очнулся. ЕГО нет. День. Тишина, адекватная тишине, бывающей перед цунами. Однако, слава САМОМУ, цунами нет. Ну, Курнопа-Курнопай, выпей за меня, грешного, кому великий САМ передоверил Самию. Выпей еще за то, дабы ОН не произнес мне горькой укоризны в неизвестный час и год: «Жаль, Болт Бух Грей, что я передоверил тебе управление страной».

Слушая священного автократа, Курнопай забыл думать о том, что тост не за его будущее. Не огорчился он, что САМ передоверил Болт Бух Грею их необоюдное отечество, благодаря решению САМОГО, наверно, оно станет обоюдным.

Единственное, что смутило Курнопая, новый каламбур священного автократа, но он без промедления заклеймил себя: «Неймется тебе в чем-то да сыскать червоточинку».

Он глянул в поощряющие глаза Болт Бух Грея. Это по-братски со стороны правителя: не выслеживать того на лице, как аукнулся в нем рассказ о явлении великого САМОГО, а просто желать, чтобы он выпил с ним водки.

Персиковая водка маслянисто покачивалась в стакане. На секунду Курнопай перелетел в пещерный погребок, куда попал после нежеланной близости с Кивой Авой Чел. Королевские запасы погребка вдруг с отрадной приемлемостью открыли ему сегодняшнего Болт Бух Грея, и он сделал восторженный выдох, будто докер перед употреблением обжигающего грога, и выглотал водку из стакана.

Выпил и священный автократ. Изо всей мочи они шваркнули стаканами об пол и расцеловались с клятвенной лихостью, чуждой разлому и предательству.

— Доверие, и чье?! И не возгордился. У меня, кроме тревожнейшей ответственности и стремления к скромности, не родилось других чувств. Немного погодя возникла потребность подвергнуть анализу проделанное. В самых ответственных случаях мне простейшим образом дается бескомпромиссность. Итог с недочетами, недоработками. Прежде всего ставить перед массами держцели, в их надобности нужно убедить массы. Народ точно ребенок: подход к нему найди, убеждай с душой, погладь по головке, пообещай подарки, но выполни. Правительства сладкоусты на посулы, да у них в характере злоба к исполнению обещаний. Недочетом наших благороднейших целей явилась торопливость. Разумеется, мы желали вздыбить Самию на уровень ведущих стран планеты, но не провели разъяснений. Недочет два: мы не поставили индивидуальных задач, опираясь на генофактуру народов, народностей, племен. Спешка, пускай благороднейшая, наложилась на не совпадающие во многом психологии, культуры, истории масс. Почему Англия, в отличие от Моголов, не слилась с Индией? Она эгоцентрически хранила свое отчуждение. Прежде всего религиозное, этическое, культурное. Моголы осели в Индии. Породнение воззрений, способов хозяйствования, психофизических сущностей… Скажешь, что Индия могла оказаться для Англии своего рода Бермудским треугольником. Англия бы исчезла, Индия сохранилась. Моголы слились с Индией, но не исчезли, хотя бы в исторической памяти. Индия! Мы схожи с нею конгломератом национальностей, религий, экономик, психогеноструктур. Как мы, так и они похожи на мифическую повозку, в которую запряжены ракетопланы, тракторы, слоны, тигры, грифы, дельфины, пальмовые воры, махаоны, скарабеи… Образно говорю, мудро, совестливо?

— Ага.

— Ну то-то же, мой дорогой Курнопа-Курнопай. Недочеты молодого правления неотделимы от недочетов народа в целом. Кстати, вину за все и вся в обществах возлагают на правительства. Нет в этом истины и справедливости. Зато имеется кривизна. Что изменилось из-за того, что Данциг-Сикорский не возглавляет вооруженные силы Самии? Ничего.

— Мирное время.

— О, э… Была бы война — сыскался бы другой. Воля и власть полководца номер один по преимуществу создают своего рода плотину для подчиненных ему военачальников. Одна из распространенных причин — закон уцеления. Полководцы меньшего чина сознательно держат себя в тени. Вообще-то, по обыкновению, каждая война выдвигает своих полководцев.

— А нельзя оживить Данциг-Сикорского?

— Милый любимец САМОГО, мой персональный любимец, я видел, как ты с ним разговаривал. У меня нет сомнения в том, что он выразил свое довольство положением садовника.

— Выразил.

— Он в том счастливом возрасте, когда человек расстается с сексом, извини, с обжираловкой, обпиваловкой. Остается единственное: любовь к природе. Понятно, к САМОМУ, к богу Саваофу. Во время правления Главправа он был фигурой номер два. Главправа нашло возмездие за узурпацию талантов народа и высшей администрации. Данциг-Сикорский тоже заслуживал смерти. Я не дал его убить. Ему было дано право на искупление. Искупая тягчайшую вину за поддержку режима Главправа, он обрел наконец-то неложное счастье, чему я радуюсь. Предположим, я отзовусь на твою доброту. И что же? Мы совершим негуманистический акт. Данциг-Сикорский лишится обретенного счастья. Второе. Он, по не зависящим от него обстоятельствам, снова маршал. Этим он фактически приравнялся к моему положению.

— В истории навряд ли бывали случаи маршальских отсидок на гауптвахте.

— По-моему, при Наполеоне. Став обратно маршалом, Данциг-Сикорский ни разу не бывал на губе. Я запретил. Честнейший Курнопа-Курнопай, в период после училища ты часто настраивался на противостояние мне. Даже великий САМ этим огорчился при всем обожании тебя и Фэйхоа. Зачем заостряю на этом внимание? Я не припомню автократа более милосердного, чем я. Не стыжусь таким образом высказываться о себе. Это не нескромно, потому что объективно. Я не уничтожал своих врагов, бывших соратников. Нас, властителей гуманистического типа, с момента, когда человек трансформировался в хомо сапиенс, по пальцам перечтешь. К беде моей, человечество привыкло чтить не добродеев. Жестокосердов оно чтит.

«Интересно, — весело подумалось Курнопаю. — Бэ Бэ Гэ вспомнит, что Фэйхоа и я удержали его от общенародного кровопролития?»

— Дело прежде всего в самих народах. Правители всего лишь осуществляют, где сознательно, где интуитивно, их думы и потребности.

«Пожалуй, — сам же подытожил Курнопай, — суть не в том, вспомнит или не вспомнит. Суть не в том, чего он не сделал, а в том, что он не решился на кровопролитие».

Подход к Болт Бух Грею не на основе того, к чему он склонялся (мало ли к чему склоняемся в событиях, которые вызывают у нас взметенность урагана), а по его действиям окончательно настроил Курнопая на отрадный лад, но он тем не менее посетовал, что священный автократ все о себе и о себе, незыблемо благоустроенном, при всех мыслимых и невероятных чинах, а о нем — хоть бы словечко.

Новая привычка появилась у Болт Бух Грея: одухотворясь, мерцая зрачками, делал обороты на каблуках.