Антитезис - Андрей Имранов

— Под чей алтарь придут они? Сказано: человек, усомнившийся в слове Божьем, продаст его дьяволу вместе с собой.

— Сказано также, что только на двух заповедях утверждается весь закон и пророки. Они суть главное, а не богословские споры о том, исходит ли святой дух только от Отца или же и от Сына тоже. Почему церковь взяла на себя единственное право решать, что есть слово Божье, а что нет?!

Михаил уже почти кричал, наклонившись к столу.

— Потому, — веско сказал Иосиф, — что не люди, но Сын человеческий создал церковь. Он дал право связывать на земле то, что будет связано и на небесах, и разрешать на земле то, что будет разрешено и на небесах. И не в людской власти уничтожить то, что не людьми создано. И уж точно — не во власти лжепророков в овечьих одеждах, которые внутри суть волки хищные.

— Это, видимо, я — лжепророк. Ладно же. Сказано также: по плодам их узнаете их. Беспошлинные сигареты стоит ли отнести к таким плодам? Или вот, не далее как вчера снял с двери храма, — Самойлов достал из-за пазухи свернутый лист и предъявил его в камеру. Подержал пару секунд, сложил пополам, затем спохватился и протянул Диме со словами, — вот, посмотрите тоже. Я намеренно не говорю с двери какого храма я это снял, потому как случай сей далеко не единичен. Увы, я бы сказал даже, что он типичен. Видимо, РПЦ такую практику если и не поощряет, то, как минимум ей не мешает. Как тут не вспомнить об изгнанных Христом из церкви торговцах?

Дима скосил взгляд на листок. Крупным шрифтом на листе А4 было отпечатано: «Братия и сестры! Убедительная просьба покупать свечи только в храме! Свечи, купленные вне храма, не являются жертвой, угодной богу».

— Мы живем в вещном мире, и содержание храма божьего тоже денег стоит, — Иосиф помолчал, — действительно, настоятели порой перегибают палку — не в их власти судить, какая жертва угодна богу, а какая — нет. Но как храму зарабатывать на жизнь, чтобы были в нем вода и электричество, если не торговлей?

— На пожертвования прихожан, — отрубил Самойлов, — на десятину. Тут и стимул для настоятеля со священниками — мало пожертвований, значит, плохо дело свое делают.

Иосиф задумчиво покачал головой, потом обернулся к Диме.

— Скажите, Дмитрий. Вот вы считаете себя духовным человеком?

Дима с надеждой посмотрел на экран, но он был пуст. Лукшин выждал секунды полторы, вздохнул и твердо сказал:

— Да, считаю.

— Отлично, — Иосиф кивнул, — когда вы в последний раз были в православном храме?

Дима посмотрел на пустой экран и пожал плечами:

— Никогда.

— Так вы не христианин? — удивился Иосиф. Глянул с прищуром, — вы иудей?

Дима слегка разозлился.

— Нет. И вообще, я не считаю духовность синонимом религиозности.

Иосиф отстранился.

— Так вы атеист, — протянул он, — верите, стало быть, что все сущее образовалось случайно. Ну, коли так…

— Нет, — перебил Лукшин. Посмотрел на по-прежнему пустующий экран, поморщился, — нет. Если это вас так волнует, то я — креационист. Я верю, что наш мир был кем-то создан. Но, видя множество версий относительно процесса создания и личности самого создателя, я не вижу никаких причин считать истинной какую-то одну из них. Если уж на то пошло, я вообще не вижу причин как-то почитать этого неведомого создателя.

Иосиф поднял брови.

— Отца и мать своих ты тоже причин почитать не видишь? — спросил он холодно.

— Если бы я знал своего отца только по книгам да по рассказам, при том, что он жив и здоров — тогда — да! Потому как отцовство — не заканчивается с рождением ребенка.

— Отлично! — зло сказал Иосиф, вставая и снимая микрофон, — отлично! Ересь на ереси!

— Э… — Дима отодвинулся, бросая панические взгляды на пустой экран, — «че это он задумал? Драться полезет? Вот блин!»

— Вы очень подходите друг другу, — Иосиф обвел взглядом сидящих за столом, — а я слышал достаточно и мне нечего здесь больше делать. Глубока ересь ваша, нет вам спасения.

Развернулся и тяжелым шагом пошел к выходу из студии.

— Э! — Дима вскочил в ужасе, — гос… святой отец! Подождите!

Но тот даже шага не замедлил. Дошел до выхода, хлопнул дверью и был таков. Дима остался стоять, растерянный и опустошенный. В студии послышалась возня и негромкие голоса. На освещенном участке появилась все та же девушка, наклонилась к Самойлову, сняла с него микрофон.

— Леночка, подожди! — донесся голос из студии, — сейчас, снимем еще пару кадров. Э… Дмитрий, сядьте.

Дима упал в кресло и вытер лоб. Украдкой посмотрел на экранчик — но он был не только пуст, красный светодиод, загорающийся при записи, не горел, да и камера смотрела куда-то в сторону — видимо, оператор как снимал выходящего из студии Иосифа, так потом камеру и оставил. Дима прищурился и присмотрелся — похоже, и оператора-то на месте не было. Со стороны «зрительного зала» доносились отголоски какого-то спора.

— Ох, наделал я делов, — пробормотал Лукшин сокрушенно. «Я же ведущий, я должен был их беседу направлять, а не сам в нее вступать, да еще с такой позицией. Ой, дела. Но и эти хороши! Какого хрена! Я в жизни этого не делал, могли бы что-нибудь подсказать, что делать! А вдруг кто знакомый смотрел? Ох…»

— Не переживайте.

Дима вздрогнул и поднял голову. Самойлов смотрел на него спокойно и сочувствующе.

— А?

— Вы были искренни, а владыка был предвзят. Не расстраивайтесь. Бог есть любовь, помните? Шанс спастись есть у всякого, даже самого закоренелого негодяя и отступника, а вы-то таким не являетесь.

— Да я не поэтому, — Дима махнул рукой, — Как-то… нехорошо получилось.

— Все в руце божией… Дмитрий, что же вы так обижены на отца своего? Вы полагаете, он вас бросил?

Дима оторопел.

— С чего вы взяли? Не бросал он меня, да и не обижен я на него ничуть. У него своя жизнь, у меня — своя… мы созваниваемся… иногда.

Самойлов улыбнулся.

— Я не про того отца. Он не помог вам, когда вы были в нужде и вы решили не верить в него? Назло ему?

Дима поморщился.

— Да с чего вы взяли? Я не назло, я просто не верю. Ни в Христа, ни в Аллаха, ни в Будду. А если кому-то из них действительно есть дело до их «детей» — могли бы как-то… помочь, что ли. В мире порой такое творится…

— А говорите, не обижены, — Самойлов улыбнулся, — Вы полагаете, он бросил человечество на произвол судьбы? А как бы вы отнеслись к тому отцу, который трясется над чадом своих до его седин, контролирует каждый его шаг и не позволяет делать ничего, что могло бы пойти ему во вред?

— Ну, — Дима пожал плечами, — совсем-то уж забывать тоже не годится. Я вот с отцом своим несколько лет не виделся, но я знаю — если я чего попрошу, он всегда поможет. Другое дело, что я сам просить не стану…