Конан из Киммерии - Роберт Говард

— Открывай, проклятье на твою голову! — потребовал Конан. — Я гость. Араму заплачено за комнату, и я займу ее, клянусь Кромом!

Черный вытянул шею, чтобы осмотреть освещенную только звездами дорогу за спиной киммерийца, после этого он открыл ворота, не говоря ни слова. Пропустив гостя, он вновь тщательно запер их на замок и задвинул засов. Стена была необычно высокой, но в Замбуле было много воров, а дом на краю пустыни, вероятно, нуждался еще и в защите от ночных набегов кочевников. Крупными шагами Конан прошел через сад, где в свете звезд покачивались крупные бледные соцветия, и вошел в небольшой зал, где за столом сидел стигиец с бритой головой книжника, размышляя о невыразимых тайнах бытия, а в углу пререкались, играя в кости, несколько человек неопределенного вида и рода занятий.

Арам Бакш вышел навстречу, мягко ступая. Это был тучный, осанистый мужчина с черной бородой, спускающейся на грудь, большим крючковатым носом и маленькими черными бегающими глазами.

— Не желаешь ли перекусить? — спросил он, — Или подать вина?

— Я уже съел хороший кусок мяса и лепешку в харчевне, — проворчал Конан. — Принеси-ка мне кружку аргосского — у меня осталось только-только, чтобы заплатить за нее. — Он швырнул медную монету на залитый вином прилавок.

— Неудачно играл сегодня?

— Ты угадал, мне не повезло. Да и можно ли рассчитывать на выигрыш, если садишься играть, имея лишь пригоршню серебра? Я заплатил тебе за комнату сегодня утром, потому что знал, что могу продуться. Мне надо было обеспечить себе крышу над головой на ночь. Я заметил, что никто не остается ночевать на улицах Замбулы. Даже самые нищие бродяги стараются отыскать какую-нибудь щель или нишу, чтобы забаррикадировать ее до наступления темноты. Должно быть, город полон шайками особо кровожадных разбойников.

Крупными глотками он с удовольствием выпил принесенное дешевое вино и проследовал за Арамом из общей комнаты. Игроки за его спиной прервали свое занятие и проводили его взглядами, в которых чувствовалось непонятное сожаление. Никто не проронил ни слова. Только стигиец вдруг рассмеялся, и был в этом неприятном смехе оттенок бесчеловечного цинизма и издевки. Остальные опустили глаза, испытывая неловкость и стараясь не смотреть друг на друга. Видимо, премудрость, которую постигал стигийский школяр, не могла научить его разделять нормальные человеческие чувства.

Конан шел за Арамом вниз по коридору, освещенному медными светильниками, и ему не доставляло удовольствия наблюдать бесшумную крадущуюся походку его хозяина. Ноги Арама были обуты в мягкие туфли, а коридор был выстлан толстыми туранскими коврами, и все же создавалось неприятное ощущение вороватости и скрытности от того, как продвигался этот замбулиец.

В конце продуваемого коридора Арам остановился у двери, запертой тяжелым металлическим засовом с мощными скобами. Арам поднял засов и ввел киммерийца в хорошо убранную комнату. Конан сразу заметил, что окна в ней маленькие и забраны железными, красиво украшенными решетками. Пол здесь тоже был устлан коврами, тут же стояла тахта, убранная в восточном стиле, и табуреты с резным орнаментом. Комната была обставлена богаче, чем те, которые он мог бы снять за большую цену ближе к центру города. Это и побудило его остановить свой выбор на ней сегодня утром, когда он обнаружил, как похудел его кошелек за последние дни, проведенные в кутежах. А ведь он прискакал в Замбулу только неделю назад.

Арам зажег бронзовую лампу и показал, как закрывается комната. В противоположной стене была еще одна дверь, которая, как и первая, закрывалась на тяжелую задвижку.

— Сегодня ты можешь спать спокойно, киммериец, — подмигнул хозяин, просунув свою густую бороду в дверной проем из коридора.

Конан хмыкнул и бросил свой обнаженный палаш на кушетку.

— Твои задвижки и засовы крепки, но я всегда сплю бок о бок со своим мечом наготове.

