Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941 - Михаил Семиряга

Парируя, Гитлер с раздражением ответил высокому гостю что «даже если только часть Буковины останется за Россией, то и это будет значительной уступкой со стороны Германии». Далее он напомнил, что «в соответствии с устным соглашением бывшая австрийская территория должна войти в германскую сферу влияния»[735].

Из записи бесед в Берлине можно сделать вывод, что советское руководство при подготовке требований к Румынии консультировалось с Гитлером по поводу возможности присоединения к СССР всей территории Буковины, но поддержки не получило. Более того, Гитлер, предоставив гарантии территориальной целостности Румынии, вообще заблокировал реализацию этого советского намерения.

Обсуждая бессарабскую проблему, правительство Румынии, как и Советского Союза, постоянно консультировалось с Германией, выясняя ее позицию в случае обострения советско-румынских отношений, и, после того как советские войска вступили в Западную Украину и Западную Белоруссию, они действительно обострились. Уже 21 сентября 1939 г. министр иностранных дел Румынии Г. Гафенку заявил, что «Польша и Румыния выполняли до сих пор функцию барьера против большевизма. Румыния не сможет впредь выполнять одна эту функцию…». В последующем Гафенку призвал западные державы помириться с Германией и объединиться с ней для совместного выступления против Советского Союза.

В начале декабря 1939 г., когда шла советско-финляндская война, Гафенку жаловался германскому посланнику в Бухаресте В. Фабрициусу, что Советский Союз имеет притязания на Бессарабию, а Болгария – на Добруджу. Он просил посла выяснить, сможет ли Германия удержать Россию от этого шага, и запугивал его тем, что большевизм, проникнув на Балканы, будет угрожать всей Европе[736].

В январе 1940 г. по случаю 22-й годовщины присоединения Бессарабии к Румынии в Кишиневе состоялось заседание министров с участием местной администрации. Вскоре Бессарабию посетил король, в связи с чем было заявлено, что, мол, и Одесса является исконно румынским городом. Румынская печать широко и с удовольствием расписывала англо-французские планы завоевания Кавказа.

Все эти провокационные акции, как справедливо квалифицировало тогда советское полпредство в Бухаресте, свидетельствовали о том, что румынское правительство было проводником комбинаций западных держав и возлагало большие надежды на организацию их похода против Советского Союза.

О планах Румынии свидетельствовала и концентрация в начале 1940 г. румынских войск в районах Бессарабии и Буковины, а весной того же года в стране демонстративно была проведена мобилизация более миллиона резервистов, увеличены военные расходы. Одновременно румынское правительство обратилось к Германии за помощью в создании линии укреплений вдоль Днестра. Таким образом, милитаризация Румынии шла полным ходом в предвидении военной акции со стороны Советского Союза.

В специальной директиве немецкому посланнику в Бухаресте статс-секретарь Вайцзеккер посоветовал сообщить румынскому правительству, что Германия не располагает данными, которые свидетельствовали бы об агрессивных намерениях России в отношении Румынии. Вайцзеккер сообщил также, что у Румынии нет оснований претендовать на Бессарабию, которая до 1918 г. принадлежала России, и поэтому советское правительство имеет право не признавать присоединение этой области к Румынии[737].

На последовавшие затем новые тревожные запросы румынского правительства относительно возможности советской агрессии Риббентроп 8 февраля 1940 г. еще раз повторил, что положение Румынии его не беспокоит и что он не предвидит никакой русской агрессии[738].

О намерении советского правительства практически реализовать свой «интерес» к Бессарабии было впервые высказано на сессии Верховного Совета СССР 29 марта 1940 г. Молотов тогда заявил: «У нас нет пакта о ненападении с Румынией. Это объясняется наличием нерешенного спорного вопроса о Бессарабии, захват которой Румынией Советский Союз никогда не признавал, хотя и никогда не ставил вопрос о возвращении Бессарабии военным путем»[739].

Заявление Молотова вызвало серьезное беспокойство в правящих кругах Бухареста. Как на следующий день заявил германскому посланнику В. Фабрициусу и особо уполномоченному Германии К. Клодиусу премьер-министр Г. Татареску, в речи Молотова нет прямых выпадов против Румынии, но все же обстановка требует от Румынии дальнейшего вооружения. Он поблагодарил Германию за продажу Румынии трофейного польского вооружения и просил повлиять на Москву, чтобы она не претендовала на Бессарабию. Германские представители ответили, что германо-румынские отношения будут зависеть от того, как Румыния будет выполнять свои экономические обязательства перед Германией[740].

