Неверная - Али Айаан Хирси

Я была тронута тем, как близко к сердцу он принял нашу картину.

– А что насчет безопасности?

– В прошлом году мусульманам пришлось пережить многое, так что они закалились и не станут реагировать на это.

И казалось, он был прав. «Покорность» вышла в эфир 29 августа и не вызвала бурной реакции. Все было тихо и спокойно.

В начале сентября 2004 года какой-то марокканец выложил в Интернете мой адрес, после чего его арестовала полиция. Он призывал всех верных последователей Аллаха возрадоваться, так как, благодаря слежке за мной и Божьей помощи, им удалось узнать мой адрес – в то время я жила во дворе прямо за израильским посольством. К его сообщению были присоединены две фотографии – моя и Тео, – а основной смысл послания заключался в том, что нас обоих ждет смерть.

Об этом я узнала от журналистов, которые начали мне звонить. Спустя несколько дней ко мне пришли двое полицейских и попросили подать официальный иск против арестованного ими человека. Я так и сделала и предупредила и полицейских, и всех знакомых, что Тео необходимо охранять.

После окончания работы над фильмом «Покорность» мы с Тео не встречались, но время от времени созванивались. Он игнорировал мои просьбы позаботиться о личной охране и даже подшучивал над этим. Он сказал мне: «Айаан, ты просто не представляешь себе, о чем говоришь. Мне угрожают уже пятнадцать лет. Причем от кого я только не получал угроз: и от евреев, и от христиан, и от социал-демократов, и от мусульман – они, кстати, угрожают мне чаще других, – и ничего никогда со мной не происходило. Все обойдется и на этот раз».

К тому моменту я пользовалась услугами телохранителей уже в течение двух лет. Тео не хотел становиться настолько зависимым от охраны, как я. Я боялась, что однажды по дороге домой его подстерегут в темном переулке и изобьют или забросают камнями окна его дома. Мне даже в голову не приходило, что его могут убить среди бела дня – застрелят, перережут горло, воткнут нож в грудь.

Шли недели, и ни со мной, ни с Тео не происходило ничего особенного. Мы не забыли о «Покорности». Мы разговаривали с ним каждый раз, когда со мной связывались представители иностранных СМИ с просьбой посмотреть фильм, однако в целом жизнь той осенью шла своим, мирным чередом, и я во второй раз приступила к выполнению своих обязанностей в парламенте. У меня были собственный дом, работа, которой я очень дорожила и которую считала значимой, дорогие моему сердцу друзья. Мой вес в голландских политических кругах неуклонно рос. Практически впервые с момента своего дебюта на голландской политической арене я была довольна тем, как складывались мои дела.

Чтобы поддержать свое новоприобретенное душевное равновесие, я решила научиться правильнее распределять собственное время. Я постоянно не укладывалась в сроки исполнения проектов; так больше не могло продолжаться. Мне нужно было научиться ставить перед собой конкретные цели и браться за реализацию только тех проектов, которые были направлены на их достижение. Я наняла инструктора по имени Рик, и в понедельник, 1 ноября, мы с Айрис, моей парламентской ассистенткой, разработали новое расписание, которое предписывало появляться на работе вовремя, строго распределяло приоритеты и обязывало нас игнорировать звонки мобильных телефонов во время официальных еженедельных встреч, которые мы торжественно пообещали распланировать.

На следующий день, во вторник, 2 ноября, я появилась в своем офисе рано утром, решив строго следовать принятому плану действий и вооружившись кофе и длинным списком вопросов, которые следовало обсудить. Айрис и я ждали, когда приедет Ингрид, секретарь Либеральной партии. Внезапно экран моего телефона загорелся, и высветился номер Хьюго – моего бывшего ассистента, молодого человека, который на тот момент сотрудничал с амстердамскими муниципальными советниками от Либеральной партии. Я вспомнила о своем решении не отвечать на все без исключения телефонные звонки и, подкрепленная желанием соблюсти дисциплину, нажала кнопку «Отключить звук».

