Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека - Василий Бабков

Н. К. Кольцов.  – Два случая наследственной аномалии пальцев – 196–202.

C. В. Любимов.  – Предки графа Витте – 203–213.

Отдел II. Наследственность при генуинной эпилепсии – 214.

Том VII, Выпуск 1-й, 1929.

Отдел I.

П. И. Люблинский . Охрана материнства и развод – 3–38.

Т. И. Юдин и М. Н. Ксенократов. Зависимость клинического течения маниакально-депрессивного психоза от особенностей наследственной структуры личности (Клинико-генеалогическое исследование) – 39–62.

Отдел II. Деятельность Генетического бюро при Московском обществе невропатологов и психиатров – 63–68.

Том VII, выпуск 2-3-й, 1929.

Отдел I.

Н. К. Кольцов . Задачи и методы изучения расовой патологии – 69–87.

Г. В. Соболева. Заикание как наследственное заболевание – 88–107.

С. Г. Левит и Н. Н. Малкова. Новая мутация у человека – 106–112.

Отдел II. Краткий отчет о деятельности Общества по изучению расовой патологии и географического распространения болезней – 113.

Отдел III. Новые журналы – 114–116.

Том VII, Выпуск 4-й, 1930.

Отдел I.

В. В. Бунак. Термин «раса» в зоологии и антропологии – 117–132.

В. В. Аксенов. О семейном гигантизме – 133–143.

Отдел II.

Г. В. Соболева . Врожденное отсутствие зубов – 144–146.

П. Ф. Рокицкий . Редкое искусственное уродство рук и ног – 147.

П. Ф. Рокицкий . Удлинение жизни немецкого населения – 148.

Глава III БЮРО ПО ЕВГЕНИКЕ

Покинем на время Кольцова и Москву и переместимся в Петроград.

«Основными вопросами, занимавшими все наше внимание, были два: о русской интеллигенции и об ее наиболее одаренных представителях, которых благодаря этому можно подвести под категорию талантов», – писал Юрий Александрович Филипченко (1882–1920) [101] , организатор и глава кафедры генетики Петроградского университета и Бюро по евгенике, излагая евгеническое кредо в статье «Интеллигенция и таланты».

В интересе к изучению количественных признаков статистическими методами, обращенном на человека, заключен исток его евгенической деятельности. При поддержке А. Е. Ферсмана он организовал Бюро по евгенике, подразделение Комиссии по изучению естественных производительных сил России при Российской академии наук. Филипченко занялся учетом интеллектуального потенциала страны (а также анализировал радикальные евгенические программы). Он провел обследование ученых Петрограда и статистический анализ членов Императорской академии наук в Санкт-Петербурге за 80 лет [102] . Главной работой этого цикла стала статья «Интеллигенция и таланты» [103] . Бюро издавало «Известия», с 1922 по 1930 год вышло 8 выпусков.

Чисто государственными мерами для поддержания достаточной численности как рядовой интеллигенции, так и ее высоко одаренного ядра, утверждал Филипченко в статье «Интеллигенция и таланты», следует признать: уничтожение всех тех барьеров правового, экономического и идейного характера, которые мешают переходу в ряды интеллигенции выходцев из различных классов общества; количественная политика населения, поощряющая размножение представителей всех классов, кроме явно дефективных элементов; поощрение размножения интеллигенции.

В статье «Наши выдающиеся ученые» Филипченко формулирует убеждение, которое привело его к занятиям евгеникой: «лица, которых можно признать выдающимися учеными, делаются такими не под влиянием своих собственных усилий или каких-либо случайных обстоятельств, а под влиянием той силы, которая больше всего делает каждого из нас тем, что он есть, т. е. наследственности. Подобно многому другому, и выдающиеся ученые рождаются, а не творятся».

Медико-евгеническая программа Филииченко, включавшая изучение наследственности образованного класса путем анкетных обследований, генетическое и евгеническое просвещение, подачу советов евгенического характера, исключала вмешательство в структуру естественно сложившихся работоспособных биологических систем. Таким образом, она, как и программа Кольцова, существенно отличалась от одновременной американской магистральной евгеники с расистскими и антииммиграционными предпочтениями.

Филипченко и Кольцов, принадлежа к одному поколению, с разницей в 10 лет, и занимаясь близкими, но не совпадающими, научными проблемами, имели ряд черт сходства, – но и различия.

