Впереди — Днепр! - Илья Маркин

Теперь же ничего этого не было. На пронизываемой со всех сторон вражеским огнем площадке изрытой земли все скаты высот и холмов стали передними, спасительные лощина и балки открытыми, тылы, резервы, штаб и сам командир дивизии — отрезаны широкой полосой вражеских войск.

Десятки новых, совсем неожиданных проблем, о которых раньше не стоило задумываться, возникали теперь на каждом шагу. Даже обычную воду, столь необходимую истомленным полусуточным боем и тридцатиградусной июльской жарой людям, приходилось добывать теперь ценой крови и жертв.

Сразу же, как только замкнулось кольцо окружения, Поветкин с неожиданным для себя спокойствием и ясностью мысли, разослал всех офицеров своего штаба на самые ответственные участки и подразделения. Затем расставил по всему кольцу танки, гаубицы и уцелевшие пушки, послал связного разыскать и вызвать на НП Лесовых. По чудом уцелевшим линиям проводов он поговорил со всеми командирами подразделений и, написав коротенькое донесение, приказал радисту передать его командиру дивизии. К счастью, противник немного затих, продолжая лишь то в одно, то в другое место бить артиллерией и минометами. Но, осмотрев весь, теперь проходящий замкнутым крутом, фронт, Поветкин понял, что затишье это обманчиво и скоро начнется если не самое страшное, то самое трудное. В лощине, скаты которой удерживала лишь совсем ослабшая вторая рота, скопилось штук десять фашистских танков. Поветкин хотел на помощь второй роте перебросить хоть тройку своих танков, но и перед грядой широченного холма, который, растянувшись в ниточку, прикрывала танковая рота, противник готовился к атаке. Единственное, что оставалось сделать, это повернуть часть гаубиц и огнем помочь стрелкам, но все гаубицы были уже скованы развернувшимися от шоссе фашистскими танками.

Лихорадочно ища выход, Поветкин перебросил на позицию второй роты свой последний резерв — четыре противотанковых ружья и, вновь осматривая весь фронт, приготовился к самому худшему.

— Вас… Генерал… — удивительно веселым, почти торжествующим голосом проговорил радист, подавая Поветкину наушники и микрофон.

— Держитесь спокойно, — раздался в наушниках невозмутимый голос генерала Федотова. — Вам на помощь высылаем авиацию. Обозначьте, как условлено, свой передний край ракетами, также ракетами покажите самые важные цели. Штурмовики уже вылетели, ждите — скоро подойдут. Как поняли? Прием.

— Вас понял, вас понял, — совсем не слыша своего голоса, прокричал Поветкин в микрофон. — Жду штурмовиков… Обозначаю передний край… Указываю цели… Жду штурмовиков… Только скорее…

Как хрупкую ценность, передав радисту наушники и микрофон, Поветкин рванулся из блиндажа и приказал сидевшим в нишах связным из подразделений:

— Передать всем: к нам на помощь идут штурмовики. Командирам подразделений обозначить ракетами свой передний край и показать, где фашистские танки. Бегом в подразделения! — Затем вернулся в свой блиндаж, выхватил из рук телефониста трубку и тем же торжествующим, звенящим от радости голосом, заговорил:

— Слушайте все, слушайте все. К нам на помощь идут штурмовики. Обозначить свой передний край ракетами…

— Товарищ подполковник, — когда Поветкин оторвался от трубки, впервые с начала боя озарился широкой улыбкой чумазый телефонист, — водички вот выпейте, холодная, свеженькая. Наши ребята линию исправляли, к роднику пробрались.

— Спасибо, — обнял Поветкин телефониста, взял флягу и от удара страшной силы выронил ее.

«Неужели наши самолеты?» — мелькнула отчаянная мысль, когда ударило вторично и нестерпимым удушьем заполнило весь блиндаж.

Только выскочив в траншею, он понял, что это точным огнем била фашистская артиллерия, видимо нащупав его новый НП. Снаряды ложились так часто и густо, что вся высотка с несколькими блиндажами на ней лихорадочно дрожала, почти сплошь покрытая взрывами.

«Уходить надо, разнесут в щепки», — подумал Поветкин и хотел было вызвать из блиндажа радиста с телефонистом, как смерч земли и пламени взметнулся совсем рядом и тугая волна отбросила его в изгиб траншеи.

«Вот и все, — тускло мелькнуло в сознании, — а где же наши штурмовики?»

