На свободное место (Инспектор Лосев - 3) - Аркадий Адамов

- Что "только"? - настораживаясь, спросил Кузьмич.

- Наврал он, как его зовут, - слабо усмехнулась Муза. - Я мужчин уж знаю, как они знакомятся. И сразу чувствую, когда врут.

Кузьмич улыбнулся, про себя согласившись с ней, но на всякий случай спросил:

- А от Совко вы такого имени никогда не слышали?

- Нет, - покачала головой Муза. - Никогда.

- А вот другое имя - Лев Игнатьевич, тоже не слышали?

- Лев Игнатьевич?.. Кажется, слышала... - Муза задумалась. - Они с Лешей об этом человеке говорили...

- Что именно, не помните?

- Нет, не помню... Я уже ничего не помню, - снова чуть не заплакав, сказала Муза и досадливо махнула рукой. - Пустая голова совершенно стала... Ну, кажется... Николай не хотел что-то отдать этому Льву... Льву... как его?

- Игнатьевичу.

- Да, да, Льву Игнатьевичу. А Леша сказал, что тот может позвонить кому-то и... ну вроде бы пожаловаться...

- И что Николай?

- Он, по-моему... знаете, мне кажется, он никого на свете не боялся. А тут... Ну, в общем, сразу как-то уступил, согласился. Я еще удивилась, помню.

- Понятно... - задумчиво кивнул Кузьмич, по привычке вертя в руках сложенные очки. - А вы не поняли, куда этот Лев Игнатьевич может позвонить, не в другой город?

- Да, да. В другой город. Я так и поняла. Далеко куда-то.

- А кому? Леша никакого имени не называл?

- Называл... Я только забыла. Такое странное имя... Я еще подумала, Муза слабо улыбнулась опять, - что мы в школе его проходили... по химии, кажется.

- По химии? - озадаченно переспросил Кузьмич.

- Ну да...

- А-а... Того человека не Гелий звали?

- Ну конечно! - обрадованно воскликнула Муза. - Гелий, Гелий... Ужасно странное имя, правда? Гелий... Станиславович. Вот так. Нет, я, кажется, еще не совсем с ума сошла, слава богу. Вон какой разговор вспомнила.

- И в самом деле, не всякий такое имя запомнит, - согласился Кузьмич.

- А я привыкла с лёта всякие имена запоминать, - сказала Муза. Знаете, в нашей работе как?

Но Кузьмич на этот раз был не склонен уводить разговор в сторону.

- А что вам сказал этот человек, который пришел к вам? - спросил он. Помните?

- Конечно, помню. Спросил, не знаю я, где Николай. А я ему говорю: "Не знаю". Вы же мне так велели говорить?

- Правильно ответили. А он что сказал?

- "Неправда, говорит. Знаете. Он вам говорить не велел. Но я его и под землей найду. Далеко от меня не убежит. Кушать захочет". Очень мне хотелось ему сказать, где Николай теперь кушает.

- И больше он ничего не сказал?

- Выругался, знаете... как последний подонок. Меня даже не постеснялся. А с виду такой солидный. И еще говорит: "Не ожидал, что он тряпкой окажется". Леха, мол, другое дело. Он мог со страху удрать. А от Николая он не ожидал. Тем хуже для него. И мне говорит: "Вы тоже сто раз еще пожалеете, что прячете его. Я же знаю, что прячете". Грозить мне стал. Ой, я чуть со страха не умерла.

- Он вам никакого адреса или телефона не оставил?

- Телефон оставил. Велел, чтобы Николай ему позвонил. Я вам сейчас покажу. Он мне написал. Ой, где же эта бумажка...

Муза поспешно положила на колени сумочку, даже не заметив, что она все время была у нее раскрытой, и принялась торопливо рыться в ней, вынимая то одну бумажку, то другую, пробегая их глазами и досадливо пряча обратно. Наконец она нашла то, что искала.

- Вот. - Она протянула Кузьмичу клочок бумаги. - Его рукой написано.

Клочок оказался уголком газеты. На нем торопливо шариковой ручкой был написан номер телефона и рядом стояли два, очевидно, сокращенных слова: "пят" и "вт". Кузьмич на секунду задумался, потом кивнул головой.

- Ладно. С этой запиской мы разберемся. Можно ее оставить?

- Ну конечно. Чего вы спрашиваете?

- Спасибо. А этот человек обещал еще раз зайти?

- Нет. Сказал, что будет ждать звонка Николая. Он уверен был, что я знаю, где Николай. Просто не хочу ему говорить.

- Ну что ж. Прекрасно. А когда звонить, сказал?

- Сказал, чтоб вечером звонил. По вторникам и пятницам. Там же написано.

- А он сам у вас когда был?

- Когда?.. Сейчас скажу... Господи, когда же он был?.. Ах да! Он позавчера был, в четверг. Я же работала. Он за мой столик сел.

- А ваш домашний адрес он знает?

- Что вы! Нет, конечно. Николай никогда бы ему мой адрес не дал. Он никому его не давал, даже Леше и то.

