Кусатель ворон - Эдуард Николаевич Веркин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во главе, разумеется, был Жмуркин. Он изображался в черных доспехах, со щитом в левой руке, с мечом в правой. Жмуркин, прикрываясь щитом, продвигался в огонь, мечом отсекая пламя и вдохновляя остальных на борьбу.
Сразу за ним шагал Листвянко. Листвянко имел просто-таки тектоническую мускулатуру, которую покрывала чешуя, похожая на черепки. Кроме того, Листвянко обладал могучими, похожими на двухпудовые гири, кулаками. Этими кулаками Листвянко бил по земле, вызывая сотрясение почвы и отступление пожара.
Снежана ступала следом, в белом искристом костюме, отороченном мехом ирбиса. Из глаз она испускала яркие ледяные лучи, языки пламени от этих лучей замерзали и рассыпались в снег.
Гаджиев бросался в пламень на бешеном вороном коне, со стихией он боролся с помощью шестихвостной плетки.
Пятахина Дитер изобразил в черном плаще с капюшоном, что-то вроде монаха из ордена капуцинов. Пятахин вытягивал перед собой руки и создавал невидимое силовое поле, поле сдвигало дым и гасило огонь. О том, что это все-таки Пятахин, можно было догадаться по выступающим из-под плаща ластам.
Лаурыч представлялся человеком-смерчем, он закручивался в небольшой смерч, выпускал из рукавов вихри.
Рокотову Дитер явил в кожаной броне и в шлеме с рогами. Из-за спины у Рокотовой выдвигались размашистые крылья, с помощью которых она висела в воздухе над схваткой и сбивала пожар мощным голосом.
Герасимов оказался облачен в экзоскелет, снабженный мощными пеногенераторами.
Александра выступала повелителем волынки, волынка была мощным инструментом, наподобие суперпылесоса. Пылесос втягивал огонь и выпускал воду. Воду собирал другим пылесосом Болен, он формировал ее в колышущиеся шары и бомбардировал ими пожар.
Жохова красовалась в костюме с молниями, в черных очках и с двумя пистолетными кобурами она перепрыгивала через стену огня, прижимая к груди олененка.
Я тоже присутствовал. Меня художник наградил острой, похожей на сияющую секиру лопатой, я отсекал ею языки пламени, на лице у меня играла мужественная улыбка, и вообще, я был велик. А еще у меня на груди красовалась эмблема в виде ворона, раскинувшего черные крылья.
Рисунок сделал круг и вернулся к автору.
— Достойно, — оценил Жмуркин.
— Круто, — оценил Пятахин.
— Да, — сказала Жохова. — Здорово!
— А Капанидзе, кажется, тучу высвистел, — сказал Лаурыч.
Но тогда я совсем не обратил на это внимания. Да и остальные тоже мимо ушей пропустили, проквакали, думали про рисунок. Каждый, наверное, хотел бы такой себе на стену повесить. Томеш, конечно, большой талант.
— Интересно, с чего вдруг загорелось? — спросил Пятахин.
Капанидзе пожал плечами.
— Да мало ли, — сказал Жмуркин. — Бывает, само загорается… Или молния. Такова жизнь.
— Могло получиться…
— Это урки подожгли, — перебил меня Лаурыч.
— Что? — нахмурился Жмуркин.
— Я видел, — ответил Лаурыч. — Этот их предводитель. Амбал в тельняшке. Который Пересвет такой. Он утром вокруг ходил, смотрел, высматривал…
— Почему не сказал?! — рыкнул Жмуркин.
— Я не думал… — Лаурыч растерянно огляделся. — Рокотова же пропала, мы ее искать кинулись, я забыл… Это точно они! Этот амбал высматривал! Пересвет! Он поджег!
Лаурыч сжал кулаки.
— Ну, все, — сказал Листвянко. — Они меня достали.
— Точно, — кивнул Герасимов. — Достали.
— Они всех достали, — подытожила Снежана.
