Земля Серебряных Яблок - Нэнси Фармер

Джек глубоко опечалился. Но при этом почувствовал себя свободным. Ему больше не надо беспокоиться о Люси или пытаться спасти ее и вернуть домой, к родителям. Это лишь причинит всем новое горе.

Голос отца Севера тонул в дружном хохоте. На глазах Джека монах словно сжался, усох, вновь превратившись в измученного, недужного пленника.

— Вы просто звери! — закричала Пега, сверкая глазами.

— У зверей есть понятия о чести, — фыркнула Торгиль.

— Тра-ла-ла! Переходим к следующему развлечению! — глумился Гоури.

По-видимому, именно он числился распорядителем увеселений. Гоури дал знак рабам отвести отца Севера и прочих в сторону. Из ниоткуда, просто-таки из воздуха, появился невысокий заборчик, обозначив границы игрового поля. Эльфийские лорды и леди выстроились вдоль него, вооруженные чем-то вроде языков пламени. Джек неуютно поежился. Огненные языки извивались и трепетали, как живые; в глазах эльфов дрожал мерцающий отсвет.

Отца Суэйна привязали к деревянной колоде посреди поля. Он стоял там, по-совиному моргая, и непонимающе пялился на зрителей. Несколько рабов вытащили на площадку Гутлака, сорвали с него капюшон и кинулись бежать врассыпную. Вьющиеся лозы, стягивающие руки и ноги пленника, сами собою расплелись и сползли на землю.

В первое мгновение здоровяк застыл на месте. Над толпой поднялся возбужденный ропот.

— Убба-убба! — взревел Гутлак, узнав своего заклятого врага.

И кинулся на отца Суэйна. Аббат на силу не жаловался, да только куда ему было тягаться с тем, кто одержим крупным бесом! Волоча за собою колоду, он отступал к краю поля, отражая удары взбешенного Гутлака; а тот пускал в ход и кулаки, и зубы. Однако же, едва монах подошел слишком близко к заборчику, его отогнали назад огненными бичами.

Противники метались туда-сюда, визжа и вопя изо всей мочи. Отцу Суэйну доставалось сильнее. Удар-другой нанес и он, да только Гутлак играючи отмахивался от них, словно от мух. Одеяние аббата превратилось в лохмотья. Из десятков ран сочилась кровь; он с трудом стоял на ногах. Как только кто-либо из поединщиков оказывался у края, эльфы пускали в ход огненные бичи.

Толпа восторженно орала. Партолон привстал с трона — и громко аплодировал. Люси кружилась в ликующем танце у самой ограды. И даже Этне, раскрасневшись, с увлечением наблюдала за происходящим.

— Остановите их! Остановите! — пронзительно закричала Пега.

— Не кинуть ли нам туда заодно и хобдевчонку? — предложил Гоури.

— Да! Точно! — раздались десятки голосов. — Хобдевчонку! Хобдевчонку! Хобдевчонку туда!

Красавец Гоури, сияя радостью, потянулся к девочке. Джек сбил его с ног посохом. Эльф рухнул на землю; в лице его отразилось неподдельное изумление.

— Он сделал мне больно!

Эльфы так и покатились со смеху.

— Ну же, Гоури, давай! Тащи сюда хобдевчонку!

Охотник с трудом поднялся на ноги. Джек приготовился к драке, но отец Север решительно встал между ними.

— Я пойду вместо девочки, — объявил он.

О, вот это забава так забава! Эльфы просто-таки захлебывались восторгом.

— Монаха, мрачного монаха туда! Двое монахов против одного демона! То-то поразвлечемся!

— Нет! — закричала Этне, разом отрешаясь от упоения дракой.

— Ох, да замолчи ты, жалкая пародия на эльфа! — раздраженно бросила Партолис. — Но на самом деле и впрямь пора остановиться. Разведите противников, — приказала она. — А то, чего доброго, нам некого будет предложить нашим гостям — а мы все хорошо знаем, чем это грозит.

Эльфы разом посерьезнели. Они оттащили Гутлака от отца Суэйна и снова связали его вьющимися лозами. Аббат рухнул замертво, где стоял. Волшебное заграждение исчезло также мгновенно, как появилось. Эльфы вернулись на свои места.

И все смолкли — все, кроме Гутлака. Тот переминался с ноги на ногу и негромко бормотал что-то себе под нос. Гудело и потрескивало пламя костра. Луна самую малость склонилась к зениту. Все ждали. Джек обнял Пегу за плечи, словно защищая. Торгиль с трудом сдерживала нетерпение — как и полагается воину-викингу в преддверии боя. Отец Север молился.

Из самого сердца пламени донесся отдаленный стон. Заскрежетал сдвигаемый камень. Огонь разгорался все ярче, рвался все выше — к самому небу, до звезд. Послышались отголоски криков, и сердце у Джека дрогнуло: столько страха и боли звенело в них. То звучали голоса навеки проклятых.

Джеку отчаянно захотелось убежать, но ноги его словно приросли к месту. Воля и способность здраво мыслить разом оставили его. Он неотрывно глядел в костер, внутри которого рождались смутные тени.

Эти призраки были еще чудовищнее, нежели мальчуган представлял себе по рассказам отца. Отец-то в жизни не видел настоящего демона. Ужас внушали не только когти и зубы, но и отвратительные тела, наполовину скрытые в пламени. Глаза их пылали адским знанием. Они видели самое худшее; они были воплощением всего самого худшего. От них исходила ненависть — как гнуснейшая вонь. Воняло, впрочем, тоже изрядно. Тысячи мерзких запахов разложения и тлена смешались в их дыхании.

Джек заткнул нос, но это не помогало. Пега стиснула руки. Отец Север рухнул на колени. Торгиль сложилась вдвое: ее рвало. Впрочем, далеко не только ее. Волна неодолимого страха захлестнула зрителей, как эльфов, так и людей. Отец Суэйн лежал, не пытаясь подняться, и невнятно бормотал что-то в страхе.

Высоченный призрак протянул из недр пламени длинную-предлинную руку и указал обугленным пальцем сперва на Джека, затем на Пегу, затем на Торгиль.

— Воительница, — произнес голос, подобный отдаленному рокоту грома.

Торгиль неотрывно глядела на демона, не в силах стронуться с места. Куда ей было тягаться с таким противником; но даже сейчас, когда все остальные были парализованы страхом, Торгиль нашла в себе силы заговорить.

— Я — воительница Одина, — прохрипела она. Джек видел: каждое слово отзывается в ней невыносимой болью. — Я не принадлежу тебе.

Тварь расхохоталась — земля заходила ходуном.

— Это мы еще посмотрим, — проговорил демон. — А это у нас что такое?

Палец, качнувшись, указал на отца Севера.

— Я помню тебя. А ты меня не забыл? Это ведь я нашептывал тебе на ухо про русалку.

Монах утратил дар речи. Он судорожно стискивал в пальцах оловянный крестик, губы его шевелились, но с них не слетало ни звука.

— А! Восхитительный привкус вины! Аромат стыда!

В костре предвкушающе зашипели и забормотали новые голоса.

— Оставьте… его… в покое, — с трудом прошептал Джек.

Палец застыл в воздухе.

— Вызов. Недурно, но стыд — вкуснее.