Колючая звезда - Лиз Филдинг

Нужно сосредоточиться, хотя он не представлял, как это можно сделать, когда сверху доносится скрип половиц под ее шагами, вот она подходит к постели в нескольких футах над его головой. Нет, он больше так не может. Надо выйти и подышать свежим воздухом.

Габриел отложил кочергу, выпрямился, потер ноющее колено и, покинув дом через заднюю дверь, остановился на крыльце.

Ночь была светлая, ее озаряла почти полная луна, такая яркая, что свет факела казался излишним. Озеро, розовое в лучах заходящего солнца, теперь закуталось в полотнища мглистой пелены. Вокруг была абсолютная тишина. Он побрел вниз, к небольшим мосткам, которые много лет назад они соорудили с отцом, прошел в самый конец дощатого настила и остановился там, в нескольких футах над водой. Надо обдумать, как помочь Клаудии. Вновь и вновь рассмотреть все, что случилось. Но очевидная истина заключалась в том, что он и не мог думать о ком-нибудь, кроме нее.

Он потер руками лицо. Кожа от долгого сидения у камина перегрелась, высохла, ощущение было такое, что она туго натянута на скулы и горяча. Надо бы принять душ, лучше всего холодный. Впрочем, перед ним чернело озеро. Ему и раньше доводилось плавать в нем ночью, вот и теперь, когда и тело его, и сознание, изнуренное бесплодными размышлениями, настоятельно нуждались в том, чтобы освежиться, он решил, что самое время искупаться.

Обернувшись, он посмотрел на окно спальни, надеясь и страшась увидеть в нем Клаудию, но там было темно, ни проблеска свечи, ничего, и он представил себе, как она лежит на огромной старомодной кровати, может быть, уже спит, а может, сон бежит от нее и она истерзана мыслями и сомнениями. Вдруг ему показалось, что он заметил легкое движение, но это скорее всего лишь ночной ветерок, шевельнувший занавеску. Просто его воображение, распаленное чувственностью, показало то, что он хотел бы видеть.

Он даже толком не понял, рад ли ее отсутствию в окне или огорчен, но разбираться в этом не стал.

Слишком уж здесь тихо. Истинная горожанка, теперь Клаудия лишилась привычного шума уличного движения, денно и нощно доносившегося до ее окон и убаюкивающего. Да нет, это просто мысли не дают ей заснуть, тревожные мысли о Маке, лежавшем некогда в этой постели, обнимая свою жену; эта маленькая комната наполнена тихими бормотаниями любви, которая здесь творилась.

Когда ее воображение зашло слишком далеко, заставив устыдиться, она откинула одеяло, встала и подошла к окну, где, оперевшись о подоконник и закрыв глаза, несколько раз глубоко вдохнула свежий воздух, с наслаждением наполнив им легкие.

Его жена. Дженни. Чудовищная глупость завидовать мертвой женщине, но она так сильно хочет Габриела. В какой-то момент, когда он обнял ее, поцелуями осушая ее слезы, ей показалось, что он испытывает те же чувства. Но это был лишь момент.

Звук отодвинутой щеколды прервал смутившие ее мысли, мысли, которых сама она никак не могла изгнать из сознания. Она повернулась, надеясь, что увидит в дверном проеме Габриела. Но дверь оставалась закрытой. Все было так тихо здесь, что каждый звук казался преувеличенно громким, и, когда ее смущенный ум успокоился, когда утихло заколотившееся было сердце, она, не зная, радоваться этому или огорчаться, осознала, что звук, послышавшийся совсем рядом, пришел откуда-то снизу.

Выглянув в окно и посмотрев вниз, в запущенный сад, она увидела Габриела, вышедшего из-под прикрытия карнизов; его высокая фигура хорошо была видна в лунном свете, темные волосы, тронутые сединой, отражали этот свет, когда он бесшумными шагами не спеша направился к озеру и прошел по деревянным мосткам, нависающим над водой.

Клаудия смотрела на него, страшно жалея, что она сейчас не там, не рядом с ним, ей даже хотелось побежать туда, на эти мостки, подойти, обнять его и предложить самое верное средство для исцеления сердечной боли. Предложить ему свою любовь.

Но нет, она осталась на месте и почти убедила себя, что нужно вернуться в постель, а не подглядывать за ним, когда он предается воспоминаниям, которые так долго удерживали его от посещения коттеджа. Вдруг он неожиданно обернулся и посмотрел на ее окно. Клаудия окаменела. Заметил ли он ее, подглядывающую за ним из темноты? Она стояла как статуя, не шевелясь и надеясь, что за занавеской ее не видно. Надежды ее, очевидно, оправдались, потому что он, взглянув в сторону дома, спокойно отвернулся к озеру. Прежде чем она успела выполнить свое доброе намерение и вернуться в постель, он поднял руки и, стянув через голову рубашку, бросил к ногам. Она так и не смогла отойти от окна и смотрела, как он скинул ботинки и снял носки.

Лоб Клаудии сурово нахмурился, она подняла руку ко рту, чтобы заглушить возглас вожделения, вырвавшийся из ее гортани. Ее охватил жар, так что даже ночной ветерок, слегка касавшийся щек и прижимавший к разгоряченному телу тонкий батист ночной рубашки, казался ей слишком теплым. А Габриел Макин-тайр собирался, как видно, поплавать в озере нагишом.

И будто в подтверждение ее мыслей, он неторопливо расстегнул пряжку ремня. Она услышала характерный звук освобожденного ремня, затем скрип молнии, после которого ему ничего другого не оставалось, как только стянуть джинсы с бедер и одним экономным движением стащить их с себя вместе с трусами. Теперь, когда он полностью обнажился, у нее перехватило дыхание.

Даже при первой встрече, когда ей было совсем не до того, краешком сознания она все же отметила, что под грубым комбинезоном и толстым свитером таится нечто неординарное, хотя слишком уж, на ее вкус, грубоватое.

А в то воскресное утро, когда он предстал перед ней в обычной летней одежде, она увидела, что он значительно элегантнее, чем ей показалось раньше. Плечи, пожалуй, слишком уж мощные, но он высок, пропорционального сложения, с хорошо развитой мускулатурой, которую она имела случаи ощутить, находясь в его объятиях. Когда он прижал ее к стене своей спальни, куда она неслышно прокралась на рассвете с идиотской чашкой чая, она вполне могла убедиться в мощной силе его торса и железной твердости плоского живота, а упругости его ягодиц позавидовала бы любая манекенщица.

Клаудия смотрела на обнаженного мужчину, стоящего на мостках, и ее восторгу и восхищению не было предела. Невероятно красив. Статуя Микеланджело, да и только, правда, изящнее, поскольку живое тело одухотворено движением; она не могла не признать, что он стократ великолепнее и гармоничнее тех красавчиков-актеров, что нередко сопровождают ее на премьеры и приемы.

Опустившись перед окном на колени и склонив голову на руки, она залюбовалась красотой этого человека, его в меру мускулистой спиной, вообще всей его скульптурностью, так удачно оттененной лунным светом. Затем, когда он повернулся, чтобы положить часы на кучку одежды, она не удержалась от того, чтобы бросить краткий взгляд на островок темных волос, расположенный внизу его плоского живота, и на то, что светлело на фоне этого затемнения.