По следам карабаира. Кольцо старого шейха - Рашид Кешоков

Сергей Тимофеевич, дочитав до конца бумагу, обратил внимание, что вторая подпись под ориентировкой принадлежала Шукаеву, с которым он познакомился в Ставрополе на краевом семинаре. Шукаев читал тогда лекции по оперативной тактике.

— Сегодня же, Сергей Тимофеевич, — сказал Леонтьев, — соберите ваших людей, ознакомьте их с документом и поставьте конкретные задачи. Это одно. Второе. В полдень — открытие межрайонной ярмарки, которой придается большое значение. Предмайские дни, сами понимаете… Надо, чтобы был порядок, важно предупредить возможные происшествия. Впрочем, я тоже приеду на митинг по случаю открытия ярмарки. С Геннадием Максимовичем…

— Значит, и первый будет?

— Да.

Леонтьев произнес это короткое «да» с видимым удовлетворением. Он был безусловно деловым человеком, должность свою исполнял добросовестно, — немало раскрытых дел числилось на его счету, — но частенько страдал приступами Наивного тщеславия, придавая значение всяким пустякам, обстоятельствам чисто внешним, на которые другой скорее всего не обратил бы внимания. Вот и сейчас в его горделивом «да» Бондаренко уловил невысказанную фразу: «Разве вы не знаете, как по-дружески относится ко мне первый секретарь обкома партии Геннадий Максимович Воробьев?»

Сергей Тимофеевич ухмыльнулся, но тут же согнал с лица непрошеную улыбку и коротко спросил:

— Я могу идти?

— Нет еще. В совхозе «Пригородный» совершена кража овец. Что-то около пятидесяти голов. Завфермой там Бекан Кабалов. Поручите кому-нибудь этим заняться. Стоит проверить и самого заведующего. В свое время он, кажется, был замешан в скупке краденых лошадей и скота. Свяжитесь со Ставрополем: там о Кабалове известно подробнее. Правда, последние лет шесть-семь он показал себя неплохим практиком. Ферму он получил, по-моему, несколько месяцев назад.

— Хорошо. Все проверим, Петр Яковлевич…

Выйдя от Леонтьева, Бондаренко вызвал к себе в кабинет сотрудников угрозыска на совещание, а к десяти уехал на ярмарку. В момент нападения на продавца «Ювелирторга» он находился вместе с Дуденко возле трибуны.

Налет был совершен дерзко и неожиданно. По словам пострадавшей, продавщицы Фатимат Паритовой, которой грабитель нанес удар камнем в висок, в магазине никого не было, когда начался митинг. Вошли двое: один приземистый, по-видимому, черкес, в барашковой папахе и серой полувоенного покроя гимнастерке из сукна, заправленной в такие же галифе; второй — высокий в линялой косоворотке. Он подошел к прилавку и спросил запонки, а тот, что пониже ростом, в это время ударил ее сбоку чем-то светлым и тяжелым, оказавшимся впоследствии завернутым в носовой платок камнем.

Паритову в машине «Скорой помощи» доставили в больницу. Придя в себя, она дала показания. Отсутствующий по случаю отгула заведующий, немедленно доставленный в магазин, осмотрев разбитую витрину, в недоумении пожимал плечами: ценные украшения остались на местах, исчез никчемный перстень из мельхиора, в котором единственный интерес представлял очень крупный камень густой изумрудной окраски, впрочем, тоже недорогой.

— Как попало кольцо в магазин? — спросил Сергей Тимофеевич.

— На этой витрине были выставлены вещи, проведенные через скупку, — с готовностью ответил заведующий. — Самые, конечно, ценные — два золотых кольца с рубином и топазом. Ну, еще вот янтарь, оправленный в серебро, две пары платиновых серег и золотая цепочка к кулону. — заведующий нервно теребил реденькую бородку и виновато улыбался, часто моргая близорукими глазами.

— Точнее можете сказать, какой камень был вправлен в похищенное кольцо? — спросил Бондаренко.

— К сожалению, не могу, — смутился заведующий. — По-моему, какой-то уральский самоцвет. Крупный, но дешевый. Мы можем по книгам проверить, сколько за него заплатили. В скупке… Я, знаете, не ювелир по профессии.

— А как же вы определяете стоимость вещей, которые принимаете у населения?

— Роемся в каталогах. Иногда, в особо затруднительных случаях обращаемся к услугам одного старика, в прошлом золотых дел мастера.

— Он живет в Черкесске?

— Да.

— Фамилия?

— Чернобыльский. Самуил Исаакович. Адрес известен Паритовой.

Бондаренко записал. С досадой взъерошил седеющую шевелюру с крутыми залысинами по краям лба.

