Остракон и папирус - Сергей Сергеевич Суханов

отдыхали среди нескошенной травы, а козы спокойно паслись в ивовой поросли под присмотром сторожевых собак.

Вот в песчаной лощине страус клювом отбивается от наглого волкодава, но, когда из-за холма выскочила вся свора, птица бросилась бежать, высоко закидывая длинные ноги.

Поодаль крестьяне грузят на повозки сено с делянки. Дети плещутся в реке у самого берега, пока кто-то из старших следит за крокодилами, держа наготове амулет в виде глиняного яйца. Ориксы опустили морды к воде, а подкравшиеся к ним шакалы опасливо косятся на их длинные рога.

Впереди зазеленели мангровые заросли. Тонкие корни деревьев словно ростки тростника плотным частоколом покрывали мелководье. Над островом маячили стволы пальм.

Когда барис жрицы направился к берегу, Мис тоже повернул руль. Пришлось проплыть мимо удобной бухты, чтобы не потревожить семейство бегемотов. Лодки получилось привязать к растущей у самой кромки воды акации.

Тасуэи предложила брату и его друзьям свежие финики. Настес ответил вялеными смоквами. Геродот обтер краем хитона яблоко, а жрица, приняв подарок, благодарно улыбнулась. Бакет пустила по кругу каравай из пшеничной муки сут. Фляга с водой у каждого была своя.

— Почему остановились? — спросил Хети.

— Анхере устала ворочать веслом, — объяснила Тасуэи, показывая на рабыню.

— Тогда давай я буду у вас кормчим, — вызвался Геродот. — Мне на нуггаре все равно нечем заняться.

— Спасибо, — жрица благодарно улыбнулась.

После еды бакет отправилась к реке с медным тазом и медным кувшином в руках. Набрав воды, насыпала в таз пригоршню песка, добавила золы из костра, а в кувшин бросила щепоть смешанной с солью соды.

Обе женщины по очереди помыли руки и прополоскали рот. Сначала жрица, потом рабыня. Хети ограничился купанием в Ниле. Карийцы и Геродот коротали время за игрой в сенет[51] на разлинованном куске сыромяти.

Вскоре обе лодки снова заскользили по воде. Тасуэи уселась на краю помоста, поджав под себя босые ноги, как тогда, в храме Пер-Баст. За ее спиной развевались занавеси клети. Выбритую голову она повязала цветастым платком, чтобы не напекло затылок.

Геродот одной рукой держал руль, а другую вытянул вверх, наслаждаясь тем, как ветер холодит кожу.

— Ты на меня не обиделся вчера? — спросила жрица, сощурившись от солнца.

— Нет, — чистосердечно ответил галикарнасец. — Зато узнал кое-что новое про Египет... И увидел... Мне это полезно.

— Хочешь расскажу какую-нибудь историю?

— Давай, — Геродоту хотелось побыстрее забыть вчерашнее недоразумение.

Тасуэи задумалась, смешно сморщив носик:

— Ну, например, о женщине фараоне Нитокрис... Раньше Египтом правил ее брат, но он был убит своими чати, «эвпатридами» по-эллински... Это случилось давно, полторы тысячи лет назад, может, еще раньше. Так вот... Когда она села на трон, то решила отомстить убийцам брата. Велела выкопать в своем дворце глубокий подвал, выложить его плитами, а стены расписать фресками, чтобы он походил на парадный зал. Потом пригласила во дворец этих самых чати якобы на пир. А когда они начали есть и пить, в зал хлынула вода из тайного канала... В общем, все утонули, — Тасуэи с печальной миной развела руками.

— И что, ей это сошло с рук? — спросил впечатленный историей Геродот.

— И да, и нет, — покачала головой хесит. — Нитокрис покончила жизнь самоубийством, чтобы не подвергать свою семью мести родственников убитых чати... Бросилась в полную остывших головешек яму для отжига угля... Задохнулась пеплом.

Галикарнасец молчал, мрачная концовка ему совсем не понравилась.

Он решил поменять тему:

— Мы в Мемфисе задержимся... Пока не знаю, на сколько дней.

— Не расскажешь, какое у тебя там дело?

Геродот выложил все начистоту. Выслушав его, Тасуэи задумалась.

Потом заговорила:

— Просто так святыни эллинов тебе никто не отдаст... Я, вообще-то, не должна с тобой это обсуждать, потому что такие разговоры смахивают на кастовое предательство... Но ты стараешься не ради себя, а для блага своей родины. Все-таки реликвии — собственность Эллады, украденная персами. Да и симпатичен ты мне... Так что постараюсь помочь, чем могу... В храме Хут-ка-Птах за имущество отвечает жрец высокого ранга. У него в подчинении скорее всего находятся один или несколько младших уабов... Вот такого тебе и нужно искать.

— Понятно, — сказал Геродот. — Спасибо... А ты в Мемфисе остановишься или дальше поплывешь?

— Сначала не собиралась, но теперь думаю, что мы с братом проведем пару дней в храме Хут-ка-Птах... Я узнала о смерти одного из старших уабов. Мы с Хети хотим уважить его душу присутствием на поминальной церемонии... А сейчас, извини, мне нужно побыть одной.

Хесит поднялась и направилась к навесу.

В полдень показались пирамиды.

Геродот ошалело смотрел на торчавшие из-за песчаных холмов вершины циклопических сооружений древности. Ничего подобного ему еще не приходилось видеть. Даже храм Геры на Самосе или возвышавшаяся над Акрополем статуя Афины Промахос не шли ни в какое сравнение с этими колоссами.

Геродот уговорил Тасуэи сделать длительную остановку, чтобы он смог подобраться к ним поближе. В прибрежной деревне галикарнасец нанял возницу, который за пару кедетов согласился отвезти его и Хети к пирамидам в повозке на ослиной тяге. За повозкой на веревочном чумбуре брел осленок, которого хозяин не хотел оставлять без присмотра.

Остаток дня Геродот провел у подножия пирамид фараона Хеопса, его брата Хефрена и сына Микерина. Слушая рассказ Хети, галикарнасец задирал голову, чтобы определить на глаз высоту сооружений.

Потом в бессильном отчаянии швырнул вверх камень. Хети, тревожно оглядываясь, попросил его больше так не делать, иначе всех троих могут обвинить в