Совсем не чувствуя своего тела, он пытался встать, но не смог, замер, ожидая наплыва боли, и, как сквозь сон, услышал слабый гул, похожий на какую-то хорошо знакомую музыку. Инстинктивно радуясь, что боль все не подступала, он ловил нараставшие звуки и, поняв, наконец, что это было, оперся на руки и, шатаясь встал. Справа и слева, в знойном разливе солнца, круто валясь вниз, один за другим двумя бесконечными лентами до ослепления стремительно неслись крутолобые «Илы». А под ними праздничным фейерверком взлетали над землей красные и зеленые ракеты.

Штурмовики, покрыв две широкие полосы копнами взрывов, поднялись вверх и плавно развертывались для нового захода. В стороне от них и выше, захватывая все небо, серебристыми метеорами носились истребители. Их стремительный полет и мощный раскат моторов штурмовиков были так захватывающи, что Поветкин взмахнул сжатыми в кулаки руками и по-мальчишески восхищенно закричал:

— Спасибо, братцы! Спасибо, соколики!

Он не заметил, как по всему кольцу, вынырнув из траншей и окопов, кричали, махали руками, касками, пилотками прокопченные и истомленные боем воины окруженного врагом полка.

Второй, третий, четвертый раз, заливая противника огнем, валились вниз и облегченно взмывали в небо штурмовики, а Поветкин все стоял, восхищенный силой и мощью советских машин.

Когда последние штурмовики, ударив реактивными снарядами, круто развернулись и, догоняя товарищей, плавно пошли на восток, Поветкину стало вдруг холодно и тоскливо. Затуманенным взглядом проводил он таявшие в синеве машины и тревожно осмотрелся. В лощине перед второй ротой, за холмом, у шоссе, уходившего в сторону Курска, и далеко позади, среди россыпи кустарников, где полчаса назад, готовясь к атаке, ползали фашистские танки, теперь полыхали и тускло курились огромные костры, темнели бесформенные груды металла, в самых неестественных позах замерли навсегда лишенные своей силы стальные громады.

Ошеломленные ударом советских штурмовиков, гитлеровцы минут тридцать совершенно молчали. Только далеко по сторонам — на западе, на севере, на востоке и юго-востоке — гул боя все нарастал и ширился, напоминая подразделениям полка Поветкина, что хоть и затих подавленный «Илами» противник перед ними, но захлестнувшее их смертельное кольцо не разорвано и они все так же отрезаны и от соседей, и от тылов.

Вызванный Поветкиным Лесовых прибежал возбужденный, лихорадочно сияя покрасневшими глазами.

— Жив, — увидев Поветкина, воскликнул он, — и невредим! А я, как увидел, что тебя артиллерия фашистская накрыла…

— Что там, в гаубичном? — нетерпеливо перебил его Поветкин.

— Все на местах и держатся прекрасно! Правда, есть потери, но небольшие. Одно орудие немного покалечено, сам командир дивизиона контужен, двое командиров батареи ранены, но уйти все категорически отказались, — торопливо, все заметнее возбуждаясь, рассказывал Лесовых. — По пути забежал я на медпункт. Раненых много скопилось, но все обработаны, перевязаны, укрыты в землянках. Ирина Петровна просто чудо, а не женщина! Потрясающе спокойна, невозмутима и делает все молниеносно. Раненые прямо расцветают при виде ее…

— Молодец, — опустив глаза, пробормотал Поветкин, — обязательно к награде представим ее. Она хорошая женщина… Я хотел сказать врач…

— Непременно и сегодня же, — не заметив смущения Поветкина, подхватил Лесовых. — И артиллеристов!.. Я сам видел, говорил с офицерами, записал все… Сорок семь человек орденов достойны, а медалями, я думаю, вечером ты сам наградишь.

— Конечно, конечно, — поспешно согласился Поветкин, подумав: «Только до вечера-то еще продержаться нужно. Еще часа три светлого времени. Да и неизвестно, что будет, когда стемнеет».

— Товарищ подполковник, — вихрем вылетел из блиндажа радист, — из штаба дивизии передали: «Вариант семь. Доложите решение».

— Вариант семь? — переспросил Поветкин.

— Так точно! Я записал и квитанцию передал.

— Хорошо. Передайте: «Вариант семь понял».

— Значит, прорыв из окружения? — воскликнул Лесовых, когда радист скрылся в блиндаже.

— Да, ночью. Дневной прорыв — это вариант шесть.

— Но, как мне помнится, в седьмом варианте обстановка не совсем такая, как сейчас.

— Поэтому генерал и требует доложить решение, — сказал Поветкин, доставая из полевой сумки план обороны полка. — Вот и пригодился этот вариант, — улыбаясь, добавил он. — Помнишь, сколько мы корпели, разрабатывая все эти варианты и как жучил нас генерал. Значит, суворовское «тяжело в учении, легко в бою» — закон не только для солдат, но и для командиров и для штабов.