Антитезис - Андрей Имранов

— Какую задачу?

— Закопать этого сектанта, разумеется. Вместе с его сектой. А ты как думал?

— Самойлова? Но… Я думал, это просто передача.

— Просто передача? — голос Виктора стал снисходительным, — телеэфир — слишком дорогая штука, чтобы тратить его на «просто передачи».

Вирджил хмыкнул, но ничего не сказал.

А сектант — тоже хорош, — продолжал Виктор, — совсем не чует, откуда ветер дует. Придумал — на РПЦ наезжать. Это ж Боже упаси! Лучше б уж на ЕдРо гнал — это еще немножко можно и даже вроде как модно. Только осторожно, разумеется. А церковь трогать — ни-ни, это святое.

Дима нахмурился.

— Но… Самойлов вроде не совсем сектант. Да и ничего такого он не говорил, чтобы…

— Не говорил, так скажет. Это же запись, — Виктор усмехнулся, — да с записью можно такого накрутить, что он сам признается, будто готовит приход Антихриста. Только это грубо слишком будет, мы все же профессионалы. Мы тоньше работаем. Вот к примеру, он говорит: «Несомненно!». А мы перед этим пустим твой вопрос «Вы считаете, что церковь не имеет права осуждать секты?». И что выходит?

— Но… но… — Дима потрясенно хлопал глазами, — это же… нечестно!

— Боже мой, — Виктор воздел очи горе, — наивная душа. Вирджил, ты откуда его откопал? Мальчик, оглянись, это дерьмо вокруг тебя — это жизнь. Ты думаешь, на телевидении по-другому? Ты телевизор-то хоть смотришь, нет?

— Нет, — сказал Дима, — у меня его и нету. Я вообще, через интернет…

— Счастливый, — Виктор подмигнул Вирджилу, — я бы и сам так же делал, если б мог, а то даже меня временами подташнивает. Профессионалов мало, лезет в эфир всякая шваль, и что грустно — пипл хавает. Вон, про Шевчука передача недавняя — ну слепому же видно, как грубо все склеено, фразы почти нигде не подчистили, слышно, что из контекста выдернуто — а нет, крутят только так. Не востребован профессионализм, вот что огорчает.

— Так это… часто так делается? Эти перестановки фраз? И вы так просто об этом говорите?

— Да всегда, — Виктор махнул рукой, — делается. И что бы мне об этом не говорить? Тоже, нашел страшную тайну. Об этом все знают. Ну, кто хочет знать.

— И те кто… кому фразы переставляют? Я бы в суд подал…

— Да на здоровье! — Виктор всплеснул руками, — будет еще один сюжет в копилку. Что ты там скажешь, на суде? «Я этого не говорил»? Еще как говорил — вот запись. Не так говорил? А докажи. Кто тебе оригинал записи даст? И потом, мало-мальски опытный журналист никогда не скажет в камеру такого, за что его можно привлечь к суду. Зачем говорить «Такой-то такой-то — педофил», когда можно сказать мрачным голосом: «в последнее время его часто видят в компании несовершеннолетних» — и тут же пустить эпизод с бабулькой у подъезда, которая умиляется в камеру: «А он детей любит. У него все время в квартире ребятишки, он добрый такой». Потом — дать статистику судебных решений по педофилам, особо подчеркнуть количество оправдательных приговоров, посокрушаться по поводу несовершенства российского законодательства, оставляющего кучу лазеек для педофилов — и всё, дело сделано.

— Это — подло, — твердо сказал Дима, — так нельзя делать.

— Да что ты говоришь? — Виктор разозлился, — ты, между прочим, сам только что в этом участвовал. Еще скажи, что через неделю не придешь на следующую запись.

— А… — Дима посмотрел на Вирджила, но тот молчал, с нарочито отстраненным взглядом глядя куда-то в сторону, — не приду!

— Ну и на здоровье! Думаешь, жалеть буду? Да ты себе хоть представляешь, сколько тут желающих на это место? И что они готовы сделать, чтобы их заметили?

— Представляю, — мрачно сказал Дима, — и еще. Я против, чтобы вы этот сюжет… ну, со мной — выпускали. Я не знал, что вы мои слова так использовать собираетесь. И не хочу в этом участвовать.

— А повторное использование студии ты мне оплатишь? А?

— Но…

— Я думаю, мы договоримся, — мягко вмешался Вирджил, — в конце концов, он же бумаг никаких не подписывал.

Виктор выдохнул и немного поник, словно из него выпустили воздух.

— Чистеньким хочешь остаться, да? Думаешь, мне — не противно? Думаешь, я об этом мечтал, когда сюда рвался? А что делать? Ну, оставлю я сейчас эту передачу, как есть — чего я этим добьюсь? Не я же эфир утверждаю. Меня выставят на улицу, а передачу смонтирует кто-то другой. И смысл?

— Чистая совесть?

— Ха. Ха-ха. Ты знаешь хоть один магазин, в котором совесть вместо денег принимают? У меня жена и двое детей, между прочим. Что я им скажу? Что для меня моя чистая совесть важнее их будущего? Тебе легко меня осуждать — ты молодой, ни семьи, ни детей, ни положения. Не за что тебя цеплять, понимаешь? А мне что делать? И главное — зачем? Что, эфир чище станет, если я уйду? Да ничуть! Найдется тысяча желающих на мое место — смеяться только будут над моей глупостью.

— Если все так будут думать, то, конечно…

— Замолчи, я тебя умоляю, — Виктор сморщился и закрылся от Димы выставленной ладонью, — Вирджил, забирай своего проповедника и сам проваливай. У меня через пятнадцать минут очередная съемка, а я тут с вами…

— Конечно, — Вирджил кивнул и положил руку Диме на плечо, — пойдем. Спасибо, Виктор. Не сердись.

— А! — Виктор махнул рукой и отвернулся.

— Пошли, — Вирджил подтолкнул Диму к выходу и сам пошел туда же.

Дима пару секунд стоял, задумчиво глядя на возню в студии, потом вздрогнул и бросился за Вирджилом. Догнал его уже в коридоре, пошел рядом. Перевел дыхание и спросил:

— А вы сами как думаете? Так можно делать?

Вирджил хмыкнул.

— Неделю назад, — сказал он, не глядя на Диму, — кто-то утверждал, что работа журналиста — освещать любое событие с той стороны, с которой пожелает заказчик. Не помнишь, кто это был?

— Ну… Э… — Дима смутился.

— А сейчас ты не хочешь, чтобы смонтированная запись с тобой шла в эфир. Неужели тебе не хочется, чтобы твои знакомые увидели тебя в роли ведущего? Они же не будут знать, что всё смонтировано. Будет выглядеть так, будто ты злобного сектанта на чистую воду вывел. Честь тебе и хвала. А?

— Хочется, — признался Дима, — очень хочется. Но… Самойлов… он же знает, что всё было не так. И подумает, что я…

— Ага, — Вирджил мельком глянул на Лукшина, — вот как? Что ты сам думаешь, неважно? А что он подумает — важно? Тебе какая разница? Боишься, что он тебя у подъезда с топором подкараулит?

— Нет, — Дима поморщился, — не боюсь. То, что я сам думаю — тоже важно. На самом деле, даже важнее. Но себя можно как-то убедить… а тут как подумаю, что он про меня подумает… черт, как-то… ну вы поняли.

— В газету заметки в нужном ключе писать тебя вроде совесть не глодала?