Свет погасших звезд. Люди, которые всегда с нами - Федор Раззаков

Между тем вместо того, чтобы ехать в Сочи, Рознер с семьей отправился во Львов. Испугавшись статьи в «Известиях», он решил, что его теперь обязательно арестуют, и решил сбежать из России в Польшу. Еще в Москве он встретил одного знакомого артиста, который рассказал ему, что во Львове находится польский представитель Дрезнер, который занимается регистрацией бывших польских подданных. Найдя Дрезнера, Рознер договорился с ним, что тот поможет ему уехать с семьей в Польшу за 20 тысяч рублей. Получив деньги, Дрезнер в конце ноября уехал в Польшу, а Рознера и его жену Руту… арестовали органы МГБ.

Оказавшись в тюрьме, Рознер был настолько деморализован, что практически сразу подписал все, что от него требовали следователи. В частности, он признался, что хотел уехать через Польшу в Америку. А это придавало его делу уже другой, более серьезный оборот, поскольку Америка к тому времени из недавнего союзника превратилась во врага СССР, объявив «крестовый поход против коммунизма». В итоге музыканту предъявили обвинение в измене Родине.

Рознер пытался добиться смягчения своей участи, написав письмо министру госбезопасности Виктору Абакумову. В нем он писал: «Я докажу свою преданность на деле, а посему прошу помиловать меня или заменить мое заключение вольной ссылкой, где я смогу продолжать творческую работу на поприще советского государства».

Однако помилования Рознер так и не добился. Ему присудили десять лет и отправили в один из лагерей в Хабаровском крае. Его жена Рут получила пять лет высылки в казахстанские степи, в город Кокчетав. Что касается их дочери Эрики, которой шел пятый год, то ее забрала в Москву друг семьи Рознеров Дебора Сантатур.

И все же Рознеру повезло: его слава позволила ему устроиться в лагере на должность руководителя джаза 3-го отделения. Таким образом, даже в заключении он мог заниматься любимым делом. Причем, по злой иронии судьбы, в лагере Рознер чувствовал себя как музыкант даже более свободно, чем его коллеги, оставшиеся на свободе. Сей парадокс объяснялся просто. В те годы в стране была объявлена борьба с низкопоклонством перед Западом и все джазовые коллективы были переименованы в «эстрадные оркестры». Как шутил тогда со сцены Леонид Утесов: «Перед вами эстрадный оркестр – девичья фамилия джаз!» В джазовых коллективах запрещено было иметь аккордеоны, саксофоны, тромбоны, хотя эти инструменты продолжали существовать во всех симфонических и оперных оркестрах. Короче, для джаза тогда наступили трудные времена. А вот в лагерном оркестре Рознера этих нововведений не было и все оставалось как и раньше. Даже выступлений было не меньше – в квартал порядка 60 концертов. И единственным поводом к грусти был пейзаж за окном – колючая проволока и вышки с вертухаями. Но именно это обстоятельство сильнее всего и угнетало Рознера: играть в неволе для него было муке подобно.

Помог, как и раньше, Пономаренко. После смерти Сталина в марте 53-го он был назначен министром культуры СССР, и уже в июле Рознер был выпущен на свободу. Тот же Пономаренко «реабилитировал» джаз, и Рознер снова оказался во главе своего оркестра. Первым делом он отправился в Белоруссию, надеясь, что его оркестр восстановят в штатном составе филармонии. Но встретили его там весьма неласково. Один из тамошних чиновников не стал скрывать своих чувств и сказал Рознеру прямым текстом: «Что, опять будет жидовский оркестр?» В итоге несолоно хлебавши Рознер вернулся в Москву. А здесь его уже ждали с распростертыми объятиями в Мосэстраде, где сразу поняли, какие дивиденды может принести знаменитый оркестр. Как по мановению волшебной палочки у Рознера появилось все: деньги, база для репетиций, художники по костюмам, композиторы, оркестровщики. Все это позволило Рознеру довольно быстро создать новую программу, с которой коллектив вышел на публику. В этой программе один шлягер был краше другого. Одни названия чего стоили: «Сент-Луис блюз», «Караван», «1001 такт в ритме», «Очи черные», «Сказки Венского леса», «Бродяга» и др.

