Колдовской камень - Лэйна Джеймс

Но спальня была пуста. Герцог водил свечой прямо перед собой, водил из стороны в сторону, и на стенах поднимались и опадали его собственные горбатые тени. Изувеченные пальцы судорожно сжимали мягкий воск. Угли в очаге уже остыли, а детские трофеи Гэйлона все еще были заботливо развешаны по стенам и расставлены по полкам. Ободранная лютня Дэрина лежала на крышке сундука.

Ощущение покинутости было подавляющим. Дэрин сделал небольшой шаг вперед, опираясь на свою трость и выбрасывая вперед ногу. Что-то звякнуло под ногой. Герцог опустил свечу ниже и разглядел на полу мерцающую рукоять меча. Сломанное лезвие лежало тут же, под ногами. Дэрин узнал детский меч принца, подаренный ему Люсьеном.

Проклиная свою хромую ногу, Дэрин, как мог, поспешил в большой зал. Там тоже никого не было, но герцог больше не искал Гэйлона. Было очевидно, что юноша покинул замок. Только Сезран мог теперь помочь Дэрину.

Герцог отыскал старого мага в одной из его многочисленных рабочих комнат. Старик сидел на скамейке и пристально всматривался в огромный трехногий котел, стоявший на каменном полу. Заострившиеся черты лица его, освещенные падающим снизу вверх синим светом Колдовского Камня, казались чудовищной маской. Сам Камень слегка раскачивался на золотой цепи, вися как раз посередине между лицом мага и котлом, в котором мерцала какая-то маслянистая, черная жидкость.

— Он ушел. Будь ты проклят, Сезран! — воскликнул Дэрин и в сердцах стукнул посохом по каменным плитам пола.

Сезран поднял голову.

— Ты проклинаешь меня, вот как? Я и так проклят.

— Ты пытался убить его!

Маг снова заглянул в котел.

— Только не говори, что эта мысль не приходила тебе в голову, — холодно возразил он.

Эти слова произвели на Дэрина такое же действие, как если бы маг ударил его. Он пошатнулся и тяжело оперся на свой костыль. Действительно, однажды он подумал о том, что было бы куда лучше, если бы Гэйлон умер. Он не хотел выпускать эту страшную силу в спокойный, ничего не подозревающий мир. И все же между мыслью и действием была огромная дистанция, преодолевать которую герцог не собирался.

— Итак, он отправился в Каслкип, — продолжал Сезран. — Ты рассказал ему, где спрятан Кингслэйер?

— Нет, — тихо ответил Дэрин. — Я хотел, но он отказался меня выслушать.

Маг быстро поднял голову.

— Он отказался?

— Да. Он сказал, что меч принадлежит тебе.

— Каприз безрассудной и благородной юности, — усмехнулся старик. — Где же мне найти мое оружие?

— Нигде. Если Гэйлон не получит его, никто не получит. Особенно ты.

— Не испытывай мое терпение, Дэрин! Я и так был слишком снисходителен к тебе. Теперь я — самая меньшая из опасностей, которые грозят мальчишке, — Сезран опустил веки и слегка улыбнулся. — Этот южный маг — Фейдир — безжалостен и коварен. Прошлой ночью он послал мальчишке сон и действовал столь интенсивно, что даже я почувствовал это его заклятье.

— Сон?

— Это древнее искусство, которое называется транспозиция. С помощью этого заклятья маг может сокрушить своего противника, насылая на него ночные кошмары, столь вещественные и реалистичные, что невозможно бывает разобраться, где сон, а где явь. Именно это он проделывает с Гэйлоном. Не имея возможности обрести покой даже во сне, человек вскоре становится беспомощным и разбитым.

— И нет никакой защиты от этих снов?

— Никакой, кроме бодрствования или смерти.

Дэрин стиснул в руках свой посох.

— Тогда я должен немедленно последовать за ним. Я буду необходим ему как никогда.

— Необходим? Ты? — Сезран нетерпеливо щелкнул пальцами. — Посмотри сюда!

— и он указал на котел, держа свой Камень за цепочку так, чтобы осветить неподвижную, словно обсидиановую поверхность черной жидкости.

Шаркая ногами, Дэрин приблизился и наклонился над котлом. По поверхности метались отблески голубого света. Он ожидал увидеть какое-то видение, картину будущего или настоящего, но вместо этого он увидел там свое собственное лицо, словно в зеркале. Это было лицо старика, изрезанное морщинами, усталое и озабоченное. Его волосы так сильно поседели, что седая прядка над левым глазом стала совершенно неразличима в густой массе спутанных волос. Увечья и утрата Камня состарили его сильнее, чем годы состарили бы обычного человека.

— Какую пользу может принести Гэйлону старый и немощный калека? — напрямую спросил Сезран и выпрямился. Его Камень перестал освещать поверхность жидкости, милосердно погрузив во мрак страшную картину, которую увидел Дэрин.

— Скажи мне, где Кингслэйер, и я помогу принцу вернуть трон отца.

Дэрин уловил фальшь за тем убедительным тоном, каким Сезран произнес эти слова. Поглядев в глаза магу, он увидел в них холодную правду.

— Нет, — осторожно ответил герцог. — Ты хочешь убить его.

Сезран вскочил и попятился, опрокинув скамейку. Ярость исказила его лицо, и он пинком ноги перевернул и котел. Черная жижа потекла по полу, пузырясь и паря.

— Тогда убирайся! Ступай за ним! Вы оба умрете, но сначала вам придется отдать меч Фейдиру. Пусть он возьмет в руки Кингслэйер и зальет весь континент кровью! Я ждал тысячу лет, и я подожду еще тысячу. Время не властно надо мной!

Дэрин вцепился в свой тисовый посох, словно черпая из него силы.

— Мне вдруг пришло в голову, — сказал он, — что ты вовсе не бессмертен, хотя многих ты заставил в это поверить. Может быть, вовсе не ты выстроил Сьюардский замок и выпустил Тень охранять его. Да, время тебя щадит, но пощадит ли тебя Фейдир, когда доберется до Наследия Орима? Не этого ли ты боишься?

Сезран побледнел и сжал в кулаке Камень. Камень светился так ярко, что ладонь мага стала полупрозрачно-красной, и Дэрин разглядел внутри неясные тени костей. В воздухе послышался треск, и волосы на руках и на голове герцога зашевелились. Волосы мага тоже встали на голове дыбом, и между ними засверкали крошечные молнии. Герцог повернулся и зашаркал к двери.

— Стой! — проревел Сезран.

Но Дэрин не остановился. Как ни странно, но он не боялся, и волшебник ничего не сделал, чтобы помешать ему уйти.

В своей спальне Дэрин собрал в небольшую котомку ту немногую одежду, которая была ему впору. Приняв решение, он неожиданно успокоился. Достав из угла башмаки, герцог смахнул с них пыль и, сражаясь с заскорузлой кожей, натянул их на ноги, задумчиво скользнув пальцем по старому разрезу, который он когда-то зашивал в маленьком домике Миск. Дратва потемнела от времени и теперь ничем не выделялась на черной коже башмака. В этой обуви его ногам было непривычно тяжело и неудобно, однако она, безусловно, лучше подходила для путешествия, чем его сандалии.