Семьи: книга третья - Андрей Васильевич Меркулов

с ней тоже очень скоро перешли на надрыв. Не в силах разрешить сложившейся ситуации, Завязин метался между домом и квартирой любовницы, отправляясь в новое место, когда оставаться на прежнем становилось до невозможности тяжело, а в выходные мыкался по третьесортным гостиницам, где только удавалось подешевле снять номер.

Душа Завязина горела. Мучительные переживания не покидали его ни на мгновение, изнутри растравляя сознание. То и дело в горестном раскаянии сокрушался он вопросом, как же такое могло с ним случиться, неизменно приходя к выводу, что всему виной было непреодолимое, от него никоим образом не зависящее обстоятельство — беременность любовницы; когда же подступался к мысли о том, как быть дальше, все его существо охватывали такая тревога и беспокойство, что он полностью терял способность о чем-либо рассуждать. Объясниться с женой — это было очевидное единственное решение, и в глубине души он прекрасно понимал, что больше ничего не оставалось, но мысль эта теперь приводила Завязина в неимоверное отчаяние, и он попросту не мог допустить ее в свое сознание. В паническом испуге бежал он от этого вывода, но, как ни старался, неумолимая реальность по пятам следовала за ним. Не в силах оставаться один на один с собой, Завязин стал допоздна задерживаться на работе, по вечерам встречался с друзьями или засиживался со знакомыми в гараже; в выходные же с самого утра спешил заглушить сознание алкоголем, чтобы только не воспринимать со всей ясностью трезвого разума мучительно неразрешимой действительности, которая не давала ему ни секунды покоя, а напившись допьяна, рыдал, терзаясь сильнейшим чувством вины перед супругой.

Эмоциональное напряжение Завязина нарастало, как снежный ком, и с каждым днем ему становилось все тяжелее носить в себе этот груз. Он испытывал насущную потребность разделить с кем-нибудь переживания, но не находил возможности сделать этого. С Любой он не мог и подумать обсуждать свое душевное состояние, с друзьями тем более — они попросту не поняли бы его. На сочувствие лишь одного человека в кругу своих знакомых хоть в какой-то мере мог рассчитывать Завязин, и в течение этих недель он то и дело порывался поговорить с Кристиной, но каждый раз так и не решался. Она была женщина, близкая подруга Полины, и ему было и совестно, и страшно признаться ей в том, какую участь уготовил он супруге. Завязин продолжал носить в себе мучительные переживания, и неизвестно, сколько бы долго это продолжалось, если бы на неделе он не встретил Юрия. Во время разговора друг сообщил ему, что Ольга в субботу устраивает девичник, на котором будут как Кристина, так и Полина. Это короткое упоминание о вечеринке оказало на Завязина решающее воздействие: он понял, что непременно должен увидеться в пятницу с Кристиной и открыть ей все, подталкиваемый скрытой в глубине души бессознательной надеждой на то, что она на девичнике передаст их разговор супруге.

Приняв после работы внушительную порцию алкоголя, Завязин отправился в гости к Кристине, захватив по пути чекушку водки себе, вина для нее и разной нарезки на закуску. Та уже давно ждала его и, по-быстрому накрыв на стол, стала расспрашивать о делах и работе, между делом с истинно женской проницательностью вглядываясь в собеседника. Завязина она нашла совершенно подавленным: он был особенно кроток, насторожен, зажат и всячески избегал смотреть на нее. Обмениваясь с гостем общими фразами, Кристина еле сдерживала обуревавшее ее волнительное нетерпение, не переставая думать о том, как лучше вывести его на разговор о любовнице.

— Я с Полиной на днях встречалась, — сказала вдруг она, пристально посмотрев на Завязина, и, не дождавшись от него никакой реакции, добавила: — Она говорит, ты дома теперь редко появляешься.

Завязин продолжал молчать. Беседуя с подругой на отстраненные темы, он только и ждал удобного момента подойти к терзавшему его вопросу, но сейчас, когда разговор зашел о его отношениях с женой и любовницей, почему-то совсем смешался и не знал, что говорить, как говорить.

— У нее живешь? — продолжала на ощупь подбираться к другу Кристина.

— Да.

— Ты любишь ее?

— …Да.

— Она молодая?

— Двадцать два года, — пристыженно пробормотал Завязин.

— Обалдеть! — в изумлении вскинула брови Кристина и, взяв бокал, принялась маленькими глотками потягивать вино, исподлобья разглядывая уткнувшегося в стол друга. — И что ты думаешь, теперь быть с ней?

— Да.

— А Полина?

При упоминании о супруге Завязин звучно выдохнул и с силой зажмурил веки.

— Глеб, вспомни: Полина всегда находилась рядом с тобой. После того как у тебя не пошел бизнес… — начала было Кристина.

— Что после того как у меня не пошел бизнес? — прервал подругу Завязин, в возмущении посмотрев на нее.

— Несколько лет она одна обеспечивала семью.

— И что?! До этого полностью содержал ее я… И последние лет восемь живем в основном на мою зарплату! — все более распалялся Завязин. — За те годы, что мы были женаты, я принес в семью намного больше Полины!

— Были женаты? — переспросила Кристина, сделав особенный акцент на слове «были» не столько голосом, сколько мимикой сложившегося в недоумении лица.

Завязин осекся и отвел взгляд.

— Подумай о том, как она будет одна, — почувствовав гложущую друга вину, продолжила Кристина, бессознательно желая сильнее проявить в нем это чувство. — Ей же придется квартиру снимать, а зарплата у нее совсем мизерная, и по специальности она после стольких лет уже не устроится.

— Я буду помогать, — произнес Завязин и с этими словами вновь посмотрел на подругу в надежде услышать или хотя бы увидеть в ней одобрение относительно выказанного им намерения, но Кристина с самым серьезным видом молчала, и этот молчаливый укор окончательно вывел из равновесия его расшатанные нервы. — Она беременна, — опустив скривившееся в отчаянии лицо, чуть слышно выговорил он.

— Кто беременна? — оторвавшись от бокала и уставившись на Завязина, спросила совершенно ошеломленная Кристина.

— Она.

— А какой месяц?

— Седьмой.

— О-бал-деть, — проговорила Кристина, не в силах уже сдерживать обуревавших ее сенсационных эмоций: брови ее приподнялись, глаза загорелись, а губы раскрылись наполовину в улыбке, наполовину в изумлении.

С минуту оба сидели молча, приходя в себя и собираясь с мыслями.

Завязин весь понурился, сжался, затаился, будто на него вот-вот должен был обрушиться потолок. Раскрыв, хотя только Кристине, истинное положение вещей, виной которому был он и которое означало для Полины неминуемое крушение всей ее дальнейшей жизни, Завязин в душе ожидал сейчас взрыва негодования и критики в свой адрес, но ни того, ни другого не последовало. Когда же он, вновь подняв взгляд на подругу, увидел, что та хоть и поражена услышанным, но, похоже, не собирается