Но экран вновь засветился, и на нем отобразился тот же номер – Хьюго. «Что могло произойти?» – подумала я. Телефон продолжал звонить, но я раз за разом сбрасывала звонки. Мне очень хотелось продемонстрировать свою приверженность нашему плану и новое отношение к времени. Затем позвонила Ингрид. Я ожидала услышать извинения за опоздание, однако в трубке прозвучало: «Хьюго пытается связаться с тобой. Он говорит, что что-то случилось с Тео ван Гогом. На него напали».

Я вскочила на ноги и побежала в офис секретаря либеральной фракции. Офис Арты был гораздо больше моего, с огромным телевизором, который был настроен на прием телетекста. «Что-то случилось с Тео ван Гогом, ему плохо…» – прокричала я, плохо понимая, что говорю, и она немедленно включила новости. Однако в строке новостей говорилось только о какой-то перестрелке в Амстердаме. «Наверное, все в порядке», – сказала я, но меня трясло. Арта предложила позвонить моей охране и узнать у них, что именно произошло. В те дни охранники сопровождали меня до дверей парламента – охранять мой офис не имело смысла, – но когда я уже набирала номер старшего телохранителя, Брама, он вырос передо мной как из-под земли.

– Я слышала, что-то случилось с Тео ван Гогом, – сказала я.

– Это правда, – отозвался Брам.

– Он в порядке?

– Нет. Тео ван Гог убит.

Слезы брызнули у меня из глаз. Я побежала обратно в офис, захлопнула дверь и попыталась перевести дыхание. Я чувствовала себя абсолютно беспомощной, мне было безумно страшно, и я просто была не в состоянии преодолеть шок. Следом за мной в офис ворвались Ингрид и мои телохранители, которые сказали мне:

– Простите, но нам нужно немедленно уезжать.

– Нет, пожалуйста, оставьте меня в покое, я остаюсь здесь, – сказала я, но Ингрид не слушала меня.

– Айаан, ты должна уехать, – повторяла она. Брам был краток:

– Нам нужно немедленно уезжать.

Айрис плакала; она обняла меня, утешая, как ребенка, и сказала:

– Пойдем, Айаан.

Айрис была знакома Тео; с тех пор как мы с Тео начали работать над «Покорностью», они с Айрис постоянно шутили по телефону. Он знал, как рассмешить ее. Брам взял мое пальто, помог мне одеться и сказал:

– Идемте.

Брам и остальные охранники окружили меня. Когда мы шли через двор перед зданием парламента, к нам присоединились другие охранники, которые взяли Ингрид, Айрис и меня в плотное кольцо. Моих охранников было не узнать. Их лица были угрюмы, они превратились в настоящий живой щит, и я заметила, что обычно спрятанное оружие виднелось у них из-под одежды. Они перешли в состояние полной боевой готовности. И это было страшно.

Пока мы шли через площадь к моему дому, расположенному менее чем в пятидесяти метрах от парламента, я везде замечала службу безопасности: полицейских в форме, полицейских в гражданской одежде, служебные автомобили, оружие.

Что случилось с Тео? Я включила новости; начали раздаваться телефонные звонки. Я плохо понимала, что происходит, и находилось в состоянии глубокого шока – именно шока, – вызванного знанием того, что Тео убит. Я просто не могла поверить в это. Мой мозг отказывался воспринимать саму мысль, что нечто подобное могло произойти. По телевизору показывали одни и те же новости: стрельба, тело, накрытое белой простыней, – Тео ван Гог убит. Я не могла сказать себе: под этой простыней лежит Тео. Это казалось абсолютно нереальным.

Время шло, и начали всплывать подробности. Был арестован какой-то мужчина. Свидетелями убийства оказались пятьдесят человек. Одна женщина – видимо, у нее брали интервью корреспонденты Би-би-си – сказала по-английски: «Это был бородатый мужчина в мусульманской одежде». Я пошатнулась. Значит, это был мусульманин, и Тео погиб из-за «Покорности». Если бы мы не сняли фильм, Тео был бы жив. Вина за его смерть лежит на мне.

Под «Покорностью» должно было стоять мое имя, только мое, и заниматься выполнением проекта я должна была самостоятельно.