Между тем личная жизнь Рознера претерпела изменения. Когда он вернулся из лагеря, в Москве музыканта уже ждали его женщины: дочь Эрика и жена Рут, которую тоже освободили после смерти Сталина. Однако восьмилетняя разлука сделала свое дело – после нее супруги прожили вместе всего лишь пару месяцев. Все вышло случайно. В одну из ночей супруги решили рассказать друг другу обо всем, что произошло с ними за эти годы. Первым начал Рознер. Он поведал Рут, что в лагере его спасла от цинги танцовщица его оркестра Марина Бойко, с которой вскоре после этого он стал жить гражданским браком. У них родилась дочь Ира. Однако лагерный роман не имел продолжения, и в Москву Рознер вернулся полностью свободным человеком.

Выслушав мужа, Рут сказала, что прощает его. Прощает, поскольку у нее самой… случилась похожая история. Там, в Кокчетаве, она жила с польским врачом, тоже ссыльным и тоже одиноким. Но и их роман длился ровно до того момента, пока их не освободили. «А ты меня прощаешь?» – спросила Рут, закончив свой рассказ. И вот тут случилось неожиданное: вместо того чтобы сказать «да» и забыть об услышанном раз и навсегда, Рознер… накричал на свою жену, обвинив ее в неверности. А на ее справедливое замечание, что и он отнюдь не ангел, резко ответил: «Мужчины – другое дело!» В итоге Рут забрала дочь и уехала к маме, в Варшаву. А Рознер… вскоре нашел утешение в объятиях молоденькой танцовщицы своего оркестра Галины Ходес. Они поселились в кооперативной квартире в знаменитом угловом доме в Каретном ряду, где их соседями были Леонид Утесов, Борис Брунов, Мария Лукач, Александр Шуров, Николай Рыкунин, Борис Сичкин.

В 1954 году в оркестре появилась солистка – популярная певица Нина Дорда. Рознеру ее порекомендовал главный режиссер Мосэстрады Александр Конников, сказав, что в оркестре ресторана «Москва» поет замечательная девушка. Рознер нашел Дорду и уговорил ее перейти в его коллектив. Их первым совместным шлягером стала популярная «Песня про стилягу», в которой был бойкий припев: «Ты его, подружка, не ругай, может, он залетный попугай, может, когда маленьким он был, кто-то его на пол уронил…»

В 1956 году именно Рознер был приглашен Эльдаром Рязановым исполнять музыку к фильму «Карнавальная ночь». Песни в картине исполняли драматическая актриса Людмила Гурченко, а также солистки оркестра Рознера Инна Мясникова, Зоя Харабадзе, Роза Романовская и Элла Ольховская, которые чуть позже образовали два квартета: «Аккорд» и «Улыбка». А Гурченко после фантастического успеха фильма записала пластинку с этими песнями под аккомпанемент все того же оркестра Рознера.

В конце 50-х одна из песен Рознера и музыканта его оркестра Юрия Цейтлина под названием «Может быть» в исполнении Капитолины Лазаренко оказалась в эпицентре громкого скандала. А виновником случившегося стала одна известная певица Мосэстрады, которая то ли из зависти, то ли еще по какой-то причине накатала в «Правду» возмущенное письмо: мол, в оркестре Рознера певицы поют пошлые песни. По этому поводу в Мосэстраде было созвано собрание, на котором деятельность оркестра Рознера была разобрана по косточкам. К счастью, серьезных оргвыводов не последовало, но песню «Может быть» из репертуара изъяли. Зато ее успели выпустить на грампластинке, причем не только в Советском Союзе, но и в Польше, где она была очень популярна (там даже духи вышли под таким же названием).