Поход семерых - Антон Дубинин

Голос Йосефа внезапно прервался, сойдя на какое-то шипение. Он сухо закашлялся, и Аллен, уже начавший вновь облизывать пересохшие губы, вдруг вспомнил, как они пили у колодца. Гай. Потом Аллен. А Йосеф так и не успел.

— Не пой, не надо! Совсем голос потеряешь…

Йосеф не успел ответить, потому что у него, как и у двух остальных, перехватило дыхание. Они увидели свет.

Он был голубоватым и ровным, как от медленно разгорающейся вечерней звезды. Только во много раз ярче. В свете проступили из ниоткуда каменные стены темницы. Огромная железная дверь. Свод, теряющийся во мраке. Изумленные белые лица троих друзей.

Свет исходил, как сначала показалось Аллену, от Йосефа. Но как-то немножко сбоку. То светилась, разгораясь все ярче, крестовина его меча.

Йосеф снял меч с пояса и воткнул лезвием посредине, в земляной пол. Он стоял и светился, как неимоверное распятие. Йосеф преклонил правое колено и поцеловал его, и на сияющем металле некоторое время оставался темный след от касания смертных губ.

Гай обернулся и посмотрел на Аллена огромными, темными в темноте глазами.

— Как ты говорил? Капельку света, а больше ничего и не надо?..

— Да.

— …Вы знаете о горе Галаад?.. Это в честь нее меня назвали, да и святого Галахада тоже. Говорят, эта гора подобна главе на теле Церкви; мы же все — волосы на ее голове. Ни один волос не упадет с наших голов без воли Господа, так и мы все от века сочтены. Хотя и много волос на голове Церкви Христовой, каждый из них сияет золотом, и волноваться нам, в общем, не о чем…

— Ты к чему это, Йосеф?..

— Просто рассказываю.

— Нет, это ты меня дразнишь… Знаешь ведь, как мне хочется голову помыть…

Гай тихо засмеялся.

…Они не знали, сколько прошло времени с тех пор, как двери темницы захлопнулись за ними. С тех пор их никто не навещал.

Они почти не говорили — было больно, слишком пересохло горло. Да и не о чем было говорить, все и так понятно. Они знали, что скоро умрут.

Аллен более всех ослаб без еды и воды и уже почти не двигался. Он лежал на спине, чувствуя каждую косточку позвоночника, и смотрел на крест. Иногда он закрывал глаза, и тогда светящееся распятие проступало перед его закрытыми глазами. Аллен думал.

Сначала он вспоминал все то, что видел в своей жизни за девятнадцать лет, все хорошее и плохое. Потом воспоминания кончились, и родные лица куда-то отступили. Теперь, закрывая глаза, он видел то же, что и с открытыми, — светящийся крест. Он казался себе пустым и очень легким, и один раз он увидел темницу словно бы сверху, откуда-то из-под потолка. Снов ему не снилось.

Только один раз Аллену приснился сон — и сон этот был удивительно прост. Он увидел герб, тот, который все еще носил на груди. Алое поле, три белые полосы. И Аллен понял, что означает этот герб — или что он означает теперь. Три рыцаря, дошедших до конца, три их белых пути через алую кровь. Это была кровь Роберта, Клары, Марка, Алленовой матери, Марии, Эйхарта, всех тех невинных людей с теплохода «Инюсвитрин». И — их самих.

Он хотел рассказать сон друзьям, решив, что это, наверное, важно, и лежал с закрытыми глазами, собираясь с силами, чтобы начать разговор. Они так отвыкли говорить, что для этого требовалось собираться с силами.

Но молчание нарушил, как ни странно, Гай.

— Аллен. Ты не спишь?

— Нет.

— Чего бы ты больше всего на свете хотел?..

Воды, хотел сказать Аллен, воды. Один глоток. Нет ничего на свете вкуснее воды. И еще — увидеть небо. И чтобы все, кого он предал и бросил, сделались счастливы там, где они сейчас. Но Аллен не сказал так, потому что это была бы неправда.

Ожидание смерти изменило его — но не так, как, должно быть, полагал Повелитель Мух. Не будучи человеком, демон, наверное, не учел какой-то важной особенности человеческой души. Аллен по-прежнему боялся смерти — но так, как боятся войти в холодную воду, как боятся мига соединения с возлюбленной на брачной постели, как боятся разрубить корабельный канат. Чем большая тьма окружала его, тем больше он жаждал света.

— Больше всего на свете?.. Видеть Святой Грааль.

Да, ибо в Нем — и вода, и свет неба, и лица всех, кого он в жизни любил. И еще нечто — то, что было общего у воды, неба и любимых людей, у алой розы и церковных статуй, бывшее в том, как перед самым концом улыбнулся Роберт и как улыбался Алленов первый в жизни рыжий пес. Сердце путей, хотел сказать Аллен, все пути встречаются в Сердце Мира, и мы тоже встретимся там. Но он уже сказал достаточно, и слова были не нужны.

И тут дверь в узилище распахнулась.

Она распахнулась.

Дневной яркий свет пал на их лица, и они зажмурились, как слепые кроты. А тот, кто ждал их у дверей, казался еще ярче этого света, и он был очень стар — но моложе любого из них, если молодость — это сила жизни и сила радости, бьющаяся в человеческих телах.

Он ступил на землю темничного пола, этот высокий старик с ярко выраженными иудейскими чертами лица — длинноносый, с глубоко посаженными темными глазами. Волосы у него были совершенно белые, и белизной сверкала его борода.

Никто из троих не смог встать, чтобы приветствовать его, и он протянул руку Гаю, помогая ему подняться:

— Встань, друг мой. Ночь прошла, и день на пороге.

Следующий, кому он подал руку, был Аллен; и когда он коснулся сухой и горячей старческой ладони, словно электрический разряд пробежал по его коже, и Аллен понял, что впрямь может встать.

— Поднимайся, сын мой, сынок. Приходит время радоваться, смерть отступила.

Последним он поднял с земли Йосефа и, подняв, прижал к своей груди, как утерянного и вновь обретенного родича.

— Идем, брат мой. Смотри, какой день.

— Кто ты, отче? — спросил Йосеф чуть слышно, хотя и знал ответ.

— Я — Иосиф. Не удивляйся, что я среди вас, — ведь и я когда-то жил на земле. Я пришел, чтобы отвести вас в свой дом.

Глава 5

…Неподалеку от замка протекала река. Погрузившись по грудь в быструю шумящую воду, они долго и жадно пили — и с каждым новым глотком смерть отходила от них еще на шаг. Аллену казалось, что они могут выпить всю реку до дна. Потом он окунулся с головой, смывая с тела темничную грязь семи бесконечных дней. Семь дней и семь ночей провели они в узилище, и спасение подоспело едва ли не в последний момент.

Не стыдясь своей наготы, Аллен вышел из воды. Руки его, даже сквозь живую влагу, стекающую с них, все еще пахли пергаментом, сухой землей — к которой он был так близок. Он посмотрел на двух своих спутников и понял, что сам, наверное, таков же — они все страшно исхудали, Гай оброс рыжеватой щетинистой бородой. Губы у них были черные, глаза слезились от яркого света. То, как выглядели трое друзей, и впрямь определялось поговоркой «краше в гроб кладут», но это не имело почти никакого значения.