Старое заклятие - Александр А. Шувалов

«На фига, ну на фига он полез в этот курган». Но было уже поздно, дело оказалось сделанным. Он глубоко вздохнул и попробовал унять слёзы.

— Твоя одежда необычна, — прервал его грустные размышления скиф. — Скажи, там, у себя в племени, ты тоже был могучим воином?

— Ну, как сказать, — замялся Пашка. — У нас не принято хвастаться своими подвигами, — попытался уйти он от ответа.

— Ну и напрасно. Скромность — удел слабых, — отрезал скиф. — Люди, а особенно, твои потомки, должны помнить твою жизнь и гордиться ею.

— В целом, вы правы, но у нас в наше время всё-таки немного по-другому. А скажи, Араксай, — перешёл на ты Павлуха и задал интересующий его с точки зрения истории вопрос, — как так получилось, что твоё вечное пристанище оказалось именно здесь, в этих местах? Ведь, насколько помню, твой народ проживал гораздо южнее. Или я ошибаюсь? — попробовал разгадать Пашка загадку кургана.

— Всё верно, — ответил воин, — мои люди живут далеко на юг отсюда. А в здешние земли я прибыл, чтобы перед смертью в последний раз увидеться с младшей, любимой дочерью, которую я ранее выдал замуж за князя венедов[4] Радослава. Но ты своими лукавыми речами пытаешься отвлечь меня от главного, — опять посуровел скиф. — Так что ответь правдиво на мой вопрос. Ты пришёл сюда, чтобы забрать моё оружие и золото? Только отвечай, как есть, честно и без утайки, как положено у великих скифов. Иначе я с помощью богов разгадаю твой коварный замысел и разрублю тебя на тысячу кусков и выкину в степь на прокорм диким хищникам, — грозно произнёс царь скифов.

«Опять своё заладил», — замялся Павлик. Трюк с переводом «стрелок» не удался. Было очень похоже, что старый скиф вполне может поглумиться над его мёртвым телом напоследок и выполнит своё обещание, если ему не понравится ответ. «Хотя, с другой стороны, я уже умер и какая мне теперь разница».

— Хорошо, Араксай, я скажу тебе правду. Я за всю свою жизнь никогда близко не видел нетронутых скифских курганов. В наше время, ну, в том, котором я жил прежде, их целых почти не осталось. Все они либо распаханы и снесены тракторами, либо попросту варварски разграблены. Понимаешь, о чём я?

Старый скиф подозрительно скривился.

— Ты хочешь сказать, что в твоё время память о нас уже не интересна потомкам и не вызывает гордости за своих доблестных предков?

— Честно говоря, всё намного хуже. Лишь немногие из моих современников знают, кто такие были скифы. А имена ваших царей и героев давно и безнадёжно забыты, за редким исключением. Мы знаем только в общих чертах, что когда-то жил на свете такой народ, именуемый себя сколотами[5] или скифами. Что вы были грозными воителями, вытеснили со своих земель киммерийцев, несколько раз победили персов[6] и пали под мечами сарматов.[7] И всё. Наши историки и археологи находят предметы вашего быта, оружие, украшения, но это так далеко от нашего понимания, что просто пропасть образовалась между нашим и вашим временем.

А тут, во время боевых действий, я случайно узнал про твой курган, вход в который был надёжно запечатан огромным валуном лет двести назад. А у себя в прежней жизни, ну, в том времени и месте, из которого я перенёсся сюда, меня звали кладоискателем или просто копарем. Мы с товарищами проводили всё свободное время в поисках различных древних предметов и артефактов. Не буду лгать, многое из того, что я находил, обычно продавал. Ибо время сейчас такое, без дополнительного заработка довольно тяжело существовать.

Вам, людям абсолютно других времён и формаций, это будет практически нереально понять. У вас была своя жизнь, у нас сейчас своя. И между нами, в этом положении, повторюсь, пропасть. Но к тебе в усыпальницу я полез движимый только чистым любопытством. Посмотреть, как курган устроен изнутри, узнать, цел ли он или разграблен, как другие его собратья в моём времени. И если цел, то посмотреть, какие сохранились вещи. У нас они считаются произведениями древнего искусства. Попробовать разгадать, для чего они служили, кто ими пользовался и т.д. В тот момент у меня даже мысли не было столкнуться с тобой живым и обокрасть тебя. Тем более, даже если бы я и захотел что-нибудь продать из твоих богатств, а признаюсь, такие мысли могли бы меня посетить, у меня ничего бы не вышло. Я просто из другого времени и попал сюда, в XIX век, по случайности. И, соответственно, ничем из нынешних благ воспользоваться для себя, в своём будущем, не сумею.

— Ты меня совсем запутал, — произнёс скиф. — Ты говоришь, как Анахарсис,[8] друживший с греками и изучавший премудрую науку под названием философия. Он также мог говорить понятные по скифскому произношению слова, но абсолютно не понятные по смыслу. Ты можешь мне прямо и ясно ответить, хотел ли ты украсть моё оружие и золото? Да или нет, этого будет достаточно.

— Нет, — выдохнул Павел, — красть я не хотел. Разве что оставить себе самую малость на память, а остальное отдать учёным для изучения, — неожиданно для себя добавил он.

Сказал и застыл на месте, проверяя себя на вранье. Заиграет ли совесть, что обманул достойного древнего воина. Но совесть молчала, не вылезала исподтишка грызть его больную душу и пенять за наглую ложь. «Значит, не соврал, не обманул», — с облегчением снова выдохнул Павел. Возможно, это и была его нынешняя задумка. И ради неё он погиб под завалом. «А ведь, правда, так и надо было бы сделать, останься он живой. Собрать все ценные артефакты и передать их Муравьёву. Тот человек порядочный и честный. Он бы сумел ими правильно распорядиться. Возможно, даже определил бы в какой-нибудь Эрмитаж или другой музей. Пусть люди бы ходили и восхищались древними произведениями искусства нашей родины. Павлуха и не заметил, как произнёс последние фразы вслух, а старый скиф очень внимательно его слушал, пытаясь разобрать, что к чему в этих почти философских излияниях.

Дальше пошла долгая «мхатовская» пауза, оба героя молчали, один переваривал услышанное, другой заново осмысливал свою прежнюю жизнь и неожиданно произнесённые нынешние слова.

— А скажи мне, Араксай, — прогоняя лишние мысли и тряхнув головой, спросил Павел, — а как ты умер? Погиб в сражении или скончался от старости или ещё как.

Скифский царь старчески закряхтел, вспоминая свою жизнь, а