- Ну, спасибо вам, Муза Владимировна, - сказал, вздохнув, Кузьмич. Спасибо. Очень вы нам, кажется, помогли. И не переживайте уж так. Все, что случилось, - к лучшему, поверьте мне. А вы сейчас дочкой побольше займитесь, матери помогите! Это вас хоть как-то отвлечет.

- Если бы его была дочка... - опустив голову, тихо, с тоской произнесла Муза и закусила губу.

- Его дочка в другом городе бегает, - сердито сказал Кузьмич.

Муза подняла на него глаза.

- А вот этого вы могли бы мне не говорить.

- Простите, - смутился Кузьмич. - Вырвалось. Всего вам доброго.

- Вы мне пропуск подпишите, - сказала Муза сухо.

Когда она ушла, Кузьмич еще некоторое время сидел за столом, то и дело досадливо потирая седой ежик волос на затылке. Он был недоволен собой и все еще смущен.

Потом Кузьмич посмотрел на часы, встал, убрал в сейф бумаги со стола и, заперев кабинет, отправился обедать. Субботний день снова проходил на работе.

А после обеда в управлении появился Валя Денисов. С ним вместе приехала немолодая женщина в красном пальто.

Когда Кузьмич возвратился в свой кабинет, Валя попросил разрешения зайти к нему со своей спутницей.

- Роза Григорьевна, - коротко представил он ее Кузьмичу.

- Присаживайтесь, Роза Григорьевна, - сказал Кузьмич, указывая на стул, на котором час назад сидела Муза. - Вам, наверное, уже известно, почему мы вас побеспокоили?

Женщина оказалась много старше, чем можно было предположить в первый момент, судя по ее тонкой фигуре и легкой, порывистой походке. Узкое лицо ее с большими строгими глазами было покрыто сеткой мелких морщин, руки большие, узловатые, привыкшие к нелегкому труду руки работницы. Уже начавшие редеть светлые волосы с заметной сединой на висках были небрежно собраны в пучок. Слегка робея от необычной обстановки, в которую вдруг попала, женщина опустилась на самый краешек стула, оправив на коленях темное платье, и с любопытством оглядела кабинет.

- Известно, известно, - закивала она в ответ на вопрос Кузьмича, не переставая оглядываться. - Вон он мне все и растолковал, - Роза Григорьевна указала на Валю. - Чего ж тут неизвестного?

- Так как, помните вы тот вечер?

- А как же? Ясное дело, помню.

- Вот вы мне и опишите все, что было, что видели.

- Так я ж ему вон все как есть уже описала, - женщина снова кивнула на Валю. - И все он понял.

- Вот вы и мне опишите, чтобы я тоже понял, - улыбнулся Кузьмич.

- Пожалуйста. Мне что? Я хоть сто раз опишу, - охотно согласилась Роза Григорьевна. - Значит, часов так уже в десять это было-то. Точнее сказать, в одиннадцатом. Как раз, помню, кино по телевизору кончилось. Вышла я, значит. А темень у нас во дворе страшенная. Уж сколько писали, сколько писали, вы бы знали. Тут, дорогие начальники, кого хошь убьют или разденут. Уж и Борис Кириллович покойный, помню, еще хлопотал. Все обещали. И человек вот уже помер, а темень эта распроклятая как, значит, была, так и осталась. Это что же такое, я вас спрашиваю? - Роза Григорьевна все больше распалялась от негодования. - А вот возьму и слова вам не скажу, пока двор нам не осветите! Это ж подумать только!

- Мы, Роза Григорьевна, все от нас зависящее сделаем, - серьезно сказал Кузьмич. - Правы вы тут на сто процентов. Обещаю вам.

- Вот, вот. Сделайте. Все спасибо вам скажут, - уже совсем другим тоном подхватила Роза Григорьевна и со вкусом снова приступила к рассказу: - Ну, вот, значит. Вышла я себе. Темень, говорю...

- А зачем вы во двор вышли?

- То исть как "зачем"? Своего искать.

- Это мужа, значит?

- А то кого же? Он, как что, в котельную от меня бегёт. Дружки у него там растреклятые. А со мной у телевизора ему, видишь, плохо. Ну, вышла я, одним словом. Гляжу, бегут двое, к воротам. А там как раз, значит, фонарь на доме. Добежали они до него и тут один другому чегой-то крикнул, и они назад повертали. Меня, как вроде, в сердца стукнуло. Не иначе, думаю, жулики, чегой-то сотворили, бесы. Я сторонкой так за ними и пошла. Гляжу, а они уже, значит, из сарая вылазят. И назад к воротам побежали. А один, который повыше был да похудее, губки такие, как у девки.

- Выходит, разглядели вы его? - поинтересовался Кузьмич.

- А то. Он же под фонарем был. Я его из тыщи узнаю, губастенький такой да глазастенький. Он того, второго, медведя, значит, на бегу и спрашивает, как раз мимо меня бегли: "Ты, говорит, с той стороны досками хорошо прикрыл?" А тот говорит: "Хорошо". А этот еще засмеялся: "Ну, говорит, тогда до весны полежит, не протухнет". И оба гогочут, заразы. Вот так мимо и пробежали. Своими глазами видела. Я еще подумала, чего протухнуть может.

- И куда вы пошли?

- Так я же говорю, в котельную, своего вытаскивать.