Встретимся в полночь - Жаклин Нейвин

– Ваш слуга, госпожа виконтесса. Боюсь, что это я виноват в исчезновении вашего мужа. Когда я увидел виконта, я заговорил с ним. Ему захотелось пройтись, поразмяться, и мы погрузились в беседу. Надеюсь, вы не чувствовали себя заброшенной.

– Нет, – ответила Джулия. – Ничего страшного. – Она обрадовалась, что Рафаэль был в обществе Мартинвейла – все-таки Джулия не очень доверяла своему мужу, несмотря на все его лестное внимание к ней.

Но… он дал денег квакерам. Он позаботился о судьбе этих женщин. Неужели это сделал Рафаэль?

– Антракт сейчас закончится. Пойдемте на наши места. Всего хорошего, Мартинвейл, – вторгся в ее мысли Рафаэль. – Проследите за делом, которое мы обсудили, хорошо?

Мартинвейл широко улыбнулся и низко поклонился с подчеркнутой любезностью:

– С удовольствием.

Возвращение домой в экипаже было легким и приятным. Рафаэль и Джулия немного поговорили о спектакле, но большую часть дороги они расслабленно молчали, слегка покачиваясь, прислушиваясь к приглушенному шуму ночного транспорта, доносившемуся из-за задернутых занавесок. В эти спокойные мгновения Джулия размышляла о том, что сказала Евлалия, и удивлялась, как это ей в голову не пришло, что Рафаэль был хоть сколько-нибудь тронут посещением дома, куда она его затащила.

Он многое скрывал от нее. Это ее опечалило, но вместе с тем ей приятно было открыть в нем столько хорошего. Возможно, со временем он перестанет скрывать. Просто таков уж он по натуре – любит тайны, и ей придется это принять.

Бросив на него взгляд, она увидела, что он внимательно смотрит на нее, и этот горящий взгляд застал ее врасплох. Холод и жар одновременно пробежали по ее телу. Отвернувшись, она развязала шнурки своей накидки. Горячие пальцы пришли ей на помощь, стянув накидку с ее плеч. Она вздрогнула. Рафаэль усмехнулся.

– Я думал, вам жарко.

Мурашки на ее коже, конечно, были вызваны не холодом, и он, похоже, понимал это. Весь вечер Рафаэль испытывал на ней свои чары, и Джулия была совершенно околдована. И это он тоже, вероятно, знал.

Положив руку на спинку сиденья, он коснулся обнаженного плеча молодой женщины. Отведя назад прядь ее мягких волос, он слегка улыбнулся.

– А знаете, что довело меня почти до сумасшествия, когда вы уехали? – Почему-то – хотя она не устала – веки у Джулии отяжелели. – Я никак не мог вспомнить, каковы ваши волосы на ощупь. Они очень мягкие. Но они тяжелые, очень тяжелые. Наверное, это-то и запутало меня.

– Я…

Рафаэль провел по ее щеке костяшками пальцев, и она забыла, о чем собиралась сказать.

– Я ужасно по вас скучал. Каждый день снова и снова я думал, где вы сейчас и когда придете домой, а потом вспоминал, что вы уехали. И каждый раз это ощущалось как удар в солнечное сплетение. Я боялся, что вы не вернетесь.

– В солнечное сплетение?

Рафаэль положил свободную руку себе на грудь. Примерно туда, где находится сердце.

– Вот здесь. Она вздохнула.

– Что-то мне не верится, чтобы вы так уж сильно страдали. – С большим трудом Джулии удалось подчинить свои эмоции разуму. – Вы прекрасно обходились без меня. Вы, кажется, даже предпочитали это.

– Нет, Джулия. Вы позволите мне кое-что объяснить вам? – Он опустил голову и устремил на нее взгляд из-под сведенных бровей. – Может быть, я сумею помочь вам понять что-то во мне. Когда-то вы спросили, был ли я одиноким ребенком. Был. Глубоко одиноким. Это ведь не значит жалеть себя – признаться в этом, да? Во всяком случае, это так. Мои родители были поглощены своей личной жизнью, они меня почти не замечали. Став юношей, я узнал, что мое происхождение сомнительно.

Джулия почувствовала, что рука его замерла, все тело напряглось.

– У моей матери был роман, и она не знала точно, кто был моим отцом. Мне до сих пор это неизвестно. Это был последний удар, и я замкнулся в себе, убежденный, что у меня никого нет. Понимаете?

– Да, – тихо сказала она. – Я понимаю, как это было. – Она понимала – и очень живо. Перед ней был мальчик, которого она всегда в нем чувствовала. Одинокий, даже напуганный. И сердитый. Очень сердитый.

– Я смотрел на семьи вроде вашей, на счастливые пары и чувствовал, что… Господи, я не могу вам передать, что это было. Я был нищим на пиру. И я сказал себе, что все это ненастоящее. Похоть, или притворство для вида, или жадность к деньгам – все что угодно, кроме того, чем это было на самом деле, потому что я не мог смириться с существованием чего-то прекрасного, чего мне ни разу в жизни не довелось испытать.

Джулия была потрясена его откровенностью. Ведь всего мгновение тому назад она сказала себе, что нужно принять его скрытность. Ей удалось проговорить:

– Вы, наверное, были в растерянности.

– В растерянности? Да, конечно. И я чувствовал себя проклятым.

В его голосе прозвучали неконтролируемые чувства, и Джулия обхватила его лицо руками. Несмотря на свою решимость оставаться равнодушной, она ничего не могла с собой поделать.

Рафаэль схватил ее за запястья и медленно поцеловал в ладонь.

– Я оттолкнул вас, потому что всегда это делал. Я привык всех отталкивать, стараясь заглушить в себе ненужную нежность. Но о том, что нежность продолжала жить во мне, я узнал много позже. Поэтому я и держался вдали от всех. А потом я встретил вас, и вы испугали меня до полусмерти. С первого дня, когда я вас увидел, я вас хотел – физически, да.

Но было и что-то еще, чего я не понимал тогда. Это было так ново, так сбивало с толку. Мне это не нравилось. Джулия, есть какой-нибудь смысл в том, что я говорю?

Она прерывисто вздохнула, стараясь удержать слезы.

– Очень даже есть. Он нервно рассмеялся:

– А знаете, в какой момент я понял, что пропал окончательно? Когда увидел вас на улице с Марией. Господи, у меня сердце чуть не выскочило из груди, и я старался как безумный придумать что-то, чтобы занять вас, удержать на некоторое время при себе. – Он покачал головой. – А потом я дотронулся до вас и до ваших губ. Мне кажется, я был потрясен даже сильнее, чем вы.

– Но вы и виду не подали, – сказала она изумленно. Он провел пальцем по ее носу.

– Конечно. Мы, негодяи, никогда не подаем вида, когда затронуто наше сердце.

Рафаэль продолжал говорить о своем сердце. Но он так и не сказал, что любит ее. Джулия ждала этого. Ей нужно было это услышать. Это были главные слова. Потому что она чувствовала: произнести их для Рафаэля – самая трудная вещь на свете, и если он их произнесет, это будет означать, что он преодолел что-то в себе.

Карета остановилась. Подошел лакей опустить лестницу, и они вышли молча и направились к дому. Огни почти везде были потушены, хотя было еще не очень поздно. Рафаэль пробормотал что-то насчет того, чтобы им выпить вместе вина, но она ответила, что уже поздно и что ей хочется сразу же подняться наверх.