Филипченко был близок к социалистам-революционерам, участвовал в событиях 1905 года, был арестован и в тюрьме готовился к государственным экзаменам.

Кольцов симпатизировал народным социалистам. В 1920 году он допрашивался по делу «Тактического центра» и был приговорен к смертной казни. Кольцов провел в тюрьме ночь после приговора, накануне объявления об отмене казни, и сделал там «одно дополнительное наблюдение, показывающее, какое влияние на вес тела человека производят душевные переживания» (эта история изложена прямым текстом в 1-м выпуске «Известий Института экспериментальной биологии», 1921).

Кольцов, в молодости романтик, в зрелые годы был классиком. Научная строгость сочеталась с открытостью (по отношению к ученикам и сотрудникам) и с артистизмом (недаром он был связан родством с замечательным театральным деятелем К. С. Алексеевым – Станиславским). Перед моими глазами сейчас возникает картина: Кольцов сидит в своей излюбленной позе, поджав одну ногу; мимо проходит одна из самых младших его учениц и спрашивает: «Николай Константинович, кого Вы больше любите, Лермонтова или Пушкина?» Учитель отвечает: «В молодости я любил Лермонтова, а теперь Пушкина». Типичная поза Филипченко: за письменным столом, склонился над корректурой очередного издания той или иной из своих книг. Беседуя со многими генетиками старшего поколения, я ни от кого не слышал, чтобы Филипченко позволил себе отвлечься на посторонние разговоры.

Филипченко был классиком, строгим и, пожалуй, суровым. Молодые московские зоологи, обласканные приветливостью Кольцова, трепетали, читая доклады в присутствии Филипченко. Сотрудники Филипченко, влюбленные в патрона, относили его к тем, «кто умеет карать и миловать». Один из них, Ф. Г. Добржанский, с другой стороны Атлантики писал дорогому патрону и другу о размолвках, их причине и усилиях избежать этого: «Эту причину я усматриваю в наличии у меня известной (умной или глупой – иной вопрос) своей линии и своих взглядов на вещи и в свойстве Вашего характера, не допускающего или допускающего с трудом присутствия вблизи субъекта с указанными выше свойствами».

Оба они, Кольцов и Филипченко, строго относились к научным утверждениям коллег. В ответ на «Закон гомологических рядов…» Н. И. Вавилова (1920 и 1922), имевшего дело с одним лишь наследственным параллелизмом, Филипченко дал в 1925 г. анализ трех форм параллелизма в живой природе: обязанного либо наследственности, либо среде, либо структурным ограничениям. Вавилов принял его поправку и включил ее в последующие издания «Закона». Это едва ли не единственный случай, когда Филипченко критиковал коллегу в печати. Впрочем, был еще один: критика основанной на унаследовании влияний среды биосоциальной евгеники. Но в обоих случаях Филипченко защищал неколебимые убеждения автогенетика. Когда же сотрудница А. С. Серебровского в публичном заседании в упоении рассказывала о том, как он ловко провез через границу гены кроликов «рекс» в гетерозиготах (внешне выглядевших как дикий тип), так обманув таможню, то Филипченко гневно оборвал ее, заявив, что ученый должен заниматься наукой, а не контрабандой.

Научные учреждения трех видных биологов, Н. И. Вавилова, Ю. А. Филипченко, Н. К. Кольцова, были организованы на трех разных принципах. У Филипченко было маленькое Бюро, время от времени расширявшее пространство, которое оно занимало, но имевшее штат из трех, кажется, сотрудников, так что патрон был связан непосредственно с каждым из них. Такая структура была слабо защищена от внешних воздействий, и любое вмешательство извне, скажем, в ходе Культурной революции, могло привести к тому, чтобы Бюро было закрыто. Это не произошло лишь за ранней смертью Филипченко.

Вавилов создал грандиозную научную империю, или «федерацию научных институтов» (как говорил Ф. Г. Добржанский), с сотнями сотрудников. Директор ВИРа проводил заседания ученого совета в Кремле; газеты сообщали о его путешествиях. Такое блестящее предприятие, вполне возможно, вызывало зависть даже руководителя государства, И. В. Сталина. Конечно, Вавилов не мог быть в курсе дел каждого из сотрудников, он даже не «держал в руках» связи с директорами лабораторий. Так что когда Сталин решил разрушить империю Вавилова, его лейтенанты заменили одного за другим заместителей директора, воспользовались институтом аспирантуры для внедрения подрывных элементов и поставили в партком людей, которые руководили разрушением.