Армия России. Защитница или жертва? Как мы снимали Сердюкова - Михаил Тимошенко

– Помню свое детство в военном городке в Беларуси. Солдаты, офицеры, танки, тревоги, стрельбы. В то время распадался Союз. И отцу предложили принять присягу Республике Беларусь. Он ответил, что присягу дают единственный раз в жизни, и он больше никому присягать на верность не будет. И мы уехали в Забайкалье. Там прожили 7 лет. Это Гусиноозерск, в 100 километрах от Улан-Удэ. Там стояла дивизия. Отец за эти 7 лет прошел путь от зам-комбата до комполка. Полковника он досрочно получил на войне в 1999 году, когда уже полк находился в Чечне.

– Отец в каком году на войну уехал?

– По-моему, это был 95-й год. А вот его «вторую чеченскую» я уже хорошо помню. В сентябре 99-го года отцовский полк погрузился в эшелон и уехал. Кстати, ни я, ни мать не знали о том, что отец был на «первой чеченской» войне. До момента, пока он не вернулся. Он нам ничего не говорил, чтобы поберечь маму. Он ничего не говорил ей о том, что едет в зону боевых действий. Он просто сказал, что уезжает в командировку.

– Как вам жилось в Гусиноозерске?

– Что такое военный городок, что такое Забайкалье? Это зимой минус 40, могут выключить свет. А поскольку готовили все на электрических плитах, то без электричества не было возможности приготовить даже какой-то ужин.

Что делали? Выходили на улицу, разжигали костры и готовили еду. Никто не жаловался, никто не скулил, все друг другу помогали по мере возможности. Отец, когда вернулся из тюрьмы, вспоминал именно этот период в Забайкалье, как самый счастливый в своей жизни.

– Когда вы узнали, что с отцом случилось в Чечне? Я имею в виду убийство Кунгаевой?

– Произошло это в ночь с 26-го на 27 марта 2000 года. Узнали мы все из газет. А дня через три отец позвонил матери, сказал: «Не верь слухам. Что на самом деле было, я потом объясню». Ни я, ни мать не верили? ни в изнасилование, ни в то, что Эльза Кунгаева была мирным жителем.

– Как вы чувствовали себя тогда? Все-таки – сын командира полка… И такое ЧП…

– Я был уверен, что отец не виноват, что мой отец оставался таким, каким я его знал.

– А как реагировали на ЧП с отцом сослуживцы, знакомые, друзья?

– У людей было непонимание случившегося. Даже шок.

– А что было после ареста отца?

– Папа находился в СИЗО в Ростове-на-Дону. Мы с мамой ездили к нему два раза в месяц. А проживали мы на тот момент на Украине, поскольку своего жилья у нас не было, мы жили у родственников.

– Вы уехали из Забайкалья с мамой на Украину. А где же была квартира?

– В Забайкалье у папы было служебное жилье. Мы его сдали при отъезде из военного городка. И все.

– Где вы встречались с отцом в Ростове?

– В СИЗО. Обычная свиданка, общались через стекло, по телефону. Ни обнять, ни поцеловать. Просто видишь, что через три метра от тебя сидит родной отец. Разговариваешь с ним по телефону. Ему тоже было тяжело. Он понимал прекрасно, что его дочь и я растут без отца. Что матери очень тяжело. Но мы вместе прошли эти трудности.

– А что запомнилось из этих разговоров через стекло?

– Запомнилось, что всегда отец говорил: оставайся мужчиной, никогда не предавай близких, родных. И помогай всем, кому можешь помочь по жизни. Нужно быть в первую очередь бескорыстным человеком. Это мне запомнилось очень глубоко.

– Во время этих разговоров через стекло ты понимал, что отец чувствует себя виноватым?

– Он чувствовал себя более чем виноватым. Он прекрасно понимал, что семья осталась без средств к существованию, без кормильца, без хозяина в доме, без жилплощади. Квартиры своей не было…

На протяжении всего времени, пока отец находился в местах лишения свободы, когда мама не работала, нам помогали обычные русские люди. Помогали, чем могли. Кто-то помог матери на работу устроиться, когда она уже здесь, в Москве жила. Кто-то просто помогал материально. Бескорыстно. Обычные русские люди приходили и говорили: «Чем мы можем вам помочь?». Можно сказать, что с Божьей помощью все это время мы и жили.

