Семьи: книга третья - Андрей Васильевич Меркулов

облике супруги, ставших причиной его замешательства. Он не видел, что волосы Полины были тщательно расчесаны и уложены, ресницы и щеки слегка подкрашены, глаза же не излучали прежней сухости, скрывающей внутреннее страдание, а смотрели теперь на него как будто даже ласково. Ничего из этого Завязин не замечал, но явственно ощутил, как при одном только взгляде на жену душевное смятение, с таким трудом сдерживаемое им, вдруг вспыхнуло в груди с удвоенной силой.

Однако кроме внешности супруги имелось и еще кое-что необычное, что сразу зацепило его внимание. В комнату, примыкавшую к коридору, дверь, как всегда, была открыта, а люстра там погашена, но свет все равно горел — теплый мерцающий свет свечей, стоявших вместе с несколькими тарелками и бутылками на журнальном столике возле дивана.

— Привет, — сказала Полина.

— Привет, — потупив глаза, стыдливо и неуверенно проговорил Завязин, принявшись снимать с себя туфли.

— Ты что так задержался? — осторожно поинтересовалась у него супруга.

— В гараже с соседом заболтался… А это что? — не поднимая головы, махнул рукой в сторону комнаты Завязин.

— Так, просто. Решила ужин сделать.

— Ужин?

— Легкий. Креветки только. К пиву… Пиво японское купила, — чуть улыбнувшись, добавила Полина, зная особенное пристрастие мужа к этому напитку.

Услышав последние слова супруги, Завязин почувствовал, как что-то кольнуло в груди; дыхание у него сперло, а лицо скривилось в болезненном выражении.

— Пойдем кушать. Уже остыли, наверное, но холодные даже вкуснее, — не видя лица завозившегося с туфлями мужа, пригласила его Полина.

— Сейчас. Сначала что-нибудь существенное съем, — выпрямившись, пробубнил себе под нос Завязин.

Понурив голову, сжав и приподняв плечи, он неловким шагом устремился на кухню; проходя же в пустой дверной проем мимо стоявшей в коридоре Полины, как будто страшась приближаться к ней, бессознательно постарался протиснуться у самого края, но не рассчитал и громко зацепил плечом косяк.

В холодильнике Завязин нашел остатки приготовленного еще в среду борща и, разогрев его в микроволновке, уселся за стол. Склонившись над тарелкой, он с озадаченным видом принялся за еду, вяло, подолгу пережевывая каждую порцию, по ходу безостановочно размешивая ложкой суп и почти с отвращением смотря на плавающие в нем овощи. Лицо у него было сейчас совсем бледным, каким-то даже измученным, а мышцы на щеках и вокруг губ то и дело непроизвольно подергивались.

— Устал? — сев рядом, спросила у мужа Полина.

— Да, — с трудом проглотив очередную ложку супа, глухо, чуть слышно обронил Завязин. Внимание супруги, приготовленный для него ужин при свечах, ее заботливый голос, участливый вопрос до крайности взбудоражили запертые в его подсознании глубинные переживания. Брови его нахмурились, кожа вокруг глаз сморщилась; все его существо трепетало уже на грани абсолютного отчаяния, а нервы пришли в неистовое движение.

— Ты знаешь, что у Гатауллиных скоро будет ребенок?

Не сразу разобрав смысла сказанного, а выхватив лишь отдельные слова, Завязин, застыв с ложкой супа в воздухе, поднял на жену округлившиеся в паническом испуге глаза; но, поняв, что она имела в виду, вновь потупился в тарелку.

— Нет.

— Мне Вика вчера звонила. Она на втором месяце. Сама вот только на днях узнала…

— Что это? — вдруг прервал ее Завязин.

Повернув голову в направлении, куда указывал муж, Полина увидела, что одна пола ее халата свесилась с ноги, оголив стройное, украшенное черным сетчатым бельем колено.

— Это сюрприз, — смущенно, даже стыдливо сказала она, нагнувшись, чтобы поправить одежду.

— Какой сюрприз? — спросил Завязин, вытаращившись на супругу воспаленным взглядом, пугающе сильно проявившимся на его бледном лице.

— Пойдем уже креветок есть, — стесняясь смотреть на мужа, улыбнулась Полина. Щеки ее залились краской. Она подняла свесившуюся полу, но, когда запахивала халат, случайно еще больше оголила ногу.

Увидев резинки надетых на супруге чулок, прицепленные к ним подвязки, новое ажурное белье, Завязин вдруг весь скорчился, скривился, испытав почти физическое жжение в груди. С силой зажмурив глаза, он опустил лицо на упертые локтями в стол руки.

— Уйди, — мотая головой из стороны в сторону, тихо проговорил он.

— Что?

— Уйди, — скрежеща зубами, уже громче сказал Завязин и тут же повторил, начав лихорадочно сотрясать руками голову: — Уйди-и-и.

— Глеб, что с тобой? — встревоженно спросила Полина, дотронувшись пальцами до предплечья мужа.

— Уйди сейчас же! — резким движением оттолкнув руку жены и поворотившись к ней, прокричал Завязин.

Оторопев от внезапной реакции мужа, Полина растерянно уставилась на него: лицо его, еще минуту назад совершенно бледное, сейчас же бордово-красное, было до неузнаваемости перекошено в гневе.

— Уйди! — неистово проревел Завязин, тряся сжатыми в кулаках руками и смотря в испуганные глаза ничего не понимающей жены. — Пошла вон! Проститутка! Шлюха!!! Пошла вон!!! — уже в исступлении орал он, повинуясь целиком поглотившему его бессознательному желанию сильнее обидеть, оскорбить ее.

Опустив наполнившиеся слезами глаза и устремив на мужа скрытую на одном из век родинку, Полина вскочила со стула и выбежала к себе в комнату.

Опершись лбом на ладони, Завязин вонзил в кожу головы пальцы рук и с такой силой зажмурил веки, что яркие белые полосы замаячили перед глазами. Подбородок его напрягся, губы дрожали, а грудь лихорадочно сотрясалась резкими короткими и частыми прерывистыми выдохами; он жаждал слез, надеясь через них высвободить то, что разрывало ему сейчас душу на куски, но слез не было. И тогда он, до боли в челюсти сжав зубы, принялся с остервенением бить себя кулаками по голове.

Часть пятая

«Меня пленяет женщина-аристократка, ее тонкая улыбка, изысканные манеры и чувство собственного достоинства; воздвигая преграду между собою и людьми, она пробуждает все мое тщеславие, а это и есть наполовину любовь. Становясь предметом всеобщей зависти, мое блаженство приобретает для меня особую сладость. …На мое счастье, во Франции уже двадцать лет нет королевы, иначе я влюбился бы в королеву!», Оноре де Бальзак, «Шагреневая кожа»

Глава I

— Через полчаса спать, — сказала Кристина и, поняв по сморщившемуся в недовольстве лицу не отрывающегося от планшетного компьютера сына, что он услышал ее, вновь вернулась к скворчащим на плите котлетам. Помимо сковороды на печке стояли еще две большие кастрюли: одна с варившейся для пюре картошкой, другая с борщом — обе интенсивно бурлившие и испускающие вверх клубы пара, разносимого сквозняком из открытой настежь широкой, во все окно, фрамуги.

Как обычно, в пятницу вечером Кристина готовила еду на предстоящую неделю, чтобы не загружать варкой выходные, проходившие у нее всегда очень бурно и насыщенно. В эту же субботу она должна была идти на девичник, который устраивала Ольга по случаю своего возвращения из Санкт-Петербурга. Выложив на сковороду