Через несколько дней такую же озабоченность румынский посланник в Берлине Р. Круцеску высказал и Вайцзеккеру. Но тот изложил личную точку зрения: бессарабский вопрос для России будет по-прежнему существовать, но он не будет решаться ни в настоящее время, ни в ближайшем будущем[741].

В эти дни в Румынии сохранялась напряженная обстановка, на демаркационной линии было отмечено несколько провокаций, пропаганда и официальные лица предупреждали об угрозе для Румынии, исходящей от Советского Союза. В Бессарабии был усилен полицейский террор. 19 апреля 1940 г. коронный совет Румынии, в состав которого входили все бывшие премьер-министры, все члены тогдашнего правительства и высший генералитет, под председательством короля Кароля II высказался против добровольного возврата Бессарабии Советскому Союзу, предпочитая пойти даже на военный конфликт с ним[742].

Потеряв всякую надежду на серьезную поддержку со стороны Англии и Франции, в Бухаресте рассчитывали теперь только на Германию. Король Карол II неоднократно высказывал германским дипломатам мысль о том, что для ведения войны Германия крайне зависит от румынской нефти. Поэтому она должна быть заинтересована в том, чтобы Румыния не была вовлечена в любой военный конфликт. Король пригрозил, что в случае русского наступления все нефтедобывающие и нефтеперегонные предприятия будут взорваны (соответствующие предварительные меры уже были приняты), а сам король эмигрирует за границу. По мнению одного из германских дипломатов, находившихся в Румынии, М. Киллингера, для продолжения борьбы против Советского Союза румынский король может присоединиться не к Германии, а к западным союзникам[743].

Король и его приближенные использовали любую возможность, чтобы продемонстрировать свои дружеские чувства к Германии, восторгались ее победами в войне с Англией и Францией и постоянно подчеркивали, что только Германия в состоянии предотвратить попытки СССР занять Бессарабию. Но германские дипломаты, следуя указаниям из Берлина, успокаивали румын, заверяя их в том, что Москва не имеет намерения применить силу в решении бессарабского вопроса.

Особенностью внешней политики правящих кругов Румынии с весны 1940 г. была ее полная переориентация на гитлеровскую Германию. 29 мая 1940 г. между Румынией и Германией был подписан договор («нефть – оружие»), по которому за поставки нефти Германия взяла на себя миссию обеспечить румынскую армию современной боевой техникой и вооружением[744]. Этим документом фактически было установлено военное сотрудничество и предоставлено место Румынии в гитлеровском блоке.

Как доносил в Берлин посланник Фабрициус 29 мая 1940 г., в разговорах с ним румынский премьер-министр и другие члены кабинета предлагали Германии сотрудничество не только в экономической области, но и в любой другой по желанию германской стороны. Но для этого правительство Румынии хотело бы знать, как правительство Германии представляет себе в будущем обстановку на юго-востоке Европы. А маршал двора в одной из бесед заявил, что король сейчас уже не говорит о нейтралитете Румынии. Всю надежду он возлагает на Германию[745].

По поводу часто ставившихся румынской стороной вопросов о том, что предпримет Германия в случае «агрессии советской России» против Румынии, 1 июня 1940 г. Риббентроп заявил, что эта проблема Германию не интересует, поэтому она должна беспокоить только румынское правительство[746].

Пока в румынских кругах шла дискуссия о том, как поступить в случае советского ультиматума, Москва постепенно форсировала события, хотя подготовка к решению вопроса о Бессарабии велась весьма тщательно. В ней приняли участие высшее политическое руководство страны. Наркомат иностранных дел, Наркомат обороны и другие заинтересованные ведомства. Как докладывал 22 июня 1940 г. в Берлин Шуленбург со ссылкой на беседу с итальянским посланником в Москве А. Россо, до последнего времени Молотов не считал бессарабский вопрос актуальным. Лишь недавно он заявил, что советское правительство желало бы разрешить его в срочном порядке, но мирным путем[747].