— Да… скупка у вас, по-видимому, слабое место. Как же можно платить за что-то государственные деньги, толком не зная, сколько оно стоит?

Заведующий поправил очки на носу, виновато закряхтел.

— Кхе… конечно, что же… вы правы…

— Ладно, — вздохнул Бондаренко. — Пока у меня больше нет вопросов. Очевидно, мы вас еще вызовем.

Сергей Тимофеевич уже собрался ехать в угрозыск, когда ему сообщили, что один из преступников схвачен и доставлен лейтенантом Дуденко в участок на рынке.

Допрос и обыск ничего не дали. Задержанный назвался Иваном Захаровичем Цыгановым, что ничем не подтверждалось, поскольку при нем не обнаружили никаких документов. Кольца у него тоже не нашли, и он упрямо односложно твердил: «Не знаю, начальник, не знаю… Не брал, спутали меня с кем-то. Не был я там».

Бондаренко отпустил понятых, подписавших составленный тут же протокол, и приказал прибывшему лейтенанту Абдулу Маремкулову вместе с толстяком-участковым, принимавшим участие в поимке преступника, отконвоировать его в угрозыск и заключить под стражу.

Когда Сергей Тимофеевич возвратился в управление, его ожидал еще один досадный сюрприз: человек, назвавшийся Цыгановым, по дороге бежал. Преследование и поиски оказались безрезультатными..

Жунид сидел в маленькой приемной бюро судебно-медицинской экспертизы, неловко прижимая к себе объемистый сверток. Сверток был неудобный — с одного конца торчал деревянный ствол игрушечной трехлинейки, который он тщетно пытался прикрыть бумагой, как на грех жесткой и шелестящей, с другого — колесо маленького трактора, — подарки Зауру Машинистка, тоненькая девица с худеньким птичьим личиком и крашеными ноготками на быстрых руках, успевала отстукивать какую-то бумагу, изредка бросать на него любопытный взгляд, в котором без труда угадывалась насмешливая снисходительность, и время от времени кокетливым движением поправлять довольно короткую юбку, открывавшую колени, для такой миниатюрной фигурки неожиданно полные и округлые.

Жунид отводил глаза и ерзал на стуле, отчего пакет шелестел еще громче.

Наконец вышла Зулета.

Жунид встал и чуть не выронил сверток — так поразила его в первый момент перемена, происшедшая с его бывшей женой за те годы, что они не виделись. Красота ее ничуть не поблекла, но стала строже, сдержаннее. Те же черные глубокие глаза, прикрытые густыми ресницами, те же свежие полные губы и даже прическа прежняя, девичья — она снова отпустила косы, — аккуратно заплетенные, они были уложены вокруг головы. Но в осанке, в голосе, который он услышал через минуту, в серьезном незнакомом ему взгляде чувствовались не свойственные ей раньше уверенность и определенность.

И ей очень шла форма.

— Здравствуй, — просто сказала она и первой протянула руку.

Он смущенно пожал ее мягкую прохладную ладонь, кое-как справившись с неуклюжим пакетом, который передвинул под мышку, и напряженно ответил:

— Здравствуй… те.

— Входи, — по-прежнему на «ты» сказала она, показывая на дверь рядом с лабораторией, оббитую черным дерматином, на которой висела табличка. «Судебно-медицинский эксперт Зулета Хасановна Нахова».

Машинистка перестала стучать, проводив их удивленным взглядом.

Кабинет был тоже небольшой, обыкновенный, как в любом учреждении подобного рода, и только несколько деталей, которые тотчас же непроизвольно уловил тренированный глаз Жунида, свидетельствовали о том, что здесь царит женщина. Это были два цветка бегонии на подоконнике, чистая полотняная занавеска, закрывавшая нижнюю половину окна, запасные туфли, задники которых торчали с нижней полки угловой вешалки, и висевший на колке зонтик. И еще легкий, неназойливый запах духов. Жунид сел на предложенный ею стул. Пауза затянулась.

— Ты — проездом?

— Да, — выдавил он из себя. Снова — молчание.

— Ты, видимо, хотел бы видеть Заурчика?

— Да… я… вот… — он встал и, содрав со свертка бумагу, водрузил ей на стол и винтовку и трактор. — Это ему Как он?

Он знал, что со стороны выглядит глупо, и уже начинал злиться на свое дурацкое волнение, не понимая, чему его приписать, — то ли предстоящему долгожданному свиданию с сыном, то ли близости Зулеты, спокойно сидевшей в кресле и, казалось, не замечавшей, что он не в своей тарелке.

— Здоров. Он в садике. Ты сейчас пойдешь?

— Нет, — Шукаев встал, овладев собой. — Я уезжаю в район, на обратном пути заеду…