На свободное место (Инспектор Лосев - 3) - Аркадий Адамов

Размышляя на все эти веселые и грустные темы, я добираюсь до остановки троллейбуса. Городской час "пик" уже, к сожалению, наступил, и потому мне лишь с большим трудом удается втиснуться в троллейбус, выстояв немалую очередь. Сильно помятый, я наконец выхожу на нужной мне остановке.

И вот я уже иду по знакомому мне двору, который, однако, неуловимо изменился с тех пор, как я здесь был в последний раз. Ну, конечно. Стало заметно меньше снега, кое-где проступила черная полоска асфальта, очистились от снега скамейки в палисадничке, и потемнела, осела ледяная горка.

Во дворе никого нет, хотя еще довольно светло. Но в окнах окружающих домов кое-где горит свет. Я захожу в подъезд, и старый лифт, натужно лязгая, тянет меня на третий этаж.

Виктор Арсентьевич уже дома, успел даже надеть свою красивую коричневую пижаму и теплые, отороченные мехом, домашние туфли. Открыв дверь, он радушно мне улыбается. Однако вид его мне не нравится. Он осунулся, покраснели словно от бессонницы веки, и взгляд стал какой-то рассеянный, беспокойный. Впрочем, все это можно заметить, если очень уж приглядываться. А если нет, то перед вами все тот же человек, невысокий, седоватый, невзрачный и с первого взгляда решительно незапоминающийся. Но я-то приглядываюсь к нему, поэтому сейчас отмечаю про себя малозаметные для других перемены, мелкие "нарушения" знакомого облика этого человека.

В передней я снимаю пальто и обращаю внимание, что на вешалке висит только пальто Виктора Арсентьевича. Значит, Инна Борисовна еще не пришла с работы. Кепку свою я кладу рядом со шляпой Виктора Арсентьевича и пушистой меховой шапкой. Эту шапку он, наверное, надевает в холодные дни, она мне почему-то знакома.

Виктор Арсентьевич проводит меня в уже знакомый кабинет, и я располагаюсь в огромном кожаном кресле возле журнального столика. Беспокойное книжно-журнальное море на полках и столах выглядит по-прежнему внушительно. Вероятно, по этой причине Виктор Арсентьевич его и не ликвидирует. По-прежнему висят и картины над диваном. Правда, мне кажется, что здесь что-то прибавилось, картины висят как будто теснее. Выходит, Виктор Арсентьевич продолжает пополнять коллекцию тестя? Как мне Олег Брюханов говорит: "Душа каждый раз радуется, как от встречи с близкими людьми". Однако в Викторе Арсентьевиче радости и покоя я сейчас что-то не замечаю. Наоборот, взвинченный он какой-то, все как будто дрожит у него внутри, и никак ему почему-то не удается успокоиться, даже притвориться спокойным ему к то до конца не удается. Я помню его совсем другим во время прошлых наших встреч. Тогда он был насторожен, однажды был даже испуган, когда узнал об убийстве Гвимара Ивановича, временами бывал сердит, недоволен, это я тоже помню. Но таким он еще не был. Сейчас он как-то по-особому взволнован, я никак не разберусь в его состоянии.

На столике передо мной стоит вазочка с конфетами и другая, побольше, с яблоками. Тут же лежат сигареты, красивая газовая зажигалка, рядом стоит круглая большая пепельница из тяжелого чешского стекла, в ней несколько окурков.

- Ну-с, так что же вас привело ко мне на этот раз? - с наигранным, ленивым добродушием спрашивает Виктор Арсентьевич и тянется за сигаретой.

- Привело к вам мое предложение, которое, если помните, я внес в конце прошлой нашей беседы, - говорю я. - Тогда я вам сказал примерно так: давайте-ка отложим этот разговор и оба подумаем. Помните?

- Припоминаю, - кивает Виктор Арсентьевич и придвигает ко мне вазу с яблоками: - Отведайте-ка.

- Благодарю. Я лучше, с вашего разрешения, закурю... - И, продолжая беседу, вытаскиваю из пачки сигарету, затем щелкаю роскошной зажигалкой. Так вот, мне действительно хотелось, чтобы вы подумали. Речь у нас, помнится, шла о том, что вот, мол, Гвимара Ивановича вы знали, даже приятелями были, а насчет некоего Льва Игнатьевича вы якобы ничего даже и не слыхали. Так вы мне говорили прошлый раз, не правда ли?

- Совершенно верно, - кивает Виктор Арсентьевич. - Я и сейчас это утверждаю, имейте в виду.

- И, кажется, еще категоричнее, чем в прошлый раз, - замечаю я.

- Так же категорично.

- Допустим. Тогда напомню вам кое-что еще из прошлого разговора.

- Нет необходимости, - поспешно и довольно нервно прерывает меня Виктор Арсентьевич. - Я все прекрасно помню.

- Иногда полезно еще раз напомнить, - возражаю я, отмечая про себя эту непонятную вспышку. - Так вот, мы пришли с вами к выводу, что дружба с Гвимаром Ивановичем бросает на вашу репутацию некое пятнышко. И я предположил тогда, что вы просто не хотите иметь второго, погрязнее, подтвердив свое знакомство с Львом Игнатьевичем. Так ведь?