– Ваш отец в одном из интервью «КП» сказал, что в 46 томах его уголовного дела только 10 % правды. И особенно лютовал, что ему приписали изнасилование…

– Никакого изнасилования не было. Это изложено в приговоре 2003 года. Если кто-то в этом сомневается, я могу лично предоставить копию приговора.

Изнасилование – это 131-я статья УК. По этой статье отец привлечен не был. И осужден по ней не был. Если кто-то утверждает, что отец изнасиловал девушку, эти лица будут привлечены к судебной ответственности. В частности, будут поданы иски о защите чести и достоинства моего отца. Я никому не позволю говорить, что мой отец кого-то изнасиловал…

– Кроме этого отец ваш сильно возмущался из-за того, что у него отобрали ордена…

– Что касается орденов. По приговору, действительно, он был лишен наград, в том числе и Ордена Мужества. Лишен воинского звания. Лишен пенсии. Что касается пенсии, отец по этому поводу особо не переживал. Переживал он именно по поводу того, что его лишили наград. И он очень часто говорил: «Почему они забрали у меня награды, которые не мои, это награды моих пацанов, тех ребят, которые воевали вместе со мной?». На каком основании суд принял решение забрать те награды, которые были добыты потом и кровью? Да, он совершил преступление. Да, он был за него осужден. Но те заслуги, которые были в ходе боевых действий в Чечне, они же никуда не делись!

– О жизни и службе вашего отца много рассказано журналистами. Было такое, что сильнее всего возмущало?

– Меня и маму сильнее всего возмущает ложь. Вот, полковник Буданов ездил чуть ли не на самой последней марке «Лексуса», жил в центре Москвы в «халявной» квартире, работал в банке… Многое абсолютно не соответствуют действительности!

– А конкретно?

– Начнем с того, что у отца вообще не было машины.

– Но откуда тогда в прессе всплыл какой-то загадочный будановский «Лексус», который стоит бешеные деньги?

– Не было у него никакого «Лексуса»! У него была служебная машина, которая давалась ему на работе. Он постоянно говорил: «Я не могу ездить по Москве, здесь очень много пробок». С его нервами езда по Москве раздражала. Поэтому он чаще ездил на метро, на общественном транспорте. Служебной машиной он пользовался, только когда находился на работе.

То есть он в течение дня по рабочим вопросам мог на ней ездить. На работу, с работы, на учебу, по личным делам он ездил исключительно на метро либо просил меня, и я его отвозил на машине.

– Вы сказали: на учебу. Он что, учился где-то?

– Да, он учился.

– Где?

– Заочно в строительном университете. Он получал третье высшее образование, поскольку понимал, что тех двух образований, которые у него есть, недостаточно для работы в сегодняшних условиях.

– А какую профессию он пытался освоить?

– По строительной части.

– А где он работал после выхода на свободу?

– Кто-то писал, что отец работал в банке, начальником службы безопасности. Не работал он в банке. С момента освобождения в 2009 году, в течение полугода он вообще не мог устроиться на работу. Потом он работал в Государственном унитарном предприятии по эксплуатации высотных и административно-жилых домов. Начинал он там с обычного инженера. И дошел до должности замдиректора филиала…

– На эту фирму отца устроили бывшие сослуживцы? Как он на эту работу попал?

– Помогли друзья, близкие знакомые.

– А пытался он сам на работу устроиться?

– Пытался на протяжении 6–8 месяцев, ничего не получалось.

– В чем проблемы были?

– Наверное, все-таки узнаваемость была – это один вопрос. Иные работодатели боялись столь одиозную личность брать к себе на работу. Отец тоже на эту тему не много говорил, но я видел, что он нервничал по этому поводу. Говорили: «Да, Юрий Дмитриевич, мы вас уважаем, но»… Только в сентябре 2009-го он смог устроиться.

– Ваш отец отбывал срок в колонии, которая в Ульяновской области. Вы с мамой получали от него письма? Он звонил, вы ездили к нему?

– Да, конечно. Я учился недалеко – в Ульяновске. В суворовском военном училище.

– Вы учились в суворовском училище, а наверняка была же молва, что ты сын Буданова, что Буданов в тюрьме… Как-то сказывалось это на вашем существовании в суворовском?

– Абсолютно никак не сказывалось. Наверное, потому, что все относились с уважением к отцу. И мне нужно было соответствующе себя вести, дабы не опозорить фамилию. С меня был двойной спрос. Учителя иногда говорили: «Валерий, ну как же так ты урок не выучил? Ты же сын полковника Буданова!». И мне было стыдно…