— Надо что-то решать, — мрачно сказал Гаджиев.
Капанидзе пожал плечами.
— Могут и на старушек напасть, — добавил Лаурыч. — Старушки совсем беззащитные.
— А если они найдут Ефимов Ключ? — спросил Пятахин. — Урки?
Мысль о том, что какие-то урки найдут источник здоровья и счастья и будут жить долго и, соответственно, счастливо, была абсолютно невозможна. И это стало последним аргументом.
— Завтра утром, — сказал Жмуркин. — На рассвете.
Понятно. Каждая уважающая себя война начинается на рассвете.
Тег «Рагнарёк».
Это завтра. Едва взойдет солнце.
Глава 23
Доблесть Гераклов
Ночь прошла беспокойно. Кажется, меня кусали клопы. Я два раза вставал и проверял на их предмет койку, но в железной койке клопы водиться не могли. Наверное.
Нервы. Нервы после вчерашних событий были напряжены, спалось плохо, спалось беспокойно. Впрочем, не только мне, Жмуркин бродил туда-сюда по двору с лопатой на плече, прислушивался, присматривался, бдил, прозревал ночь цепким начальственным взглядом.
Мне особо не бделось, но и не спалось тоже. Напряжение ощущалось. То просыпался Гаджиев, вздыхал и начинал ковырять ножиком стену. То громко скрипел зубами Пятахин. А то и старик Болен ругался во сне по-немецки, страшным и непонятным, как у сломанного робота голосом.
В палате девчонок скрипели половицы, мне почему-то представлялась Жохова, вооруженная тяжелой прогорелой кочергой.
Ближе к утру в лесу вдруг разом замолчали птицы, и почти сразу высоко грохнуло громом.
Я проснулся уже окончательно, нащупал топор. Из сумрака выступили стены палаты, увешанные гроздьями сытых спокойных комаров, фонарь с севшими батарейками болтался над головой, и на нем тоже сидели комары, и тоже пузатые, я вдруг придумал рассказ про комаров-мутантов, пьющих энергию из бытовых приборов.
Было темно, и от этого печально. То есть не от этого, а вообще. Я лежал и думал про то, что все, кажется, заканчивается. Я это предчувствовал, то есть не предчувствовал, а знал. Наступит утро, потом день, потом все. И ничего не изменить.
Громыхнуло еще и уже не прекращало, над нами повисла неприкаянная гроза и начала кружить, не в силах оторваться от речки. Я надел сапоги и вышел на воздух.
Листвянко сидел на веранде в обнимку с резиновой подушкой. Наверное, у него дома есть плюшевый мишка, подумал я. Или Ослик Иа, Листвянко сентиментален и отходит ко сну, лишь обняв ослика, укрывается его уютными ушами и грезит о далекой и несбыточной Нарнии. А здесь, в походных условиях, вместо ослика подушка. Листвянко Вадим, трогательный человек, в правой руке кол. Всамделишный березовый кол угрожающих размеров, непонятно для чего предназначенный, для вампиров-великанов, пожалуй. Таким колом можно, наверное, слона пробить.
— Внушительно, — сказал Жмуркин.
Он выглядел осунувшимся и усталым. Но с решительным настроем защитить местное население от происков уголовного элемента.
— Пойду будить остальных, — сказал Жмуркин.
— Тяжелый сегодня будет денек, — сказал я.
— Угу.
Жмуркин печально кивнул и стал стучать в сковородку.
Сегодня проснулись быстро и, не теряя времени, приступили к сборам.
Дитер и Болен достали из своих рюкзаков катушки со шнуром, уселись на продавленные ступени крыльца и с неожиданной скоростью стали плести сеть. Не рыболовную, а боевую, не знаю, как правильно она называется, такую сеть бросали на рыцарей с дубов, валили их наземь, где потом спокойно расстреливали из арбалетов, пробивали их латы клевцами и накалывали на копья. Дитер и Болен были потомственными ландскнехтами, я в этом не сомневался.
Герасимов
