Романески - Ален Роб-Грийе

слышно больше и шлепанья валька по мокрому белью. Внезапно прерывается и печальная, похожая на жалобу народная мелодия, и остался лишь тихий лепет воды. Анри де Коринт направляет своего скакуна к гребню возвышенности и подъезжает к подножию причудливо изломанной скалы, как раз к тому месту, где сидел его крохотный поводырь. Он пытается воспроизвести основную мелодию или хотя бы припев той песенки, что так его очаровала, ведь этот припев многократно повторялся, и в нем звучала такая неподдельная грусть. Вспоминая голос прачки-невидимки, де Коринт внезапно вспоминает про певчую птичку, и у него вдруг возникает ощущение, что она… выводила те же самые семь нот, что составляли основу припева. К несчастью, мимолетное ощущение, порожденное интуицией, вместо того чтобы стать более отчетливым и ясным, тотчас исчезает, улетучивается столь же стремительно, сколь стремительно и вынырнуло из глубин его памяти; и забывчивый слушатель мгновение спустя уже оказывается не способным не только воспроизвести голосом, но и мысленно даже самый крохотный отрывочек мелодии, что сначала насвистывала славка, а потом напевала девушка.

Он тихонько дергает за поводья, заставляя коня сделать полуповорот, причем так осторожно, как только возможно, настолько сильное впечатление произвело на него все только что услышанное, и теперь он словно боится прервать какой-то языческий обряд, проникнуть в какую-то неведомую запретную тайну или потревожить саму фею Моргану. Заглянув за край гребня возвышенности, капитан обнаруживает крутой спуск, ведущий к небольшой котловине, прежде скрытой от его взора скалами. Продолбленная и промытая вытекающим из недр земли ручейком, точившим ее в течение тысячелетий, впадина в толще известняка представляет собой идеальной круглой формы углубление с четким, будто вырезанным и обработанным ножом краем; в длину и ширину углубление не превышает шести-семи метров, а глубина его составляет метра три, не больше. Граф де Коринт приближается к краю гребня настолько, насколько позволяет ему здравый смысл, требующий все же позаботиться о безопасности лошади (да и о своей собственной тоже). Сильно подавшись с седла в сторону, он смотрит во все глаза на зрелище, что открывается ему у самых его ног.

Из расселины в скале с силой бьет родник, и поток, подскакивая, извиваясь и искрясь, несется среди камней к небольшому овальному водоемчику в центре впадины. Вода в нем чистая, прозрачная, чуть голубоватая и как будто бы светящаяся изнутри каким-то странным светом. Вытекающий из водоема ручеек вьется среди обкатанных, плоских, гладких, почти до блеска отполированных водой камней, не больших, которые можно было бы назвать валунами, а мелких, какие и камнями-то не назовешь, а скорее очень крупной галькой; затем поток устремляется в бездну, чтобы чуть дальше, вероятно, вновь пробиться на поверхность из чрева земли на другом склоне холма, чей общий вид теперь наводит на размышления, что это старый, потухший небольшой вулкан, с глыбами застывшей лавы, венчающими там и сям ровный бордюр его вершины, и с крохотным озерцом на дне кратера. Как раз напротив всадника, только метров на пять ниже, на самом большом из плоских камней, образующих бережок водоема, неподвижно стоит на коленях девушка, изящно склонившись над зеркалом вод, быть может, затем, чтобы полюбоваться своим отражением, чуть искаженным из-за легкой ряби на поверхности, а быть может, и затем, чтобы поглядеть на свои ручки, которыми она слабо, лениво шевелит в прозрачной воде.

Девушка одета во все белое, ее одежды сшиты из очень тонкого льняного полотна, белоснежного, без единого темного пятнышка, и кажутся не по сезону легкими: широкая, собранная на талии и раздувающаяся на бедрах пузырем юбка позволяет увидеть босые ножки, а такая же собранная на талии блузка позволяет полюбоваться в вырезе «лодочкой» гладкой, отливающей перламутром кожей затылка и шеи, а также округлым мягким плечиком, с которого соскользнула полоска ткани. Пышные, густые черные волосы с довольно заметным рыжеватым отливом откинуты на одну сторону, так как девушка чуть склонила головку к прикрытому блузкой плечу. Изящные, маленькие, пухленькие ручки тоже обнажены. Однако около «прачки» что-то не видно ни белья, предназначенного к стирке, ни деревянного валька. К тому же и вода в этой природной «ванне» остается чистой и прозрачной, в ней нет и намека на молочно-беловатые разводы, которые должны были бы оставить зола или мыло, если девушка действительно стирала.

Вероятно, девушка заметила в чуть подрагивающем зеркале воды отражение возникшего у нее за спиной драгуна на белом коне, ибо она очень медленно оборачивается и поднимает личико к гребню холма. И она улыбается без малейшего смущения этому красивому, обворожительному молодому человеку в хорошо сшитом и пригнанном по фигуре мундире. Девушка оказывается созданием еще более юным, чем думал граф де Коринт: она едва-едва переступила порог отрочества. Ее мягкие кудри сами собой рассыпались по плечам в прелестном беспорядке, когда она поворачивалась к всаднику, именно поворачивалась вся, целиком, мягко и плавно покачиваясь всем телом. У девушки огромные темно-голубые глаза с золотистыми искорками, глаза простодушные, невинные и в то же время уж слишком невинные, вызывающе-невинные, задорные и чуть насмешливые; на белке левого глаза, около радужной оболочки зрачка отчетливо видна черная точка, именуемая в народе «печатью дьявола». Ноздри ее хорошенького, маленького, тоненького носика еле заметно подрагивают. Влажные, неплотно сомкнутые губки, алые и пухлые, делают ее ротик еще привлекательнее, еще желаннее, а ее розовые щечки нежны и бархатисты, словно только-только созревшие персики.

Сейчас девушка очень похожа на какую-то лесную зверюшку, застигнутую врасплох в своей норке (или на лежке) охотником. Однако можно по ее виду и предположить, что она секунду назад нарочно искусала губки, чтобы увеличить свою силу соблазнительницы, чьи секреты и средства достижения цели ей уже известны. Улыбнувшись на всякий случай в ответ, чтобы не спугнуть «видение», если девушка окажется пугливой, де Коринт спрашивает:

— Это ты пела?

— Если это пела не славка, значит, пела я, — отвечает она без тени смущения, — потому что здесь и впрямь больше никого нет!

Голос, конечно, тот же, теплый, чувственный, еще более волнующий, когда звучит на нижнем регистре. Девушка говорит довольно тихо, не повышая голоса, с какими-то очень доверительными интимными интонациями; в них слышатся недомолвки и тайные намеки. Но, быть может, усиливает звуки и придает им какое-то особое значение природный «склеп», в глубине которого находится девушка потому, что ей нравится, как звучит там ее голос и она сама себя с удовольствием слушает? Вполне возможно, именно так и есть, вот почему капитан и допустил ошибку насчет происхождения таинственных звуков…

Граф де Коринт вновь обращается к девушке с вопросом, чтобы поддержать разговор:

— Ты пела очень красивую