- Так, - сухо кивает Виктор Арсентьевич. - Если иметь в виду точность ваших воспоминаний. Но второго пятнышка я не боюсь, так как никакого Льва Игнатьевича знать не знаю. Тогда вам это сказал и сегодня повторяю.

Эта откровенная ложь мне почему-то вдвойне неприятна. Наверное, потому, что привык видеть в Викторе Арсентьевиче жертву и считать его поэтому своим естественным союзником. А все шероховатости и неувязки, которые у меня до сих пор с ним возникали, казались мне либо недоразумениями, либо ошибками. Но сейчас Виктор Арсентьевич спокойно и нагло врет мне в глаза, решительно разбивая все мои прежние представления о нем. Эта ложь убеждает меня даже больше, чем все открытия Эдика в том, что Купрейчик действительно замешан в каких-то преступлениях, в большей или меньшей степени, но замешан. И это невольно ожесточает меня в разговоре с ним.

- Ну так вот, Виктор Арсентьевич, что я вам должен сообщить. решительно говорю я. - После нашей последней встречи прошло немало времени. За этот срок мы кое-что успели сделать. Во-первых, мы раскрыли кражу и скоро вернем вам украденные вещи и картины.

- Не может быть! - восклицает пораженный и конечно же обрадованный Виктор Арсентьевич. - Неужели раскрыли?

- Да. Представьте себе.

- Ну, и... кто же все это украл?

- Некие квартирные воры. Вы их не знаете.

- Но... вы, кажется, говорили, что... Словом, они и в убийстве замешаны?

- Нет. Не замешаны. Это два разных преступления и совершены разными людьми. Лишь случайно совпали по времени.

- Ах, вот оно что...

- И тут я вас хочу серьезно предупредить, - медленно и внушительно продолжаю я. - Мы, по существу, раскрыли и убийство Семанского. В нем оказались замешанными очень разные люди. Очень. Что касается двоих из них, которые непосредственно это убийство и совершили, то один арестован, второй... второй, к сожалению, погиб.

- Как "погиб"?! - невольно вырывается у Виктора Арсентьевича.

- Вас эта гибель не касается. Как, надеюсь, не касается и арест второго. Очень надеюсь...

Тут Виктор Арсентьевич пытается что-то сказать, но я резким жестом останавливаю его и продолжаю:

- ...Но есть и соучастники этого тяжкого преступления. Вот они пока что на свободе.

- И вы их знаете? - нервно спрашивает Виктор Арсентьевич, ерзая в Своем кресле и с безразличным видом поглядывая куда-то в сторону.

- Знаю.

Я стряхиваю пепел с сигареты в придвинутую к моему креслу пепельницу и неожиданно замечаю в ней среди окурков две или три кривые, сплошь обуглившиеся спички. Кто-то, видимо, забавлялся, стараясь, чтобы они сгорели до конца. Стоп, стоп!..

На секунду я даже цепенею от охватившего меня волнения. Вот это открытие! Неужели до меня тут успел побывать уважаемый Лев Игнатьевич? И не вчера, нет, вчера его здесь не было. Да и пепельницу со вчерашнего дня, скорей всего, вытряхнули бы. Значит, сегодня он тут побывал, незадолго до моего прихода! Вот почему так взволнован Виктор Арсентьевич. Ну что же...

- Да, я их знаю. И они пока на свободе, - повторяю я, приходя в себя.

- Вы что-то вспомнили неприятное? - участливо спрашивает Виктор Арсентьевич, пытливо заглядывая мне в глаза.

- Нет. Просто подумал, как бы мне яснее выразиться, чтобы вы меня поняли.

- О, не беспокойтесь, я вас пойму! - поспешно откликается Виктор Арсентьевич.

- Надеюсь. Так вот. Я уже вам сказал, да вы и сами знаете: убийство страшное преступление. Самое, пожалуй, страшное Зачем же вы влезаете в это дело? Почему мешаете нам его раскрыть до конца?

- Я?! Вы... Вы что?! Вы думаете, что говорите?..

Виктор Арсентьевич даже подпрыгивает в кресле, и лицо его заливается краской. Мои слова для него, конечно, полная неожиданность.

- Да. Думаю, - спокойно подтверждаю я. - И для ясности кое-что вам сообщу. В этом деле есть не только убийцы. Есть и подстрекатель. Вы мешаете мне его обнаружить и задержать.

- Я?.. Я вам мешаю?.. Чушь какая-то... - бормочет Виктор Арсентьевич, с опаской отводя глаза куда-то в сторону от меня.

- Скажите, - неожиданно спрашиваю я, - вы знаете Георгия Ивановича Шпринца?

- Я?.. Н-не знаю...

- А вот он вас, представьте, знает. Я с ним беседовал всего три дня назад.

- Да при чем здесь Шпринц?! - не выдержав напряжения, в отчаянии восклицает Виктор Арсентьевич. - Зачем вам понадобился этот жалкий человечек, можете мне сказать?