Арам ничего не ответил; с минуту он постоял, теребя свою пышную бороду и рассматривая грозное оружие, потом молча удалился, закрыв за собой дверь. Конан задвинул засов, пересек комнату, открыл противоположную дверь и выглянул. Комната была расположена со стороны дороги, ведущей на запад от города. Дверь вела в маленький дворик, отгороженный своей собственной стеной. Внутренние стены, которые отделяли дворик от основной огороженной территории вокруг таверны, были очень высокими, и никакого прохода в них не было видно. Зато стена, тянущаяся вдоль дороги, была низкой, а калитка не запиралась. Конан помедлил в дверях в свете лампы за его спиной, вглядываясь в дорогу в том месте, где она исчезала в пальмовой роще. По-прежнему было слышно только шуршание листьев на легком ветерке. За деревьями лежала голая пустыня. Далеко в противоположном направлении вверх по улице горели огни и смутно доносился шум города. Здесь же было только мерцание звезд, шепот пальмовых листьев, пыльная дорога за низкой стеной и пустые хижины с плоскими крышами, смутно вырисовывающиеся на фоне звездного неба. Где-то за пальмовой рощей вдруг раздался бой барабана.

Обрывки наивных предостережений зуагира всплыли в его памяти. Сейчас они почему-то не казались такими фантастическими, как представлялось на людных, залитых солнечным светом улицах. Он опять подивился заброшенности хижин напротив. Почему бродяги избегают их? Постояв еще немного, он вернулся в комнату, захлопнул дверь и задвинул засов.

Свет начал мигать. Выругавшись, он осмотрел лампу и обнаружил, что пальмовое масло в ней было на исходе. Арам не явился на его зов, и тогда киммериец пожал плечами и задул лампу. В темноте, не раздеваясь, он растянулся на тахте, по привычке ощупав и придвинув поближе рукоять своего палаша. Некоторое время он бездумно смотрел на звезды, окаймленные зарешеченными окнами, и слушал шорох бриза в пальмовых листьях. Потом он погрузился в дремоту, сквозь которую смутно различал раскаты барабана, продолжавшего звучать снаружи в пустыне — низкое громыхание и рокот натянутой кожи барабана, по которому мягко и ритмично ударяла черная рука…

2

Ночные похитители

Киммерийца разбудило почти беззвучное движение осторожно открывающейся двери. В отличие от цивилизованного человека, который, просыпаясь, некоторое время ничего не соображает, оставаясь сонным и вялым, он пришел в себя сразу. Голова его была совершенно ясной, и он точно определил источник звука, прервавшего его сон. Продолжая лежать в темноте, он весь напрягся для прыжка, в то время как дверь, выходившая во двор, медленно растворялась. На фоне ширящегося просвета, в который было видно звездное небо, он увидел огромный силуэт широкоплечей согнутой фигуры с бесформенной головой.

Конан почувствовал, как мурашки побежали у него между лопаток. Ведь он тщательно задвинул засов. Как же может открываться эта дверь, если не действием колдовских сил? И может ли быть голова человека такой странной формы? Легенды о демонах и гоблинах, слышанные им в шатрах зуагиров, всплыли в его памяти и заставили покрыться холодным потом все его тело. В это время чудовище бесшумно вползло в комнату на полусогнутых ногах, почти припав к земле. Привычный запах ударил в ноздри киммерийца. Его обычность не рассеяла страшной уверенности в его природе, поскольку зуагирские легенды утверждали, что демоны воняют именно так.

Затаив дыхание, Конан подтянул свои длинные ноги и приготовился к броску. В правой руке он держал обнаженный меч. Последовавший затем удар был неожидан и смертоносен, как прыжок тигра из засады. Даже демон не мог бы увернуться от такого выпада. Меч вонзился в тело и рассек его вместе с костями. Что-то тяжело повалилось на пол, захлебнувшись криком. Конан в темноте подобрался к поверженному и склонился над ним, не выпуская из рук меча, с которого капало на пол. Демон, животное или человек — что бы это ни было — лежал мертвым на полу. Он чуял запах смерти, как дикий зверь. Посмотрев через полуоткрытую дверь во двор, освещенный звездами, он убедился, что калитка отворена, но двор пуст.

После этого киммериец прикрыл дверь, не потрудившись задвинуть засов. В темноте он нащупал лампу и зажег ее. Масла в ней должно было хватить на одну-две минуты, поэтому, не медля, он склонился над фигурой, которая распростерлась на полу в луже крови.

Это был огромный чернокожий, голый, если не считать набедренной повязки. В руке он сжимал сучковатую дубину. Курчавые космы парня были закручены наподобие рогов, проткнутых прутиками и обмазанных сухой глиной. Эта дикарская прическа, к несчастью для ее обладателя, и придавала такой странный вид его голове в тусклом свете звезд. Для подтверждения страшной догадки, осенившей его, Конан оттянул толстые красные губы лежащего и тихо выругался, увидев сточенные до основания зубы.